Бесполезные ископаемые

Давно хотел написать про конец российской журналистики. Просто потому, что находиться внутри умирающей профессии — интересный, хотя и печальный опыт. У тебя появляется уникальный шанс некоторым образом описать собственную смерть. Но заставила писать этот мучительный текст не абстрактная гибель журналистики, а внезапный уход одного-единственного замечательного журналиста. Юрий Голотюк, с которым мне выпала честь быть знакомым и работать, поставил эксперимент на смысл этой странной профессии. И сделал это самым честным способом из всех возможных — собственной жизнью.

О смерти журналистики само наше профессиональное сообщество кричит на каждом углу. Это уже даже не общее место, а просто мантра.

Между тем журналистика будет корчиться в судорогах и подыхать, но не умрет окончательно до тех пор, пока человечество не истребит в себе привычку задавать вопросы. В том числе бесполезные. Журналисты — бесполезные ископаемые. Неизбежные дилетанты. Носители второй древнейшей профессии, которая, как и первая древнейшая (если кто из молодых не знает, а из стариков не помнит — проституция), связана вовсе не с технологиями, а с физиологией человека. Поэтому никакие, прости господи, мультимедиа не убьют журналистику. Ключевое слово в этой профессии не «информация», как любят учить на журфаках, не «эксклюзив», а «Правда». Без кавычек и с маленькой буквы.

На заре журнализма в России это была просто игрушка власти, полиграфическое шутовство, а затем еще и развлечение для привилегированного класса.

Ну и, конечно, пространство бытования литературного процесса. У писателей и поэтов появилась возможность входить в литературу, не дожидаясь выхода книг. И уже тогда это был заменитель будущей социальной сети для продвинутых.

Страшно популярная «Литературная газета» медиамагната Дельвига, после двух первых номеров нанявшего главным редактором способного поэта и писателя Пушкина, выходила гигантским (без иронии) тиражом 5 тысяч экземпляров. Для реального количества читателей газет России 1830-х годов это было вполне сопоставимо с миллионными тиражами «АиФа» в эпоху горбачевской перестройки.

При этом весь ХIХ век в России царила журналистика смысла. Хотя и журналистика факта, особенно в виде криминальной хроники для забавы простой публики и превращения этого развлечения в полноценный издательский бизнес за счет расширения аудитории, тоже постепенно развивалась.

Журналистика из элитарной забавы превращалась в не самую приятную часть массовой культуры.

В советские времена смысл у журналистики был один, очень простой, ленинский. Сам Ленин, писавший в анкетах в графе профессия «журналист», обозначил его предельно доходчиво: «коллективный агитатор, организатор и пропагандист». Задача такой журналистики — отвлечь людей от поисков правды («агитатор»), отбить желание мыслить, запудрить мозги («пропагандист») ради абсолютной, неразборчивой, безоговорочной, стадной («организатор») любви к любой действующей власти. Лучшие советские журналисты либо просто были хорошими писателями (врали талантливо), либо отклонялись от генеральной линии партии и все-таки начинали искать правду. Будь то борьба с лженаукой или работа коммунального хозяйства в стране, где не разрешалось критиковать никого выше сантехника и управдома.

Нормальную журналистику как правило, а не исключение на Руси невольно завели Михаил Горбачев и Борис Ельцин.

Первый дал свободу публичного высказывания. Второй — необходимость зарабатывать деньги, позволив журналистике с головой окунуться в рыночную экономику. Появились новые для России виды этого ремесла — деловая журналистика, очищенная от пропагандистской шелухи культурная, светская хроника. Исчезла и снова начала появляться научная журналистика. А потом пришли Путин и социальные сети. И журналистика в России под натиском двух этих вирусов начала тихонько умирать.

…С Юрием Голотюком, одним из лучших военных репортеров в новой истории российской журналистики, мы успели поработать вместе в конце 90-х — в самую счастливую для профессии пору. Ненадолго пересеклись по работе в середине 2000-х. Потом практику у меня в уже не существующей теперь газете «Время новостей» (действительно, сейчас не время новостей) проходил его сын. В последний, увы, раз мы совпали по работе чисто географически, работали в одном здании — в прошлом году. Сдержанно обрадовались друг другу. Все-таки давно не виделись. «Я больше не журналист», — сказал он тихо, уверенно, почти с вызовом. Но с такой печалью в голосе, что было видно: облегчения эта сознательная (уж не знаю, насколько добровольная) эмиграция из профессии ему явно не принесла. Мы довольно часто виделись в начале последнего года его жизни. Это был другой человек. Глаза погасли. Ирония и самоирония улетучились. Пошутил он, кажется, только один раз, когда я по привычке стричься раз в полтора-два года состриг под три миллиметра свои лохмы: «Теперь у меня волосы длиннее». У него действительно появились непривычно длинные волосы.

В некрологе на сайте организации, где он работал в последние годы, есть дежурная фраза: «ушел из жизни…». На самом деле он ушел из жизни, или жизнь ушла из него, гораздо раньше. Тогда, когда перестал быть журналистом.

В момент смерти каждого человека его жизнь принимает форму судьбы. А детали биографии складываются в законченное произведение, написанное набело. Из журналистики, в принципе, спокойно можно уйти — в пиар, в преподавательство, в писательство.

Уходить из российской журналистики в последнее десятилетие было вполне естественно — если не хотелось врать, пресмыкаться, иметь дело со все более неадекватными хозяевами СМИ, самым неадекватным из которых становилось государство.

Юрий Голотюк ушел из журналистики… в смерть. Не считать же делом его жизни руководство службой изготовления справок и анонсов. Метафорой гибели журналиста от смертельно заболевшей журналистики — вот чем оказалась эта короткая, длиной всего-то 50 лет человеческая судьба.

Но ходят еще по земле эти недописатели, недоученые, недоучителя, недоученики. Эти правдоискатели, хотя само это слово почти исчезло из обихода или приобрело ругательный оттенок, став обозначением каких-то скучных склочников-сутяг. Эти журналюги. Они хотят понять, как устроен мир и отдельные его части, как и зачем живут в нем люди, которым все равно умирать. Они ставят вопросы и пытаются найти ответы.

Правду говорить трудно и неприятно. Она часто горька на вкус и почти никому не нужна. Она не окупается и страшно раздражает многих людей. Но они еще коптят этот мир. Журналисты. Бесполезные ископаемые. И должны коптить.

Хотя бы вот ради памяти Юры.