Цивилизация
Новейшая порция промышленной статистики самая утешительная с осени. Впервые после октября российская индустрия приостановила свой спад. В феврале она упала по сравнению с февралем 2008-го всего на 13,2%. За месяц до этого, в январе, падение (против прошлогоднего января) было мощнее — на 15,9%.
Даже и обрабатывающая промышленность, которая летела вниз быстрее всех, вроде бы тоже начала тормозить. Ее февральский индекс был на 18,3% ниже, чем год назад. То есть оказался отчетливо лучше январского с его падением на 24,1%.
Раз такие новости, то почему бы в порядке оптимизма не допустить, что наш спад уже достиг дна? Конечно, это никакой не прогноз, а только допущение. Но что нам мешает временно предоставить прогнозы экспертам и астрологам, а самим оглядеть те позиции, которые мы сейчас занимаем?
Давайте вообразим, что экономика уже съехала на некое плато, еще ниже пока не поедет и, значит, можно как-то заново устраивать жизнь. Какой она будет, эта жизнь? Может быть, не такой уж ужасной материально.
Промышленность отступила примерно в 2005 год, а по отдельным позициям и в 2004-й, и даже в 2003-й. Но ведь и четыре года назад люди как-то жили, пусть и беднее, чем прошлым летом, и далеко не каждый считал свое положение трагичным.
Другое дело, что эпоха спада имеет свой набор обязательных примет, которые и делают эту эпоху особым временем для рядового человека. Среди них снижение реальных заработков, угроза потерять накопления и страх остаться без работы.
Сами о том не задумываясь, наши власти уже выработали свой стиль работы с этими проблемами. Это стиль застоя. Разумеется, они аттестуют его иначе — как модернизацию или, там, накопление сил перед очередным будущим гигантским прыжком. Но на деле то, что они инстинктивно пытаются организовать, это сугубый застой.
Притом четвертый уже по счету на памяти живущего поколения — после брежневского застоя (в 70–80-е), черномырдинского (с 93-го до 98-го) и путинского (в нулевые годы). Последний из них был застоем социальным и политическим, а в экономике изображался рост, надувался тот пузырь, который сейчас лопнул. Зато два остальных были временем хозяйственного спада или топтания на месте. К их богатому опыту сейчас и возвращаются.
Начнем с безработицы. Во время кризиса она неизбежна. Но может довольно быстро рассосаться, если людям помогут переместиться с неэффективных рабочих мест на эффективные. А может, наоборот, консервироваться, маскироваться и откладываться на потом.
У нас, разумеется, уверенно выбран второй вариант.
Обреченные предприятия поддерживаются на плаву госкредитами (как в брежневскую и черномырдинскую эпоху), а их менеджменту в нагрузку предлагают не увольнять людей.
Что является управленческой новинкой: при Брежневе работники, которых нечем было занять, оставались на местах по тогдашним законам, а при Черномырдине — по инерции.
Сейчас и то и другое в прошлом, и наверху почувствовали, что без начальственного приказа не обойтись. Правда, не учли, что приказ не станут выполнять. Те из слабых предприятий, в которых есть хоть какие-то признаки жизни, просто должны сокращать штаты, это для них единственный шанс выкарабкаться.
Мешать этому значит консервировать для них режим искусственного дыхания, оплачиваемый за общественный счет, то есть за счет тех предприятий, которые могли бы создавать нормальные рабочие места. Но благодаря распорядительности властей не будут иметь на это средств.
И это стремление обязательно законсервировать именно то, что плохо работает, прорывается во всем, не только на сугубо хозяйственном фронте.
Черномырдинский застой стал временем, когда система высшего образования, сильно потеряв в качестве, выиграла в количестве: обладателями дипломов становилось больше половины молодежи. Приходит новый кризис, и эту систему толкают еще дальше в ту же сторону, отсекая все возможности хоть как-то ее модернизировать.
Вузам предложено стать местом, где студенты пересиживают кризис. Чтобы платные контрактники не разбежались, их будут переводить на бюджетные места. И более того. Имеющиеся кузницы кадров высшей квалификации подлежат срочному переоборудованию в убежища от безработицы. О чем с неподражаемой прямотой сообщил президент: «Часть студентов… устроить на аспирантские места и в магистратуру, потому что, выбирая между сложной жизнью и учебой, конечно, я надеюсь, значительная часть студентов склонится к тому, чтобы продолжить обучение»
Это желание любым способом изолировать молодых, энергичных и предприимчивых (а значит, и потенциально недовольных) от «сложной жизни» по-своему понятно. Но у палки два конца. Все подобные консервационные мероприятия основательно продлевают предстоящую продолжительность «сложной жизни» для всей страны и поэтому уж никак не спасут начальство от падения популярности.
