Цивилизация
Что роднит путч 1991-го с дефолтом 1998-го? То, что оба с одинаковой быстротой были забыты. Два главных события «лихих 90-х» почти полностью испарились из памяти нашей публики, хотя их годовщины, многозначительно соседствующие в календаре, принято аккуратно отмечать.
Что бы вы ответили на такой, к примеру, вопрос: «Был ли Виктор Борисович Христенко членом ГКЧП?» Просвещенный читатель, конечно, скажет: «Ну что за глупость?» А вот среднестатистический наш гражданин выслушает этот вопрос столь же хладнокровно, как и такой: «Участвовал ли Виктор Борисович Христенко в экономических событиях августа 1998-го?»
Первый из этих вопросов – бред, а второй вполне имеет право быть заданным, поскольку наш министр промышленности уж какой-то свой вклад в экономические события 1998 года да внес – ну хотя бы по причине того, что был в тот момент вице-премьером. Как видите, уже пускаюсь в разъяснения. Поскольку опасаюсь, что об этом факте даже и просвещенная публика может не помнить. Что же до обычных граждан, то они равномерно забыли почти всех героев обоих августов — и 1991-го и 1998-го – по какую бы сторону фронта те ни находились, и вполне готовы кого угодно записать в какую угодно обойму.
Уже в 2001-м, к десятилетнему юбилею ГКЧП, 61% опрошенных россиян затруднился назвать хоть кого-нибудь из его членов (здесь и далее – данные опросов Фонда «Общественное мнение»). А каждый второй из тех, кто взялся отвечать, перепутал. Только 16% верно назвали хотя бы одну фамилию.
Всего 4% опрошенных смогли тогда, например, вспомнить Геннадия Янаева – между прочим, официального главу путча, провозглашенного и. о. президента СССР. Интересно, сколько таких помнящих осталось сегодня, через 18 лет после событий? Думаю, не больше, чем тех, кто не забыл действующих лиц из противоборствующего лагеря. Вот, скажем, генерал Константин Кобец. Неужели не помните такого? Между прочим, первый министр обороны новой России, назначенный на эту специально созданную для него должность 20 августа 1991-го.
Бурбулис? Челноков? Хасбулатов? Бакланов? Павлов? За вычетом Бориса Ельцина, все забыты с обеих сторон. Как будто ничего и не было.
На это можно сказать, что тогдашние фигуры, заслуженно или нет, забылись, но сам образ грандиозного события все-таки запечатлелся в памяти народной. Что-то и в самом деле запечатлелось. Но не очень прочно. И сам образ с годами все более туманный.
Между прочим, самое удручающее вовсе и не в том, что со временем симпатии к ГКЧП выросли. Общество, в котором есть разные мнения, уж точно живее, чем то, в котором никаких мнений нет. А движение происходило и происходит именно в эту сторону – к равнодушию.
Через четыре года после путча, в 1995-м, 51% опрошенных рассказал, что в августе 91-го симпатизировал той либо другой из противоборствующих сторон. А 41% сказали тогда, что не симпатизировали ни тем, ни тем, или уже не помнят, кому. А через 12 лет после путча, в 2003-м, доля тех, кто сообщил о своих августовских симпатиях, уменьшилась до 33%, а тех, кто будто бы не был ни за кого, или был, но забыл, поднялась до 42%. Равнодушные к тому времени были уже в большинстве.
В последующие годы этот вопрос начал терять смысл, потому что все больше становилось тех, кто в 91-м был слишком мал, чтобы кому-то симпатизировать. Зато все интереснее делались ответы на другой вопрос: лучше или хуже было бы для страны, если бы ГКЧП удержал власть?
Главное тут опять-таки не расклад получаемых ответов, а число тех, кто затрудняется дать хоть какой-то определенный ответ. Уже в 2001-м доля таких затруднившихся подошла к половине (49%), причем среди тех, кому младше 35 лет, составила 56%. А
к 2006-му число не имеющих своего мнения об общественном вреде или пользе ГКЧП увеличилось до 58% среди всех опрошенных и до 67% среди молодежи. Постпутчевое поколение не столько одобряет или осуждает, сколько вообще не желает знать, из-за чего был сыр-бор.
Точнее, по-своему знает: это, дескать, была обычная начальственная разборка-дележка, в которую зря втянулись рядовые люди, хотя к их делам она касательства иметь не могла. Более убогого и бессильного взгляда на грандиозные события 91-го года придумать просто нельзя.
Наивный цинизм, утвердившийся у нас в качестве хорошего тона, — это вовсе не горький общественный опыт, за который он себя выдает, а наоборот, отказ от всякого опыта и готовность покорно подчиняться любым импровизациям начальства. Исторический урок не извлечен, словно в 1991-м и в самом деле ничего примечательного не случилось.
И точно так же не был извлечен урок из августовского финансового обвала 1998 года, хотя он уж точно коснулся каждого. Однако перетерпели и расторопно забыли. Правда, в данном случае действительность за последние месяцы все же заставила кое-что вспомнить.
Но всего год назад, не получая подсказки, а просто услышав вопрос: «Какие события происходили в России в августе 1998-го?» — только 36% россиян дали более или менее верный ответ. Остальные забыли. Если же респондентам сначала напоминали о дефолте, а потом интересовались, сильно ли они от него пострадали, то память у многих начинала работать, но тоже своеобразно. В августе 1999-го, через год после обвала, 90% опрошенных сообщали, что в 1998-м они или их семьи пострадали, и лишь 7% заверили, что нет. А вот на пике жирных лет, в августе 2007-го, образ дефолта радикально смягчился: доля пострадавших от него упала до 51%, а число тех, кто ответил, что дефолт не причинил им ущерба, взлетело до 43%.
Летом прошлого года в воздухе уже что-то носилось, и
воспоминания о дефолте как-то начали свежеть. Доля утверждающих, что они тогда не пострадали, уменьшилась в августе 2008-го до 34%. А сейчас, в нынешнем августе, под напором свежих впечатлений, она съехала уже до 26%, в то время как число вспомнивших, что в 1998-м они таки пострадали, поднялось сегодня до 59%.
Но при всем при этом, накануне нынешнего кризиса, демонстрируя гораздо более высокую, чем у начальства, способность предчувствовать обвал, широкая публика ждала развития событий с полной пассивностью и покорностью судьбе.
В августе 2008-го целых 37% россиян считали возможным, «чтобы в России до конца этого года произошел такой же финансовый кризис, как в августе 1998-го». Однако только 7% из них сообщили, что они предпринимают что-то конкретное, чтобы лично для себя смягчить последствия этого возможного кризиса. И уж тем более массами не владела тогда мысль, что у властей есть более насущные задачи, чем преподание урока Саакашвили, недопуск в Европу американских противоракет и показательная порка «Мечела». Воспоминания о 1998-м оказались почти так же туманны и так же не превратились в общественный опыт, как и воспоминания о 1991-м.
Часто говорят: страна с непредсказуемым прошлым. Но не объясняют, почему. А ответ – вот он. Если даже самое свежее прошлое так легко и охотно забывается, оно обязательно станет непредсказуемым.
История – это извлечение уроков из прежнего опыта, помогающее освоить новый. Если опыт не помнят, а уроки не извлекают, история ходит по кругу, раз за разом повторяясь.
Френсис Фукуяма предрек «конец истории» и стал у себя в Америке посмешищем, когда выяснилось, что она и не думает кончаться. Ему бы к нам. Восемнадцать лет назад казалось, что новейшая история набирает у нас ход. А сегодня видишь, что она так и не началась.
