Цивилизация
Накануне сентябрьского съезда «Единой России» было немало разговоров и предположений о том, как будет выстроена формула российской власти после мартовских выборов 2012 года. Высказывались самые смелые и неожиданные идеи, включая переход к «канцлерской» республике. Однако реальность оказалась проще. Судя по предложенным рокировкам, предвыборным и тем, что вроде бы намечается осуществить после выборов,
Владимир Путин решил вернуться к старой ельцинской схеме суперпрезидентства, когда глава государства высоко возвышается над всеми прочими институтами и принимает важнейшие стратегические решения.
Ответственность же за их исполнение президент по собственному усмотрению распределяет по другим субъектам политики. При такой системе партийная структура Думы, взаимодействие с представленными в ней партиями не очень важны для президента. Главное, чтобы партии вели себя предсказуемо и среди их лидеров не было «буйных». Все остальное, включая и создание временных межфракционных коалиций для проведения через парламент того или иного решения, вполне достижимо с помощью давно известных и отработанных политических технологий.
Именно поэтому Путин отчетливо дал понять, что не заинтересован в том, чтобы его имя слишком уж тесно ассоциировалось с «Единой Россией». Для чего во главе избирательного списка ЕР оказался Дмитрий Медведев, хотя ранее «партия власти» поддерживала его не столько «по любви», сколько из необходимости строго «соблюдать протокол». Именно поэтому думская избирательная кампания после нескольких неудачных попыток придать ей хоть какую-нибудь осмысленную повестку дня в сентябре была окончательно превращена в рутинную техническую процедуру. С этой целью, выражаясь языком спортивного комментатора, с предвыборного поля по разным причинам были удалены излишне «буйные» игроки, чья активность грозила неоправданными рисками. Михаил Прохоров, который вопреки намеченным изначальным установкам, углубился не в ту часть электорального поля и вообще стал действовать без оглядки на тренерский штаб. Дмитрий Рогозин, который, выступая на Мировом политическом форуме в Ярославле, продемонстрировал, что способен предложить избирателям такие прорывные идеи, которые, хотя и не перевернут Россию, но могут неожиданно пробудить в массах огромный интерес к политике на основе поиска «этнической» справедливости. Куда могут завести подобные поиски в стране, где межэтническая неприязнь становится все более заметным фактором социальной жизни, догадаться несложно. Однако очевидно, что подобный дрейф народной активности вряд ли соответствует тому пониманию стабильности, которое господствует в российских властных структурах. Поэтому и Рогозин, публично поддержав Путина, снова отправился на дипломатический фронт.
При суперпрезидентском режиме кабинеты министров всегда находятся от верховной власти на значительной дистанции, даже если они строго выполняют принятые ею решения. Их отправляют в отставку, главным образом, в двух случаях. Во-первых, когда премьер становится слишком значимой политической фигурой, и у прозорливых российских чиновников в голове невольно начинает возникать вопрос: «А кто же на самом деле начальник партии?» Так было с Виктором Черномырдиным в 1998-м, с Евгением Примаковым в 1999-м, с Михаилом Касьяновым в 2004-м. Во-вторых, когда результаты работы правительства провальны, и верховная власть указывает на него как на главного виновника бед народных. Так было с кабинетом Сергея Кириенко в 1998-м году.
По-видимому, правительству Дмитрия Медведева, которое, как сейчас видится, должно быть сформировано после президентских выборов 2012 года, придется запустить программу непопулярных реформ, после чего уйти в политическое небытие.
Вряд ли президент включит в состав этого кабинета особо близких ему политиков и чиновников, которых он ценит. Они могут понадобиться на следующем этапе, когда придется выправлять ситуацию. Именно поэтому складывается впечатление, что Алексей Кудрин, несмотря на нынешнюю размолвку, не исчезнет с политической сцены, а вернется в состав кабинета министров. Но позднее.
Остается попытаться понять, почему Путин решил вернуться к старой испытанной схеме реализации власти. Думается, тут не последнюю роль сыграли глобальные неопределенности. Никто не знает, насколько сильной окажется новая волна мирового кризиса и в какой мере она затронет Россию. Гадать в ситуации, когда, по выражению Путина, все в мире «трещит по швам», невозможно. Поэтому чрезвычайно важным становится сохранение широкого пространства для маневра президента. Все прочие системы – парламентская, президентско-парламентская, классическая президентская республика — не подходят хотя бы потому, что в них ответственность находится в тех же самых кабинетах, где и принимаются решения. Цена ошибки в столь «мутной» ситуации, как нынешняя, таким образом, многократно повышается. Иное дело — российская система, основанная на старинном и, главное, любимом народом принципе «хороший царь, плохие бояре». Тут принятие решений и их реализация разделены если не Великой Китайской, то по крайней мере кремлевской стеной. А значит,
у президента огромные возможности маневрировать, но при условии, что он вовремя освобождается от проштрафившихся «бояр». Если же они как ни в чем не бывало продолжают сидеть на своих местах, несмотря на очевидные провалы и народную нелюбовь, описанное выше институциональное преимущество может и не сработать. Особенно в условиях кризиса и дефицита ресурсов.
Примечательно, что при рассмотрении сентябрьских политических пасьянсов из дискуссионного поля куда-то выпали содержательные вопросы – о том, какая будет политика и на что она будет нацелена. Ясно, что непопулярными реформами эта тема не исчерпывается. По-видимому, это не случайно. Российская власть исходит из другой логики: сначала надежные механизмы властвования, а политика к ним любая приложится.
