Черный юмор

Утро четверга обогатило литературную и виртуальную реальность новым персонажем. Интернет-мем «ваххабит Раздобудько» будет теперь жить своей, отдельной от суда и следствия жизнью. Великому и могучему все равно — человек ли это, пропавший без вести, фоторобот или преступник, имеющий отношение к теракту. «Ваххабит Раздобудько» — персонаж даже не пелевинско-сорокинский, мы проехали эту стадию виртуализации реальности. Мы вступили в новую эпоху — анекдотизации.

Надо сразу пояснить, что я имею в виду: трагедия не становится комедией. Скорби и горя ничто не отменяет. Родственники жертв и раненые текстов сейчас не читают — им бы пережить и выжить. А мы тут, рядом, по уши в страхе и ужасе смотрим новости, изучаем официальные заявления, следим за ходом следствия. Выжить хочется всем.

И вот реакция — смех. Не первая, но вторая. Черный юмор, черный юмор, стоп-сигнальные огни.

В блогах и комментариях на новостных сайтах рассказывают истории про «ваххабита Раздобудько», который провел в Домодедово «шахида Подрывайко», которому пособничали «полковник Нифиганеделко» и «таксист Задолбалко». Фамилии виртуалов взаимозаменяемы, так же как и функции. Стихийный структурно-лингвистический анализ тут же выявил происхождение фамилии «Раздобудько». «А раздобудь-ка мне, мил человек министр, какого-нибудь террориста некавказской наружности», — просит начальство. «Исполнено. Знакомьтесь, фоторобот террориста Раздобудько», — достает картинку министр. Народу-языкотворцу никаких подмастерьев-писателей не нужно. Он сам вспомнил про поручика Киже — писарскую ошибку, дослужившуюся во времена Павла до полковничьего чина.

Вроде стыдно смеяться, когда гробы стоят посреди России, а удержаться невозможно. «Ваххабит Раздобудько и пособник его Подрывайко» — это не шуточки висельников и не остроумие обреченных. Знаете, это надежда. Великая сила самосохранения. Сколько слез пролил этот народ, замученный всеми на свете и самим собой, а не разучился смеяться. Ему отрывают руки и ноги, его осколками арматуры в сердце, а он непобедим. Включает компьютер и давай зубоскалить.

Это же стихия карнавала, так детально исследованная Бахтиным. Народная смеховая карнавальная культура, противостоящая официальному государственному сознанию. Кто читал его «Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса», тот помнит про священную пародию, гротеск, материально-телесный низ и духовный верх, борьбу старого с новым, развязно-площадного с постно-реакционным. Михаила Михайловича невозможно не процитировать к нашему случаю: «Серьезность в классовой культуре официальна, авторитарна, сочетается с насилием, запретами, ограничениями. В такой серьезности всегда есть элемент страха и устрашения. В средневековой серьезности этот элемент резко доминировал. Смех, напротив, предполагал преодоление страха. Не существует запретов и ограничений, созданных смехом. Власть, насилие, авторитет никогда не говорят на языке смеха. <...> Острое ощущение победы над страхом — очень существенный момент средневекового смеха. Это ощущение находит свое выражение в ряде особенностей смеховых образов Средневековья. В них всегда наличен этот побежденный страх в форме уродливо-смешного, в форме вывернутых наизнанку символов власти и насилия, в комических образах смерти, в веселых растерзаниях. Все грозное становится смешным».

Все знания о народе есть в его литературном и философском наследии. Даже знания о будущем. Бахтин писал в 1965-м, а написал про средневековье 2010-х. Стихия раблезианского смеха, затопившая твиттеры, дает нам надежду на Ренессанс.

Дикие племена, хранящие память о детстве человечества, тоже танцуют на похоронах. С точки зрения унылого средневекового официоза это кощунство и варварство. Но кто больше попирает жизнь и не уважает смерть — смеющиеся или лицемерящие, — большой вопрос.

Раньше я думала, что серьезные, суровые люди — они умные. Морщины у них от груза ответственности и осознания трагичности бытия. Жизнь — это же так сложно. Ну, я глупая была. Теперь, имея опыт собственных потерь, пришла к мысли, что быть шутником — это героический выбор. Изрядный запас смелости и мужества требуется человеку, чтобы удержаться на позиции: жизнь все-таки прекрасна.

Папа мой любил рассказывать анекдот. Раньше я не думала, что он политический.

Посылает князь дружинников за данью. Те возвращаются, волокут мешки. Князь (или царь, или хан, или губернатор — подставьте нужное) спрашивает: «И что делают жители деревни?» «Плачут. Говорят, что больше ничего нет», — отвечают дружинники. Через некоторое время посылает их за данью снова. Дружинники возвращаются с добычей, но мешков явно меньше. «Что делают жители?» — спрашивает князь. «Рыдают, убиваются. Говорят, что ограблены дочиста», — отвечают удальцы. Опять посылает князь за данью. Дружинники возвращаются с парой мешков. «Что делают жители?» — спрашивает властитель. «Смеются. Танцуют и пляшут», — отвечают доблестные силовики (налоговики, дружинники — подставьте нужное), пребывая в некотором удивлении. «Все, больше туда не ходите. Больше там ничего нет», — резюмирует мудрый правитель.

Не смешно вам? Значит, все еще не так плохо.