Профессия — Рассадин

О смерти Станислава Рассадина, писателя от Бога, не сообщит в программе «Время» Екатерина Андреева. И другие программы вряд ли сообщат. Он, к счастью, не был медийным лицом вроде Виктора Ерофеева (представляю, как бы его разозлило это сравнение), чьи очередные жены или книги непременно обсуждаются в кадре. Но сама смерть Станислава Борисовича именно сегодня, когда в связи с псевдодокументальными поделками типа «Анатомии протеста» в обществе вновь поднялся разговор о профессии, представляется мне симтоматичной.

Рассадин во всем, чем бы он ни занимался, будь то критика и литературоведение или публицистика и эссеистика, оставался профессионалом высочайшей пробы. Начинал в конце пятидесятых, на исходе оттепели, накануне очередных заморозков.

Уже в своей первой статье в «Литературной газете» он, задев тогдашних литературных генералов (Проскурина, Софронова, Иванова, Алексеева), навлек на себя их чудовищный гнев.

Теперь можно ополчиться в интернете всем миром на НТВ (вполне заслуженно), проводить митинги у Останкино, бойкотировать канал, печатать списки авторов программы «Анатомия протеста», но все это не страшно. Списки, переходящие в эпилоги и даже некрологи, так и останутся всплеском эмоций оскорбленных в лучших своих чувствах людей. Они ведь знают, что вышли на площадь не за деньги и печенье, как утверждал фильм, но для защиты собственного достоинства. А вот рык тех литературных генералов тотчас оборачивался запретом на профессию.

Молодой, но уже популярный критик ушел из газеты во внутреннюю эмиграцию — он занялся классикой. Рассадин стал писать книгу «Драматург Пушкин», не надеясь на публикацию, в стол, как тогда говорили. Тем не менее книга эта чудом вышла и стала эталонной для нескольких поколений и читателей, и пушкинистов. А дальше пошел Фонвизин, Сухово-Кобылин, позже Мандельштам, поэты Серебряного века — много чего было. Не было только одного — измены себе и профессии. А если и случались мелкие не то чтобы грешки, но некоторые отступления от высокой литературы, скажем, книга о декабристе Горбачевском, написанная Рассадиным для серии «Пламенные революционеры» (где-то же надо было зарабатывать деньги), то и это искупалось безмерной личной одаренностью.

Когда настало новое время, в нем опять не осталось места для Рассадина. Впрочем, книги выходили, и в большом количестве, но резонанс был уже другой. Тем не менее Станислав Борисович продолжал работать так, как работал всю жизнь, то есть ни на йоту не изменяя себе.

Все упиваются авангардом и постмодерном, а Рассадин пишет статью «Голос из арьергарда».

Подставился, услышал град упреков, обвинений, оскорблений и пошел дальше. Последние пятнадцать лет, когда тяжелая болезнь медленно, но верно отвоевывала его у жизни, он работал, как раб на галерах: писал книги, сочинял мемуары, служил штатным обозревателем в «Новой газете».

Всю жизнь Рассадин, обладающий безукоризненным литературным вкусом, открывал новые имена. Достаточно представить перечень тех, о ком он первым написал, чтобы стала ясной и эта грань его дарования: Окуджава, Аксенов, Искандер, Чухонцев. Но вот ирония судьбы!

Единственное, чего стеснялся Станислав Борисович, так это авторства термина «шестидесятники», который теперь его прославил. Вот Достоевский, говорил он, гордился тем, что ввел в русский язык слово «стушеваться», а мне достались всего лишь «шестидесятники».

Статью в последнем номере журнала «Юность» за 1960-й год он считал самой глупой и неточной. Автор полагал, что «шестидесятники» — это псевдоним времени, когда не было конфликта поколений. Те же молодые Аксенов с Окуджавой прекрасно уживались с маститыми Паустовским и Чуковским. И только потом, значительно позже, этот термин заиграл новыми красками в качестве ругательства. Наверное, Рассадин последний или один из последних литераторов, который относился к тексту пылко и чувственно, как к живой плоти.

Можно только вообразить, как бы его насмешила мышиная возня вокруг журналистской профессии, развернутая на просторах интернета после мерзкого, тошнотворного фильма «Анатомия протеста». Взрослые люди с именами, переодевшись в белые ризы, обсуждают, кого отлучать от профессии, а кого нет, кто должен уйти с НТВ, а кто остаться. Будто забыли: грань дозволенного в профессии решается не коллективно, а индивидуально. Если пишущий или снимающий пересекает эту грань, то он сам себя отлучает от профессии. Да, это разговор по гамбургскому счету, а другой и не интересен.

Урок Рассадина в том, что он всегда прислушивался к себе и делал только то, что считал нужным. Его нельзя было сломать, заставить пересмотреть взгляды, отлучить от кормушки, к которой он никогда не был прикреплен. Потому он, в высшей степени скромный человек, имел право в ответ на вопрос интервьюера о том, какова же все-таки его профессия, твердо ответить: профессия — Рассадин.