Настало счастливое время

…Доволен я наконец русской политической жизнью. Кому-то это покажется странным, кто-то и не поверит, но уж скажу как есть.

Вот мне раньше некоторые, ну, по пьянке, расслабившись, хвалили теперешний режим, это люди, которые на трезвую голову позиционировали себя как либералы: «Ну, смотри, все же стали жить лучше! Материально. Ну? И ваще — все делают что хотят, и ездят куда хотят, и пишут, и говорят то же самое. И чего ж вы ругаетесь?»

Но я, разумеется, ворчал. Мне было мало. Мне было неприятно — пожалуй это моя главная претензия, — что мое мнение наверху не учитывается. На него там не обращают внимания. С одной стороны, ну кто я такой против остального народа? Но, с другой стороны, чисто по-человечески меня же можно понять, не правда ли? При всем моем уважении к 142 999 999 сограждан.

Но стоило только пройти одному-двум митингам — и картина поменялась разительно. Они там, наверху, вдруг стали считаться с моим мнением, всерьез причем, и взялись на него реагировать. Стоит мне о чем подумать — так они уже комментируют мои тайные мысли. Хотя не очень уж и тайные. Я много писал про свои политические взгляды, хотя и понимал, что это мало кому интересно…

Все случилось быстро. Года три назад я с огромным недоверием читал тексты Евгения Гонтмахера, известного мне еще со времен советской власти, который пытался нас обучить социологии. Когда я читал про ростки гражданского общества, которые якобы появляются, я чувствовал некий всплеск позитива, но отказывался верить, что это взаправду. Не может быть, говорил я себе. А дальше пошло-поехало. Борьба за правый руль, выступления автомобилистов за свои права, «синие ведерки» против мигалок. Заметьте, это как-то связано с темой авто, то есть тут обозначился какой-никакой, а имущественный ценз. Вот, все-таки людям хватило на автомобиль! На этих вот самых авто люди ездили тушить пожары в прошлом году, хотя, конечно, они все еще выглядели чудаками. А после перестали.

После декабрьских митингов в стране настала другая жизнь, до которой, как ни странно, я не планировал дожить. Я колебался между внешней эмиграцией и внутренней, склоняясь все ж таки ко второй, которая, вы будете смеяться, мне казалась слаще первой, притом что я так немного попробовал обе, под нагрузкой.

Чтоб не быть голословным, я обращусь к выразителям чаяний народных, к инженерам человеческих душ, на которых мы привыкли оглядываться, к которым в России привычно пристают с вопросами типа, куда плыть и где лучше тонуть.

Совершенно замечательно во властители дум попал Борис Акунин. Я пишу это без всякой иронии. Модный автор, коммерчески успешный, он знает, как жить, к его мнению жителям капиталистической страны отчего бы и не прислушаться. Леонид Парфенов, который вещает все же не как телеведущий — его подвинули в свое время за политику, — но как писатель, автор пусть даже и по следам ТВ-передач сделанных книг. Вы не могли не заметить на политической арене Эдуарда Лимонова, по мне, так сильного автора — я про последние его книги. Я ему говорил, что политика — инструмент для его пиара как писателя, он с этим мнением не согласен, но это его право. Рядом с ним Захар Прилепин, талантливый человек, который, как мне кажется, пришел в политику не за пиаром, но за справедливостью! Я не согласен с ним во многом, но верю в его искренность, ни малейших сомнений.

Читатель ждет уж рифмы «Быков»? Обойдется, я вам в отличие от Димы не обещал вечер буримэ. Рифма тут вам будет только смысловая. Быков как оратор на митинговой трибуне — это продолжение его карьеры как участника проекта «Гражданин поэт». Все в точку, все в «яблочко». На днях, встретив Диму, я вдруг увидел в нем чисто Блока: те же горящие глаза, те же кудри, та же пронзительность поэтической строки! Он такой же певец революции, он призывает ее так же страстно! Ну, Блок был менее упитан, но тогда было время другое, и нравы, и диеты, сегодня Блок не мог бы весить менее 110 кило, клянусь. И тут же перед моим мысленным взором встал Димин сосед по трибунам и баррикадам – Акунин, с которого мы начали разговор и который даже на уровне работы над имиджем затягивает нас в тему преемственности классиков. Посмотрите, Григорий Шалвович соединяет в себе черты как Чехова, так и Бунина! Эта некоторая бородатость, худощавость, тонкость лица, очки, переходящие в пенсне, и шляпа как символ интеллигенции советской… От Бунина в Акунине и проживание во Франции, на морском берегу; море другое, но таки французское. Дом не съемный, а, как сообщала пресса, свой (место хорошее, там неподалеку обосновался в свое время и Аксенов, возвращавшийся из США в Россию). Что отсылает нас к Мережковскому и Гиппиус, которые сбежав от революции во Францию, как все, не мыкались там по чужим углам, как прочие, но въехали в свою уютную квартирку, заблаговременно заготовленную. Что еще роднит Акунина с Буниным, так это материальный достаток, который у первого не ниже, чем у второго, несмотря на отсутствие пока что Нобелевской премии.

