Цивилизация
Вторая после BP-THK в течение двух лет крупнейшая сделка российской и западной нефтяной компании, продажа 7,59% акций «ЛУКойла» американской ConocoPhillips за рекордные $1,988 млрд — весьма яркая демонстрация того политэкономического курса, на который ступила Россия, и ничуть не противоречит другому очевидному тренду — антидемократическому повороту путинской администрации, наступлению на права граждан и политических субъектов, увеличению вмешательства государства в экономику и даже курсу на ее частичное огосударствление.
Первая тенденция отражает позицию путинской администрации в отношении геополитического англо-американского альянса на международной арене. Вторая — в отношении к собственной стране и ее населению.
После терактов 11 сентября президент Путин немедленно позвонил президенту Бушу с выражением сочувствия и поддержки. Обе стороны с тех самых пор придают этому звонку очень большое значение. Советский Союз и его спецслужбы имели, как известно, очень прочные связи с рядом режимов и организаций на Ближнем Востоке и в Ираке и рассматривали их как один из рычагов в противостоянии с Западом и Соединенными Штатами. Ярким представителем консервативного ближневосточного лобби спецслужб был, как известно, бывший премьер и потенциальный кандидат в президенты 2000 г. Евгений Примаков. Своим звонком президент Путин (также выдвиженец спецслужб) продемонстрировал, что готов отказаться от этой традиционной ориентации советской и отчасти российской политики. В предстоящем противостоянии Америки и мусульманского фундаментализма он определенно занимает место с американской стороны баррикад.
Вместе с тем эта проамериканская позиция Путина отнюдь не тождественна идее «вхождения России в число развитых демократических стран с рыночной экономикой».
Напротив, перед лицом тех глобальных вызовов, которые были брошены Америке радикальным фундаментализмом, г-н Путин предложил обменять свое союзничество на лояльность Америки к тому факту, что Россия откажется от движения по пути демократии и свободного рынка в их евроатлантическом понимании.
Очевидно, что одной из ключевых проблем в том клубке конфликтов, который выразился в атаке мусульманского терроризма против США, является нефть.
И именно политика путинской администрации в нефтяном секторе наиболее ясно демонстрирует суть избранного ей курса.
С одной стороны, очевидно, что во внутренней политике усилия Путина сосредоточены на том, чтобы создать государственно-синдикалистскую модель управления нефтегазовыми активами. Формы вхождения формально негосударственных компаний (как, например, «ЛУКойла») могут быть различны. Но, прежде всего, они гарантированы непосредственным государственным патронированием и участием во всех крупных нефтегазовых проектах. Менеджмент «ЛУКойла» в последние два-три года вполне убедительно продемонстрировал готовность к вхождение в такой синдикат. Это и совместные проекты с «Роснефтью» и «Газпромом», и участие в политических комбинациях, которые раскручивает Кремль.
Со своей стороны, Путин нарочито продемонстрировал, что сделка с Conoco находится под его непосредственным наблюдением, встретившись накануне объявления об аукционе с руководителями и российской, и американской компаний. На фоне откровенно репрессивного «дела ЮКОСА» это было символическим указанием на то, что в нефтяной сфере в России можно действовать лишь под наблюдением и с одобрения «вождя». Вместе с тем, патронируя сделки именно с англо-американскими компаниями и допуская их в Россию, Путин дает Америке этим своеобразные гарантии, что в мировом нефтегеополитическом раскладе Россия будет прочно связана с США. Дает гарантии того, что антитеррористический альянс будет и альянсом нефтяным.
В обмен Владимир Путин хочет, чтобы Америка перестала рассматривать Россию как страну, продвигающуюся к демократии и свободному рынку, указывая, в частности, на неровности и катаклизмы этого пути, которые страна переживала в 90-е.
И, соответственно, чтобы Америка проявила лояльность к процессу концентрации экономической и политической власти в руках стоящей за спиной Путина чекистско-силовой корпорации. В своем роде Путин предлагает рассматривать себя и эту корпорацию так примерно, как Запад рассматривает корпорацию турецких военных. Действия ее и формы политического контроля далеки от образцов европейской демократии, но гарантируют Турцию от прихода к власти фундаменталистов, чьи представления о демократии от европейских стандартов еще дальше.
Нет поэтому никакого противоречия и в том, что, ориентируясь на партнерство с Америкой в антитеррористической и нефтяной коалиции, Путин и его администрация параллельно провоцируют и поддерживают определенный уровень националистических, антизападнических и антиамериканских настроений в российском обществе и российской политике.
Путин предлагает Америке альянс не с Россией, он предлагает Америке альянс с собой. И демонстрация того, что Россия (без Путина) — малоуправляемая и ксенофобская страна, лишь должно повысить его, президента Путина, нужность Америке.
Президент Путин, выстраивая свои взаимоотношения с Америкой, без нейтралитета которой проект концентрации ресурсов и политической власти в России в руках узкой группы силовиков вряд ли мог быть осуществлен, ориентируется на тот хорошо известный принцип американской политики альянсов, которым он, Путин, внутренне восхищается и который был выражен в знаменитой фразе Рузвельта о диктаторе Анастасио Сомосе: «Он, конечно, сукин сын, но он наш сукин сын».
Однако у этого проекта есть одно слабое место: реальные позиции «путинской группы» в российских элитах вовсе не так сильны. И уровень стабильности, который она способна обеспечить, по мере все более активного ее наступления на интересы прочих элит заметно снижается.
