Русские едут

Едут на время, надолго, поодиночке, семьями, поработать немного и просто так — пока посмотрим, а там определимся.

«Эмиграция из России достигла масштабов 1917 года», — процитировали на днях все СМИ материал из Los Angeles Times, которая со ссылкой на интервью Сергея Степашина радиостанции «Эхо Москвы» дает цифру: «Более 1,25 миллиона россиян покинули страну за последние 10 лет». И приводит слова отъезжающего Игоря Иртеньева: «Просто не могу смириться с мыслью, что 12 лет каждый день буду видеть по телевизору Путина».

Не нужно быть аналитиком-социологом, чтобы оценить масштабы. Не отвращения, но явления. Исход виден уже и массовому зрителю. Проведите эксперимент — покопайтесь в телефонной книжке или поговорите с несколькими приятелями. Я поэкспериментировала.

Мои знакомые и малознакомые теперь делятся на несколько категорий: у первой она уже есть и давно, вторая обрела ее относительно недавно, третья — буквально вчера, четвертая подумывает приобрести в ближайшее время, пятая сокрушается, что не может приобрести, шестая рвет на себе волосы, что приобрела, но не там. Точка отсчета, понятно, — недвижимость. Скажи мне, где твой дом, и я пойму, что ты думаешь о перспективах России. Владимир Путин — тоже существенный фактор. Хотя до поры он не был основным.

Передовой отряд скупал ее, родимую, зарубежную, еще до 1998 года, когда в России фонтаны били голубые и розы красные росли. В кризис процесс активизировался — деньги вывозили мешками, тогда было можно. Покупали что получше — Лондон, Канн, Марбелья, Тоскана. Домами брали, не квартирами. Недвижимость за границей — это, конечно, вилла, махина с балясинами. Что же еще?

Потом, когда случился от бешеных нефтяных денег невероятный рост цен, выяснилось, что иная вилла стоит подешевле бутовских апартаментов. И это был хороший повод подумать об обмене — самоварное московское золото на кирпич старой Европы. А можно было и не продавать — благословенная московская недвижимость дала миру новую генерацию рантье: сдаем в столицах, живем на Гоа или в местах почище.

Но вот настали новые времена. Теперь не до галантерейных расчетов. Покупают не от жира, а на последние. Два вида недвижимости обсуждают ваши и мои знакомые — либо блиндаж среди родных осин, со стратегическим запасом крупы, либо «запасной аэродром» подальше отсюда. На случай, если придется вывозить стариков, женщин и детей.

Благополучнейший московский доктор, кудесник, врачеватель многих знаменитых и в том числе чиновных тел, объясняет: «Понимаешь, рубильник в аэропорту перекрыть можно в один момент. А если ты прыгаешь в машину, то через несколько часов ты у белорусской границы. А пока они закроют этот переход, сколько времени-то пройдет. А ты уже в Латвии. Поэтому, конечно, Юрмала. И пенсии нашей в 12 тысяч на продукты и коммуналку хватает спокойно, если ты имеешь в виду стариков». Там у него большая красивая квартира. Правда, не только там.

Будущие старики, из поколения чуть помладше моих родителей, изучают географию заново. Муж с женой, обоим под пятьдесят, купили квартиру в Турции. Цена этого исхода — 70 тысяч долларов. «Три бассейна, четыре ресторана, вся бытовая техника. Мы только диван поставили. Денег на большее пока нет. Но если бы вы видели, какие у нас мраморные подоконники! Мраморные подоконники, понимаете?» И советуют знакомым торопиться, потому что все дорожает, а русские расхватывают квартиры как свежие бублики. В массовой голодной истерике.

Коллега моей мамы расстраивается – зря она купила дачу, надо было покупать хоть конуру, но за границей. «Говорят, что после выборов здесь вообще страшное будет — пенсии они сократят, зарплаты тоже. Что делать? Может быть, все-таки продать?»

