Цивилизация
В Москве вышел сборник пьес, включающий девять образцов теперешней политической сатиры. Книжка называется Putin.doс и имеет довольно игривый подзаголовок: революционные пьесы. То есть, по-видимому, они по мнению издателей и составителя содержат в себе радикальный посыл и революционный задор. Задор есть, потому что авторы явно решили сказать новое слово в драматическом искусстве, хотя, кажется, не все их них имеют представление об этом его направлении. Впрочем, политический театр Пискатора и Брехта был в Германии, агитационные «Синие блузы» были в Совдепии. На худой конец, были пьесы сатирические, если считать таковыми трагифарсы Сухово-Кобылина, «Баню» Маяковского или «Самоубийцу» Эрдмана. Но вот революционных пьес, кажется, нигде и никогда не было. Были революции в театре, но это не о том, это лежало в области эстетической ломки традиции.
Пьесы эти явно не предназначены для подмостков, как любые мало-мальски внятные манифесты или фельетоны, просто потому, что в них нечего играть. Это тексты в эдакой форме. Поэтому и отдают известным кокетством жалобы старейшины этого революционно-театрального драматургического начинания Андрея Мальгина в интервью радиостанции «Свобода»: мол, никто не хочет ставить, боятся наши театры смелого правдивого слова. Сам этот автор, впрочем, далеко за материалом не ходил: он переделал в драму свой печально известный роман «Советник президента», где главным героем был все тот же однажды не угодивший автору Присядкин. Помимо всего прочего, вызывает удивленное восхищение настойчивость автора, который без устали бьет в одну точку. То ли действительно так сильно насолил ему вполне узнаваемый прототип, то ли вдохновленный удачей - сам автор рекомендовал свое прозаическое сочинение как бестселлер — Мальгин решил не упускать из рук столь удачно однажды разведанное свое кооперативное месторождение. Скорее всего, можно ожидать цикл песен о Присядкине или ораторию... Впрочем, обо всем этом не стоило бы и говорить, когда б ни одно обстоятельство.
Симптоматично само появление этого диковинного жанра именно сейчас. Сборник, о котором идет речь, не имеет никакого отношения к так называемому документальному театру, поскольку тексты, его составляющие, никак не документальны, а тяготеют скорее к театру абсурда, если вообще можно как-то определить их жанр. Но так или иначе, поползновения такого рода всегда обнаруживаются во времена смутные. В Германии после Первой мировой войны политический театр возник как реакция именно что на болезненное умонастроение общества, и здесь уж не до театральной гармонии и традиции - на сцене у Пискатора демонстрировались отрывки кинофильмов, а театр Брехта вырос из кабаре. Но это - большие имена. Были и менее удачные попытки, и театр этого рода зачастую сводился даже не к памфлету, для исполнения которого все средства хороши, а просто к репризам, в том роде, как дрессировщик Дуров однажды в Одессе выехал на сцену верхом на зеленой свинье, поскольку фамилия обидевшего его градоначальника была Зеленый.
В том, что наши времена смутны, сомнений нет. Мы не слишком представляем себе, где мы живем, что будет дальше, куда плывем, и безусловно травмированы тем, что многим недавним надеждам не суждено было сбыться, а самые либеральные упования стали предметом насмешек. Как раз к этому жанру не слишком остроумного и совсем не благородного глумления и тяготеют почти все тексты из названного сборника. И в этом смысле эти вещицы никак не революционны, но правильнее было бы сказать — реакционны.
Причем помимо политического, еще и в самом прямом, этимологическом смысле: они представляют собой скорее нервические реакции на частности, но никак не набор радикальных призывов или смелых программ. На митинг оппозиции с этими текстами не пойдешь.
<1>Это опять-таки симптом. Людей, которые сейчас вслух и публично произносят хоть что-то конструктивное, чрезвычайно мало. И не позавидуешь нынешнему сатирику: предметы вокруг слишком малы, дела суетливы, пороки мелки, грехи не отличишь от добродетели. Такое состояние общества называется даже не дегероизацией, но скорее общей деморализацией. Речь, разумеется, не о недостатке казенного оптимизма, в нем как раз недостатка нет, а об отсутствии серьезного и стоического отношения к миру, каким бы он ни казался в эту минуту. О смаковании второстепенных пустяков — не может же кухонное описание конфликта в писательском кооперативе претендовать на то, что в нем таятся большие смыслы и великие упования.
Впрочем, что-то такое с претензией на «революционность» должно было появиться - среди кип дамских романов, груд крутых боевиков и сочинений метафизического духа. Хотя в отличие от перечисленного, трудно сказать, найдет ли читателей этот жанр.
Но чего-чего в жанрах нашей массово читающейся нынче словесности нет и следа, так это — усталости. Напротив, присутствует какая-то почти болезненная бодрость, оживленность не к месту, смешливость без повода, философия невпопад. Глупо острят следователи и их клиенты, отменный аппетит и у киллеров и у их жертв, проститутки поют песни, весьма воодушевлены вампиры, щеголеваты призраки. Дом дураков. У Кафки есть небольшой отрывок, что-то вроде стихотворения в прозе: --Дураки не устают. - Почему же? - А от чего им уставать?
Автор — обозреватель «Независимой газеты», специально для «Газеты.Ru-Комментарии».
