Цивилизация
За перипетиями российско-украинского газового конфликта малозамеченным остался тот факт, что покупать российский газ по более высоким ценам придется и другим постсоветским странам: Азербайджану, Армении, Грузии, Молдавии... Всем импортерам, кроме Белоруссии, для которой сохраняется льготный ценовой режим. Последнее выглядит как ирония судьбы, ведь именно во время переговоров с Александром Лукашенко в 2002 году Владимир Путин произнес знаменитую фразу об «отделении мух от котлет». Смысл формулы был предельно прост: политическое сотрудничество и интеграционные проекты это одно, а экономические отношения, особенно в сырьевом секторе, ключевом для российской экономики, другое. Во втором случае рыночные принципы должны соблюдаться, а оплата за поставляемое сырье — производиться деньгами, а не крепкими рукопожатиями и «братской» риторикой. Москве понадобилось три с лишним года, чтобы перейти к последовательной, если вынести за скобки белорусский случай, реализации такой политики. Немудрено: речь идет не только и даже не столько о газе и деньгах за него, сколько о принципах взаимоотношений между Россией и ее ближайшими соседями.
Окончательное «отделение мух от котлет» в отношениях с экс-советскими республиками это, пожалуй, наиболее очевидный и значительный за всю путинскую эпоху отказ от одной из основ внешней политики России, заложенных во времена Ельцина.
Ведь остальные изменения в этой сфере были до сих пор чисто стилистическими. С точки зрения содержания со второй половины 90-х годов мало что изменилось: с США у России отношения «неприязненного партнерства», сложившиеся еще в эпоху пребывания Евгения Примакова главой российского МИД. С Евросоюзом примерно то же самое, но на более прочной экономической основе, с Китаем и Индией — заигрывания в духе концепции «многополярного мира»... В отношениях со странами СНГ преемственность эпох до сих пор также была налицо. Россия все эти годы была готова идти на экономические потери в обмен на пребывание у власти в соседних странах более или менее дружественных режимов и относительную уверенность в том, что постсоветское пространство по большей части является ее, России, «вотчиной», доставшейся от покойного СССР. Проще говоря, сферой влияния, на которую не допускаются «без разрешения» иные геополитические игроки. По большому счету, тем самым решались не внешнеполитические, а психологические проблемы российской правящей элиты, для значительной части которой Россия сама по себе, без отнюдь не бесплатного приложения в виде других бывших советских республик, как бы и не Россия вовсе. На очевидные факты, вроде отнюдь не однозначно пророссийской политики Украины при Кучме или Азербайджана при Алиеве-старшем, особого внимания не обращалось, конфликты вроде Тузлы толковались в духе «милые бранятся — только тешатся». В самом деле, на что только не закроешь глаза ради собственного успокоения?
Период кремлевского самогипноза закончился «цветными революциями». Нынешняя реализация концепции «мух и котлет» — несомненная, хоть и запоздалая реакция Москвы на эти события. Странно, что до Кремля лишь через год после «оранжевой революции» дошло, что вряд ли стоило так позориться с Януковичем, обладая довольно мощным инструментом давления на Украину в виде газовой трубы. Москва могла с самого начала позволить себе роскошь подчеркнутого нейтралитета в украинских событиях и не доводить дело до откровенной конфронтации с Киевом. Ни тогда, ни теперь, поскольку нынешний газовый конфликт — прямое продолжение политического конфликта 2004 года. И повышение цен на газ, однозначно толкуемое на Украине как политический шантаж, вряд ли можно считать лучшим способом исправления тогдашних ошибок.
Ведь если целью всей кремлевской политики по отношению к Украине было добиться ее политической лояльности, то нынешние предельно жесткие действия России не способствуют ее достижению.
Современная Украина, судя по всему, устроена таким образом, что любое ее руководство обречено на балансирование между Россией и Западом с некоторым креном в ту или иную сторону, не более. Поэтому, даже если представить себе, что трудности, которые возникнут на Украине в результате газового конфликта, приведут к успеху на парламентских выборах в марте пророссийски настроенных политиков, ситуация, по сути дела, не изменится. Новому правительству придется иметь дело с мощной «оранжевой» оппозицией и учитывать ее интересы точно так же, как нынешним властям приходится иметь дело и учитывать интересы влиятельной оппозиции (условно) «бело-голубой».
И тут мы подходим к самому интересному вопросу: что бы всё это на самом деле значило. Основных вариантов просматривается два. Первый: Россия действительно решила вести себя по отношению к соседям предельно прагматично, отринув сантименты и смирившись с возможной потерей политического капитала в ряде стран, настроенных до сих пор русофильски (например, в Армении). Признаться, не очень в это верится сразу по нескольким причинам. Во-первых, очень уж резкий это шаг, не свойственный самой стилистике правления президента Путина. Во-вторых, такая внешнеполитическая революция, то есть фактический отказ от неоимперских принципов, могла бы иметь внутриполитические последствия, не самые благоприятные для Кремля. За два года до роковой даты 2008 это выглядело бы не слишком благоразумно. В-третьих,
сложно ожидать подобного «сокрушения устоев» от нынешнего российского руководства, чье первое лицо не так давно публично объявило распад СССР крупнейшей геополитической катастрофой ХХ столетия.
