Левые правозащитники

Пока власть в лице главы государства примеряла белый халат, шлем и клюв, практически костюм Зигзага Маккряка — знаменитого пилота дядюшки Скруджа, чтобы стать вожаком стаи стерхов и полетать на дельтаплане, «зажигало» и гражданское общество.

Россия, похоже, стала первой страной в мире, где правозащитники яростно защищают свои личные права, а не права других людей. Причем права очень сомнительного свойства.

Директор Московского бюро по правам человека, член Общественной палаты Александр Брод решил создать альтернативу совету по правам человека при президенте. С 1 сентября на сайте СПЧ начались общественные интернет-консультации по кандидатурам в новый состав этого органа. Из 190 анкет рабочая группа отобрала 86, которые были допущены до интернет-голосования. Фамилии Брода в списке не оказалось. Он так расстроился, что объявил голодовку и начал собирать других обиженных правозащитников под знамена новой организации. «Мы решили создать Всероссийский общественный совет по развитию гражданского общества и правам человека, чтобы объединить всех, кто хочет работать на благо россиян, защищать их права, которые повсеместно нарушаются», — сказал Брод на специально созванной пресс-конференции с участием десятка с лишним не прошедших предварительный отбор кандидатов. По его словам, процедура отбора в СПЧ прошла бесчестно и доверять совету он не может: «Абсолютно непонятны критерии отбора, мы запрашиваем у совета официально заверенный документ, где эти критерии обозначены, если они есть. Мы хотим запросить полный список отвергнутых кандидатов и начать с ними взаимодействие».

Забавно даже не то, что интернет-выборы в состав президентского совета по правам человека оказались первыми выборами в России, которые Брод счел нечестными. Много лет он активно защищал чуровщину и постоянно публично нападал на ту же ассоциацию «Голос», которая вскрывала массовые нарушения в ходе различных федеральных и муниципальных избирательных кампаний.

Забавно то, что правозащитник публично, с угрозой для здоровья, посредством голодовки, защищает личное право заседать в органе при президенте, быть вхожим в коридоры верховной власти.

Более того, начинает создавать какую-то альтернативную структуру, хотя при одном президенте уже точно не может быть двух советов по правам человека. Как показывает история, может не быть даже и одного.

На этом фоне слова Брода на вышеупомянутой пресс-конференции «мы не гонимся за корочками, за каким-то особым статусом. Мы рассматривали СПЧ как возможность диалога с властью, обозначения перед властью острых проблем, которые волнуют общество», звучат неубедительно. Во-первых, правозащитники в принципе не должны ставить свою работу в зависимость от возможности лично общаться с главой государства или его ближайшим окружением. Во-вторых, Брод имеет прекрасные контакты с властью и без участия в президентском совете: он член великого множества столь же «влиятельных» общественных организаций — и при Госдуме, и при Центризбиркоме, и при ГУВД Москвы, и много где еще. Наконец, статус главы Московского бюро по правам человека сам по себе позволяет публично ставить вопросы любой степени остроты как перед московскими, так и перед федеральными властями. Про «решать» речи нет, но ставить-то никто не запрещает.

На таком фоне этот демарш выглядит как личная обида некоторых правозащитников на то, что власть не оценила их лояльность и не позволила сохранить место в своей передней.

Вся эта история показывает, насколько искажена сама суть институтов государства и гражданского общества в современной России. Под защитой прав человека некоторые правозащитники, оказывается, понимают личное положение при власти. Хотя максимум, на что способны в современных условиях даже самые достойные российские правозащитники, не брезгующие участием в декоративных органах и тем самым формально находящиеся в диалоге с властью, — играть роль праведных шутов при дворе из классических пьес. На правах юродивого изредка доносить (в хорошем смысле слова) царю-батюшке хотя бы часть правды о происходящем в стране без малейшей надежды на то, что царь на основании этой правды что-то исправит.

Так что кроме формальной проблемы декоративности официальных институтов гражданского общества существует и проблема содержательная: власть в принципе не считает правозащитников серьезными участниками постоянного политического диалога, а часть правозащитников считает смыслом своей деятельности возможность просто состоять при власти. Поэтому

у нас омбудсмены по разным отраслям в последнее время плодятся, как кролики, но никого не защищают. А под правами человека, как в позднесоветское время остроумно написала «Литературная газета», по-прежнему понимают исключительно водительское удостоверение.

К слову, точно такая же подмена сущностей происходит и в журналистике. Ее задача, даже в государственных СМИ, не воспевать власть (для этого кроме шутов должны быть придворные поэты), а информировать людей о происходящем, налаживать диалог. И, как бы пафосно это ни звучало, стремиться к установлению истины.

Правозащитники и журналисты (кроме тех, кто пишет про секс, рыбалку, охоту и собирательство, что тоже вполне почетно) просто по долгу службы, а не по политическим взглядам не могут быть абсолютно лояльны любой власти. Потому что их сущностная задача — контролировать эту власть.

Правозащитник вообще не профессия, а миссия. Защищать права людей может и юрист, и врач, и писатель, и художник, и журналист, и мореплаватель, и плотник. Причем всегда права других людей. И всегда без оглядки на то, слышат ли его голос правители. Достучаться до небес трудно, но, если правозащитники мечтают просто попасть на политический олимп и удобно там устроиться, свесив ноги, не надо удивляться, почему в России все институты государства будто из папье-маше, а каждая простая человеческая жизнь не стоит ни гроша.