Цивилизация
При всем своем консерватизме папа римский Иоанн Павел II, с которым простилось человечество, был, возможно, первым политиком нового типа. Он пытался управлять современным космополитическим миром, где государственные границы — гораздо большая условность, чем религиозные или политические убеждения.
Вот вам картинка современного мира: толпы молодых людей снимают папу в гробу мобильными телефонами. Потом это фото сохранится в памяти крошечного аппарата или будет отправлено на такой же мобильник знакомым, которым не удалось попасть в Рим в эти скорбные дни. Представляете, что было бы, если бы на мобильный фотографировали распятие Христа? В этом и состоит ключевое отличие современного мира, глобального человеческого пастбища, от того, что было тысячу, пятьсот и даже пятьдесят лет назад. Мы стали как никогда мобильными. Продвинутая часть человечества, тот самый «золотой миллиард», перемещается во времени и пространстве с невиданной скоростью, живет в совершенно ином времени, чем остальные четыре миллиарда людей.
Итак, пастбище изменилось до неузнаваемости. Но паства изменилась гораздо меньше. Мультимиллионерам и сверхбеднякам, верующим и атеистам одинаково непросто отделить идеалы от интересов, ужиться с гнетущим одиночеством и потерей близких людей. Люди все еще наивно хотят счастья, чуда, того неясного, невыразимого состояния, которое принято называть спасением. Как же должны вести себя пастыри на этом радикально изменившемся пастбище с неизменной по сути паствой? Во второй половине прошлого века человечество предприняло решительную попытку свести политику, управление массами к технологиям. И это, казалось бы, дает эффект. Нам показывают войну в прямом эфире, и для нас она стала уже чем-то вроде стандартного вечернего кинопоказа. Политикам, за которых мы должны голосовать или которым должны безропотно подчиняться безо всяких голосований, научились приделывать прически, слова, жесты, характеры. В этом мире сплошных технологий уже почти не различить, умирает ли папа римский на самом деле или это просто очередная заставка для мобильных телефонов.
Но нет, папа действительно умер. И слезы на глазах людей не силиконовые. Оказывается, мы плачем точно так же, как до изобретения телевизора и даже до распятия Христа.
Вот эти наши несиликоновые слезы и должен брать в расчет настоящий пастырь.
Папа играл в футбол и объездил 114, кажется, стран мира, он успел увидеть «нижний брейк» в исполнении каких-то тинейджеров в широких штанах и макет нового болида «Феррари», подготовленного к гонкам «Формулы-1» в 2005 году. И все это ему было интересно, потому что из всего этого состоит живая жизнь. Он, презрев свои религиозные убеждения, вошел в мечеть и синагогу. Он пытался как живой человек с «неприделанными» словами, жестами и характером разговаривать с другими живыми людьми.
И вот я читаю (простите за кощунственность сравнений) интервью главы путинской администрации. И этот мужчина вещает, что, оказывается, главная задача — моя, его, Путина, 145 миллионов россиян — «сохранить эффективное государство в существующих границах». Я уже не говорю о том, что у нас нет и практически никогда не было эффективного государства, а сохранить несуществующее невозможно. Почему, собственно, вообще нужно тратить единственную (в переселение душ, простите, не верю) жизнь на сохранение государства? Тратить жизнь тому, кто считает себя или оказался по воле обстоятельств пастырем, нужно на примирение враждующих, утешение скорбящих, защиту униженных.
На это пастыри жизнь обычно не тратят. И в результате мы имеем, с одной стороны, дзюдоиста спортивного телосложения, который думает о сохранении эффективного государства в пока еще существующих границах (читай: о сохранении трона). А с другой — немощного (хотя на самом деле мощного) старика, который думал о сохранении мира, о добре, о максимально возможной справедливости в границах обитания всего человечества.
Ни революции, ни реставрации не делаются по сценариям. Точнее, жизнь искажает каждую попытку такого сценария до неузнаваемости.
Без Иоанна Павла II мир действительно осиротел. Потому что этот человек, человек Бога (а не человек Путина или Березовского), пытался стать отцом, другом, случайным собеседником миллиардов одиноких людей. Надо ли доказывать, что все мы очень, очень одиноки?