Второй, куда более вероятный, вариант выглядит так: под влиянием «цветных революций» и фактического провала ельцинского курса «выгоды в обмен на рукопожатия» по отношению к странам СНГ Кремль решился реализовать концепцию «либеральной империи». Она была сформулирована Чубайсом еще в 2003 году.
Краткая суть ее в максимальном использовании Россией экономических рычагов в политических целях, главная из которых это расширение влияния Москвы на как можно большую часть бывшего СССР.
Косвенное подтверждение этой версии — в показательном исключении Белоруссии из числа стран, для которых цены на поставляемый российский газ будут повышены. Москва тем самым посылает остальным соседям сигнал: на конфеты отныне могут рассчитывать лишь действительно хорошие мальчики, а откровенно плохие или плохие, притворяющиеся хорошими, заплатят за всё. Показательно, что договоренность с Белоруссией была достигнута через пару дней после переговоров Путина и Лукашенко в Сочи. Чем именно белорусский президент — отнюдь не простой для Москвы партнер по переговорам (достаточно вспомнить российско-белорусскую газовую войну в начале 2004 года) — подтвердил свою репутацию «хорошего», сказать пока трудно. Возможно, многое прояснится после 19 марта, когда в Белоруссии пройдут президентские выборы, дата которых была назначена сразу по возвращении Лукашенко из Сочи, что тоже вряд ли является случайным совпадением.
Вне зависимости от того, какое из вышеизложенных предположений о сути нынешних событий окажется верным, перевод наиболее значимой части экономических отношений между Россией и ее соседями на рыночную основу делает ситуацию на постсоветском пространстве и вокруг него несколько прозрачнее. И обостреннее. Ведь экономическое давление России (еще раз отмечу, вполне оправданное всеми рыночными законами) может натолкнуться на «асимметричный ответ» в военно-политической области. Речь не только о повышении арендной платы за пребывание Черноморского флота в Севастополе. В украинской прессе уже появились утечки информации о возможной передаче радиолокационных станций (РЛС) в Мукачево и Севастополе под контроль НАТО.
Да и в целом «либерально-имперская» политика России может ускорить сближение ряда стран СНГ с Североатлантическим альянсом.
Благо им есть с кого брать пример: в ходе недавнего визита госсекретаря США Кондолизы Райс в Европу был, в частности, подписан договор о создании в Румынии четырех американских военных баз. Вообще, новая газовая политика Москвы неизбежно будет иметь значительные последствия для всей Европы. Повышение цен на газ для ряда стран СНГ, несомненно, нужно рассматривать в тесной связи со «шредеровским» проектом Северо-Европейского газопровода (СЕГ) между Россией и Германией. И в России, и в Европе уже идут дискуссии о том, насколько и кому выгоден (или невыгоден) этот проект.
Важно, однако, что роль политического пугала для стран Центральной и Восточной Европы он уже сыграл, а значит, подтолкнул определенные процессы в рамках Евросоюза и вообще западного сообщества.
<1>Скажем, США уже отреагировали: заместитель госсекретаря Дэниэл Фрид, выступая на днях в Вашингтоне, с необычной для столь высокопоставленного дипломата откровенностью назвал СЕГ «проектом скорее политическим, чем экономическим» и выразил надежду на то, что интересы восточноевропейцев при его реализации все же будут учтены. Тем самым Вашингтон дал понять, что поддержит своих союзников в регионе (в частности, Польшу), для которых проамериканская ориентация это гарантия безопасности не только против российской угрозы (которая скорее существует в головах восточноевропейцев, чем в реальности), но и против попыток «старой», то бишь Западной Европы доминировать в Евросоюзе.
Кстати, недавний саммит ЕС в Брюсселе показал, что европейцы разругались не так уж сильно, как могло показаться минувшей весной, после того как Франция и Нидерланды прокатили Евроконституцию. Проявились на саммите и другие важные тенденции. Это, во-первых, достаточно активная роль восточноевропейских стран при обсуждении бюджетных вопросов и, во-вторых, позиция нового канцлера Германии. Ангела Меркель показала, что обладает хорошими способностями посредника, но, в отличие от своего предшественника, не считает заранее заданными и приоритетными для ФРГ отношения с Францией и Россией. Зато Меркель не против укрепления контактов с более либерально (в экономическом смысле) настроенными Великобританией и США. Таким образом, соотношение сил внутри Евросоюза меняется, и изменения эти вряд ли можно назвать благоприятными для нынешнего российского руководства, хотя и катастрофичными их тоже никак не назовешь.