Наши соседи по даче, пара за шестьдесят, едут в Болгарию — посмотреть, как там все устроено для жизни. «Нам жить-то осталось — два понедельника, хочется хотя бы на старости лет по-человечески». Дачу, которую двадцать лет строили и наконец построили, срочно продают. Ни сортира там, ни водопровода, ни канализации — но пока она стоит дороже, чем однушка в Болгарии. Цена исхода — от 35 тысяч евро. Теперь волнуются — смогут ли продать в кризис? И ругаются: «Какую же они нам жизнь устроили, негодяи». Люди они обыкновенные, среднемосковские, но все же не совсем простые — работали в министерствах и ведомствах.

Резоны непростых людей известны хорошо (отнимут бизнес, сфабрикуют дело, посадят, донесут), резоны людей поскромнее тоже (нет больше сил на это смотреть, да и страшно), но вот получить вразумительное пояснение от граждан совсем уж незатейливых до сих пор не удавалось. Да и придет разве в голову, что самый что ни на есть электорат вдруг окажется недоволен?

Но вот случилось. Посреди ночи в самолете, летящем на Кипр, ко мне подсела веселая женщина. Веселая настолько, что прямо-таки плюхнулась на меня. Нырнула под сиденье, вытянула мою сумку и запустила в нее свои ручищи. Я сначала онемела от этакой наглости, но потом все же процедила: «Что вы там ищете?» «Да выпить хочу!» — честно ответила простейшая женщина. И начала обшаривать уже мою сумку с ноутбуком: «Есть у тебя выпить?» У меня не было.

Короче, разговорились. Дыша перегаром и матерясь адски, женщина изложила свое видение текущей российской политики. Даже не пришлось задавать вопросов.

«Ну не твари! Как они этого-то, ну, того мужика. Как они его — раз — и все. Слили. А сами влезли. Ну ты поняла, про кого я. Ну, такой, он еще мужик, помнишь его?» Как не помнить. Прохоров, подсказала я. «Точно! Ну не твари?!». «На выборы я не пойду. Х** им, а не выборы!» Далее следовала комбинация из неприличных жестов и непечатных слов. Я предположила, что на выборах как раз можно что-то изменить. «Чего?! Да х** чего изменишь! Да пошли они...» И опять неприличная комбинация.

«А зачем на Кипр-то? Отдыхать?» — спросила я, чтобы немного перевести дух и отползти от разверзшихся бездн. «Чего?! Мы живем там. С марта». «Квартиру купили?» «Дом у нас! Камин, терраса, море в двух шагах. Мы решили — все! Больше — нет!»

Более 400 тысяч долларов — цена ее отъезда. Посчитать легко: они собираются открывать малый бизнес — ресторан или магазин, прибавьте сюда стоимость проживания и самого дома. А могли бы здесь. Но не могут. Не хотят.

Тем временем мою дикую женщину было не остановить. Стюардесса задержалась возле нас, но вмешиваться не стала. «Не могу я больше жить в этой стране! Не могу на это смотреть! Мне стыдно за мою страну. Почему мне должно быть стыдно за мою страну?!» Женщина была пьяна. Джинсы на ней были со стразами, волосы на ее голове не укладывались ни в какую прическу. Сама она не лезла ни в какие ворота. Она мне тыкала, она вела себя неприлично. Как ведут себя сотни соотечественников в моей стране и за границей. И не было случая, чтобы я не отказывалась считать их соотечественниками. Но не в этот раз.

Дикая моя собеседница кричала так, как будто ее впервые прорвало. И корчилась, как от боли. По этой боли узнаешь теперь соотечественников. Поэтому я легко простила попутчице и ее стразы, и ее руки в моей сумке, и ее трудное алкогольное дыхание. За общее чувство родины. Самолет у нас теперь один на всех, а в какой ад он летит — даже пилот не знает.

Кстати, тот человек, который проголосовал за мраморные подоконники в Анталье, объясняет свой выбор немеркантильно: «За Турцией сила. В эту страну я верю».