Что и нормально, кстати.
В эпоху спада власти и должны быть непопулярны, нравится им это или нет. И дело даже не в рейтингах, на которых зациклены в Кремле.
У Черномырдина личный рейтинг доверия был как раз и неплох по тем временам. А подлинная мера его непопулярности проявилась вовсе не в опросах, а в реальных ситуациях 1998 года — когда публика с полным равнодушием узнала о его увольнении из премьеров, а несколько месяцев спустя абсолютно не восприняла идею вернуть его на этот пост.
Однако вернемся к сегодняшней нашей жизни в спаде. Что конкретно будут ставить в упрек властям рядовые люди, и чем дальше, тем больше?
Во-первых, хотя и не в главных, — усыхание сбережений. В отличие от эпох революционных, упраздняющих накопления одним махом, в эпохи застойные их сводят на нет постепенно, путем инфляции и плавной девальвации. За последние полгода обоими этими способами сбережения граждан по реальному счету уменьшились раза в полтора.
Стойкость и, можно сказать, добродушие, с которым люди это перенесли, вызывают умиление. Вероятно, опираясь на опыт прошлого, думали, что будет еще хуже. Но едва ли такая толерантность сохранится, если операцию повторят во второй раз.
Еще одна девальвация и (или) переход инфляции в галоп будут встречены уже совсем иначе. А обе эти перспективы явственно связаны между собой: скачки цен на внутреннем рынке неизбежно заставят раз за разом опускать рубль относительно валют.
А избежать галопирующей инфляции хоть и возможно, но довольно трудно.
Одна половина инфляционистской коалиции уже налицо. Наверху буквально роятся лоббисты, добивающиеся оплаченных заказов, субсидий и дешевых кредитов. Если теперь еще и снизу решительно потребуют роста зарплат и выплат, причем потребуют не от отдельно взятых нанимателей, а от властей, то эта коалиция станет несокрушимой, а галопирующая инфляция а-ля 90-е годы — постоянной реальностью нашей жизни в спаде.
У рядовых людей сейчас две очевидные причины требовать роста заработных плат и всего одна причина от этого воздержаться, да вдобавок еще и неочевидная.
Во-первых, все досыта насмотрелись, как власти транжирят деньги, раздавая их богачам и приближенным к себе особам. Желание требовать свою долю рождается само собой. Во-вторых, сбивают с толку свежие воспоминания о путинском застое, когда деньги тоже швырялись направо и налево, тоже была большая инфляция, но кое-что перепадало и рядовым людям — их заработки росли быстрее, чем цены. Этот личный опыт мешает поверить, что сегодняшняя инфляция, инфляция спада, совсем не то же самое, что вчерашняя инфляция бума.
Инфляция бума была побочным продуктом поспешной дележки растущих доходов. Инфляция спада (она же стагфляция) — это способ дележки убытков. И крайними окажутся, разумеется, простые люди. Чем быстрее во время спада растут заработки и пособия, тем сильнее они отстают от роста цен. И в дополнение к этому — таяние сбережений и продление самого состояния спада, выход из которого при высокой инфляции очень труден.
Итак, наш оптимистический сценарий, в который, напомню, заложено допущение, что спад уже вышел на плато, разделяется на два варианта. Оба застойные, оба перекладывающие главные трудности на рядовых людей и оба отбрасывающие жизненный уровень как минимум на четыре-пять лет назад.
Но один из них этим и ограничивается, а второй еще и дезорганизует финансовую систему в духе 90-х годов, увеличивает возможности для нового углубления кризиса и поэтому хуже почти для всех снизу доверху.
Вопрос только, примирятся ли простые граждане с тем, что житейский выбор именно таков и потребительские стандарты 2008 года придется забыть. Пикантность ситуации в том, что власти всерьез повлиять на этот выбор уже не могут. При всей своей игре мускулатурой они слишком слабы, чтобы всех принудить. И при всем многословии слишком фальшивы, чтобы хоть кого-то убедить.