А еще же писатель-пророк Кабаков! «Мне кажется, что и России, и Северной Корее, или Ираку, или Кубе — всем путь один… Свобода в земной жизни придумана не нами. Ее учредил Господь, он завещал людям не отнимать друг у друга собственность, не убивать друг друга, живет человек — пусть себе живет (извини за такой вольный пересказ заповедей). Этот Божий порядок личной свободы отменить нельзя, его только можно на время, ненадолго приостановить — как у нас или в Германии. Ким Чен Ир, Кастро, Зюганов — все это не имеет значения. Все наладится...» Вот совсем недавно Кабаков мне это рассказывал, а я разве верил? Признаюсь, не совсем. Я также не верил и таким его словам: «Я не разделяю мнение людей, которые говорят, что у нас происходит возврат к сталинизму, — ну и так далее. Я приведу только один аргумент в пользу своей позиции. Если б все было так, как они говорят, то они бы этого не говорили. Когда у нас не было свободы слова и свободы собраний и так далее, то никто — за редчайшими исключениями — никогда нигде, кроме как ночью на кухне, прокрутив телефонный диск, прокручивали и вставляли карандаш, считалось, что так нельзя подслушать, — про это не говорил. А сейчас? Власть — она и есть власть. Общего у меня с ней мало. И отношение у меня к ней такое, мое личное: идеальной власти нет и быть не может. Но. Более свободной жизни с 1917-го года страна не видела. С 1917-го же года начиная страна не видела более сытой жизни. Это точно, даже ни с кем спорить не буду… Эта власть, и как всякая власть — она народная, это плоть от плоти народа. Только в нашей стране могла возникнуть поговорка: «За что боролись, на то и напоролись». Потому что в нашей стране это происходит постоянно». Писатель-пророк — не зря это про Александра Кабакова сказано. Таки не зря.

А Быков, Быков! Вернемся снова к нему. Что он писал каких-нибудь пять лет назад? Вот что: «А что, надо обязательно иметь какую-то политическую активность? Лев Толстой имел какую-то политическую позицию до 1862 года? Нет, даже и до 1882-го никакой не имел. И прекрасно себе жил и писал. Достоевский занимался политикой после петрашевского опыта? Боже упаси! Советы давал, в императорскую семью хаживал, но на митинги или в организации - ни ногой. Он уже понял, чем тут эта шигалевщина кончается. Чехов? Нет, ездил себе на Сахалин. Помогал каторжникам, составлял перепись, в Мелихове помогал земству. Политикой и борьбой не занимался. Вот хотя бы братья Стругацкие: прищелкнул их кто-то в советские времена? Нет. Писали и всю правду говорили — вот так, аллегорическим образом. И я буду заниматься тем же самым...»

Эта его позиция мне казалась ужасно интересной. Теперь у него вроде другая, к которой он пришел через промежуточный этап, когда сравнивал теперешнего полубога со сталинским соколом: «У Суркова много общего с Андреем Вышинским. Оба активно светились в тех еще временах (один подписывал приказ об аресте Ленина, другой был главным пиарщиком Ходорковского). Сурков и сейчас служит ровно теми же методами, которыми служил Ходорковскому. Вышинский шел с лозунгом «царица доказательств», этот — с «суверенной демократией». Один частично принадлежит к чеченцам, другой — к полякам… Поэтому такой персонаж испытывает дополнительное эстетское наслаждение, глядя, как эти «свиньи» мочат друг друга под его дирижерскую палочку… То, что происходило тогда, тоже было кремлевским пиаром, потому что все показательные процессы отрежиссированы мейерхольдовскими средствами…»

Если это эволюция вместо революции — я про творческий рост Быкова, — то я, как потребитель его продукции, страшно рад. На кой ляд мне авторы, которые толкут все ту же воду в старой ступе? Которые не противоречивы? Писатель должен быть неожиданным, и, если это удается, его ждет успех. И в литературе, и в политике, далее везде.

Настало счастливое время. Тот же Быков писал, и ведь не так давно, но страшно судьбоносно: «Самое страшное: мы думали, что от нас что-то зависит, а на самом деле не зависит ничего. Все свершается в свое время. Вот 1881 год: лучшие силы, лучшие умы России — от химика Желябова, до какого-нибудь Степняка-Кравчинского с его потрясающими способностями к террору — пытаются опрокинуть власть. Царя убили, и чего тогда только не было в России… И ничего, и никакой революции! В 17-м году кучка не очень опытных, не очень грамотных людей, совершенно не знающих России, делают русскую революцию, причем бескровно!»

Да, повторю: настало счастливое время. По крайней мере для революционеров и поэтов. Но, может, и другим категориям населения что-то обломится. И Быков, как новый Блок, надеюсь, через пару лет не пожалеет о содеянном…