Цивилизация
«Он поет кишками…» В памяти всплывает фраза, подслушанная совсем ребенком в разговоре взрослых маминых друзей. Высоцкий — человек без эпохи и возраста. Странно, что сегодня ему 75: его невозможно представить стариком. А его жизнь и посмертная судьба — доказательство того, что народного артиста невозможно сделать государственным.
Хотя очень хочется.
Он жил как рок-звезда (секс, наркотики, алкоголь) в стране, где еще не было никакого рока и никаких звезд, кроме разве что официальных кинодив. Его в равной мере можно считать и советским, и антисоветским.
Из его текстов можно выудить взаимоисключающие взгляды на окружающий мир. От явного издевательства над реальностью (воспевание бега на месте как главного вида спорта в советской повседневной жизни и Канатчиковой дачи как средоточия представлений народа о нашей внешней и внутренней политике, после чего действительно хочется «уколоться и забыться») до пророческого «пусть впереди большие перемены — я это никогда не полюблю».
Всякое авторитарное государство любит приватизировать кумиров нации и чужие победы. А Высоцкий был реальным кумиром самых разных людей в советское время и остается им до сих пор.
За что его любили тогда? Интеллигенция, тогдашний «креативный класс» — ученые, врачи, учителя, журналисты — за неподдельную, не наигранную свободу голоса и образа жизни. За настоящесть на фоне окружающей тотальной фальши. За иронию и сарказм по отношению к эпохе. Ветераны войны (тогда еще довольно молодые люди) — за умение его, пережившего войну маленьким мальчиком, ничего о ней толком не знавшего, написать такие военные песни, будто все четыре года Великой Отечественной не вылезал с фронта. Шахтеры — за «сорвано, уложено, сколото черное надежное золото». Театралы — за хриплый, пробирающий до костей, рык Хлопуши из «Пугачева» («проведите, проведите меня к нему — я хочу видеть этого человека»), за «Антимиры», за «Доброго человека из Сезуана». «Простой» народ, тогдашние забитые обыватели — за обаятельного подонка Глеба Жеглова, это ходячее торжество попыток установить справедливость любой ценой. Альпинисты — за «Вертикаль». Женщины — ну как такого могли не любить женщины…
За что его любят сейчас? ВЦИОМ в конце каждого из двух десятилетий жизни постсоветской России проводил опросы о кумирах нации. Первый — в 1999 году, второй — в 2010-м. Высоцкий оба раза оказался на втором месте в этом странном, но показательном чемпионате народных предпочтений, уступив только Юрию Гагарину. Один был первым космонавтом, другой — инопланетянином в «совке». Кем-то вроде западной звезды и нутряного голоса народа одновременно.
Его песни оказались настолько же неубиваемы временем, насколько не была подвластна времени сама его жизнь.
Как всякий преодолевший время кумир, Высоцкий всегда разоблачает тех, кто хочет его использовать в корыстных целях. Не надо транслировать премию имени Высоцкого «Своя колея» по «Первому», одному из символов новой пирамиды лжи, которую по образу и подобию советской власти возводит власть российская. Рейтинг рейтингом, но подстраховаться от того, что великий аниматор Юрий Норштейн на церемонии вручения скажет: «Магнитский умер от сердечной недостаточности Путина», — невозможно. Как не стоило и снимать художественный фильм «Высоцкий. Спасибо, что живой». Хотя бы потому, что сыграть Высоцкого мог бы только Высоцкий.
Он был таким «колобком» — ушел от бабушки, от дедушки, от партии, от правительства, от правил, от обычаев и приличий. Этот народный артист никогда не станет государственным.
У нас сейчас на месте Высоцкого сплошная джигурда имени Лепса. Они поют его песни, пытаются (вольно или невольно) пародировать его голос. Но спародировать масштаб невозможно.
…«Он поет кишками», — сказал кто-то из маминых друзей. Потом дома были собраны, прослушаны и пропеты все его пластинки. Все до единой, выходившие в СССР. Потом появился отпечатанный вручную, переплетенный, как тогда переплетали вузовские дипломные работы, сборник его стихов — без гитары и его голоса они, конечно, слабее. В шесть лет я единственный раз в жизни пел со сцены. В пионерском лагере. Одной из двух песен стала его «Гимнастика». Из-за него я долго потом считал, что мужчина не имеет права петь тенором или даже баритоном — только басом или хрипеть, как Высоцкий.
Сейчас я как раз в возрасте смерти Высоцкого.
В сущности, что он сделал, этот человек? Сжег себя на наших глазах. Превратил жизнь в короткую яркую прелюдию к смерти. Допел куплет. Хоть немного еще постоял на краю. И сорвался в пропасть.
Его голос все еще раздается хриплым эхом над бездной всякой человеческой жизни, к краю которой мы, обычные люди, так боимся подойти.
