Недавно ужинал с мудрым человеком — Львом Новоженовым, и он сообщил мне, что вокруг видит знаки того, что мы проиграли «холодную войну». Они, по его мнению, таковы:
Расцвет национализма.
Веймарский синдром.
Жажда реванша.
Когда-то мы с соавтором Альфредом Кохом писали про это — про русское поражение в «холодной войне» — в «Ящике водки», но это было тогда экзотикой, на уровне стеба. Типа, вот, проиграли, и проигрыш чаще идет на пользу, чем победа. Люди, потерпев поражение, берутся за ум и начинают как-то устраиваться в жизни, глядя на нее трезво и пытаясь сделать какие-то выводы из своих ошибок. Что и случилось с немцами, японцами и итальянцами — это я про итоги Второй мировой. У нас случилась вещь более страшная. Мы это поражение потерпели, но убедили себя в том, что разгромный для Советов матч закончился вничью и победила якобы дружба. Что может быть хуже, чем эта адская смесь — материальный ущерб, даже разгром от поражения, и пьяное бахвальство, какое, вообще говоря, обычно бывает скорее у победителей, а не у побежденных?
В предыдущий раз это случилось во Вторую мировую. Мы тогда были отмечены в номинации «краткосрочный чисто военный выигрыш». И, бесспорно, победили в таком виде соревнований, как «невосполнимые потери». Вдумайтесь в слово «невосполнимые» — по смыслу и по звучанию это значит то, что значит. «Невосполнимые никогда». И ничем это после не компенсировать.
Прошел исторически ничтожно малый срок после 1945-го, и стало ясно, что в прочих номинациях — территориальные приобретения, экономический выигрыш, привлекательность для прочих народов, да даже и для своего — мы решительно проиграли. В первом раунде мы отправили противника в нокдаун и всем сообщили о своей победе, но под занавес были сами отправлены в нокаут. Который не признали на том основании, что первый-то раунд мы же выиграли.
А еще раньше был октябрьский мятеж 1917 года. После которого в ходе гражданской русские все проиграли, получили разгромленную страну, усыпанную трупами, и на горизонте — дым из труб философских пароходов. Путин, конечно, позже перевез в Россию истлевший прах Ильина и перезахоронил, на свои причем деньги, закопал в землю, но как мало эта процедура, пересадка истлевших костей, похожа на посадку нового вишневого сада. Как символичны эти запоздалые похороны. Это, может, привет лучшим людям страны и сигнальчик им: мы вас передушим, кто не сбежит в Лондон, а через сто лет похвалим — посмертно, так что все будет хорошо.
Однако ж ближе к нашим дням. Новоженов указал на такой смешной факт, как закрытие чисто русских СМИ, одного за другим. И то сказать, что-то в этом есть! Притом что западные журналы на русском языке, в которых есть что-то и про нас, и несколько текстов написаны нашими, а остальное занято иностранными материалами и иностранной же рекламой, неплохо себя чувствуют. Становясь все толще от этой вот рекламы. Которая почему же не идет в русские СМИ? Да зачем же иностранцы будут отдавать деньги чужим? Лучше своим. А русские производители отчего ж не рекламируют свои товары дома? Да какие ж у нас товары… Нефть, что ль, с газом? Кругляк? Ну водка еще разве что… Вяло! Может, кто-то из нас покупает русские ботинки? Русские часы? Машины? Холодильники и телевизоры? Русские компьютеры?
Иностранные журналы, иномарки, пиво и вино, лицензионные «Кто хочет стать миллионером» и «Моя прекрасная няня», кофейни и чистые сортиры, ночные клубы и фитнес-центры, школы с преподаванием на нерусских языках… Не говоря уж о такой простой вещи, что капитализм — ну какой ни на есть, пусть не настоящий, а государственный — победил в России по всему фронту. А разговоры про общинность, и соборность, и свой неповторимый путь, и пятую империю хотя и ведутся, но ведутся они в пользу бедных. Все, о чем твердили «вражьи голоса», сбылось.
Конечно, это было бы полезно, и уместно, и трезво — признать поражение. И, осознав горькие ошибки, начать заново обустраиваться в новой реальности. Построенной не по нашим, но по чужим схемам. Но этого не происходит, и тому должно же быть объяснение. К примеру, неспособность признать факт своего поражения в принципе. Вот уже Москва взята и спалена, вроде все вопросы решены — но крестьяне ловят и режут оккупантов, совершенно беззлобных хорошо воспитанных французиков… Мир смотрит на это с удивлением, а нашим и дела нет. У вас там одни правила, а у нас тут другие.
Вот и сейчас война, холодная война, проиграна, мы разбиты, это понимают даже и в Кремле, но не пойдешь же, в самом деле, против дубины народной войны. Да, у нас, типа, капитализм, но партизаны, народные мстители, ведут днем и ночью бой против ненавистных буржуев. Эти борцы за «народную правду» и в Думе, и в силовых конторах, и в судах. «Врешь, не уйдешь!» — шепчут они, загоняя в тупик очередного какого Чичваркина, грабя его и вытесняя в Лондон.
А офицер «победившей» армии сидит в тюрьме за убийство на войне мирной гражданки — так ведь всегда бывает, правда, после всех войн, да? Потом он выходит — и его убивают неизвестные на улице, на глазах у семьи.
Русская стихия безжалостна и беспощадна. «Наше дело правое, мы победим». Я с малых лет прекрасно помню эти слова, сколько раз я считывал их с дедовской медали, наполняясь священным ужасом; я тогда не знал, что такое шаманизм, но подсознание включалось. Теперь словами из сталинского слогана назвали либеральную вроде партию. Неужели это удастся — поставить И. В. Сталина на службу капитализму, светлому будущему всего человечества и либеральной экономике? Нелогично, иррационально, путано — то есть, иными словами, очень и очень по-нашему. Может, именно поэтому и получится?