Цивилизация
Президенты, цари, генсеки — лишь эмблемы, обозначающие наши личные переживания в тот или иной момент жизни, или переживания выдающихся людей, чьи имена остались в истории. Причем
личные дневники выдающихся личностей — особенно российских — удивительным образом оказываются точным портретом каждой эпохи в жизни России.
Первое издание в России на русском языке «Мартиролога» — дневников великого и трагического русского режиссера ХХ века Андрея Тарковского — осуществлено в рамках «Форума-Диалога России и Италии». Эту организацию учредили Владимир Путин и тогда еще премьер-министр Италии Сильвио Берлускони. Российские власти подают выход «Мартиролога» как возвращение в страну утраченных святынь отечественной культуры. Если отбросить неуместный для приличных людей самопиар на добрых делах, появление «Мартиролога» скорее похоже на попытку замаливания грехов нынешней власти.
Но главное даже не в том, что физиологически ощущавшееся Тарковским в 70-80-е годы прошлого века глубокое, мягко говоря, неблагополучие его страны, очень напоминает нашу сегодняшнюю ситуацию. Тарковскую пафосную фразу (крайне редкую в этих предельно жестких и не пафосных дневниках): «кругом ложь, фальшь и гибель... Бедная Россия!» — любой тонко чувствующий конкретное политическое время, время собственной жизни и время историческое, на обывательском языке называемое «вечностью», человек мог бы написать про Россию почти в каждый год ее существования. Тарковский написал ее 31 июля 1976 года — в самый разгар очередной эпохи твердокаменной стабильности. Стабильности, не меньшей и не сильно отличающейся по сути от сегодняшней, на фоне высоких мировых цен на нефть (как сейчас), в эпоху правления только впадающего в маразм бессменного вождя (это пока единственное существенное отличие от дня сегодняшнего), оказавшегося на вершине власти не менее случайно, чем второй и будущий третий президенты России. Но, повторим, главное не в этом совпадении ощущений от двух эпох. Главное — борьба отдельного человека, каждого человека в любую эпоху и в любом месте мира за себя.
Трудно уцелеть физически (Тарковский пишет в дневниках про отключение электричества за неуплату, про отмену празднования собственного дня рождения из-за полного безденежья), еще труднее уцелеть духовно.
Смысла в жизни нет, поэтому жизнь для тех, кто способен понять и почувствовать глубину ее бессмысленности — это всегда поиски невозможного. Смысл жизни вообще ищут только те, кто понимает его отсутствие.
Родившись, мы уже вступаем в заведомо проигранную войну со смертью. В этом смысле изначально мы все герои. Только многие из нас, ради того чтобы уцелеть или просто максимально комфортно провести свой недолгий земной срок, совершают бесчеловечные поступки. То есть, перестают быть людьми заживо. И ни у кого вроде как нет права никого осуждать за это: физическая смерть—угроза не просто реальная, неотменимая. Последнее и главное событие нашей жизни. Как перед ней устоять, как сохраниться, как сделать нечто такое, что переживет тебя? Да и все равно ненадолго ведь переживет, и тебе самому этого не увидеть.
Проживание данных конкретных внешних и внутренних обстоятельств собственной жизни — вот единственное реальное содержание любой эпохи для каждого человека. В этом смысле в известной шутке о Брежневе как мелком политическом деятеле эпохи академика Сахарова и Аллы Пугачевой содержится глубокий метафизический смысл. Королева Виктория просто слишком долго правила Британской империей, поэтому переживания и труды нескольких поколений ее соотечественников в годы ее правления, выраженные в системе лондонской канализации Джозефа Базалджетта, романах Диккенса, первых станциях метро мы называем «викторианской эпохой».
Правители—не хозяева мира, они всего лишь этикетки наших частных судеб.
Я пошел в школу в эпоху Брежнева, жил в Узбекистане в эпоху персека ЦК Рашидова и президента Каримова, переехал в Россию в эпоху Ельцина, прожил какой-то очередной кусок своей жизни в эпоху Путина. Потом в чью-нибудь эпоху умру. И каждый из этих персонажей тоже проживал свою частную жизнь до наступления своей эпохи, во время своей эпохи, а некоторые и после ее конца. Наши цели одинаковы — мы все, независимо от исходных данных при рождении, личных карьер, набора врожденных или приобретенных болезней, ищем способы уцелеть в этом мире максимально долго, зная, что все равно не уцелеем. Отличаются только наши методы. Эти поиски, эти методы и есть самое главное в каждой жизни, в мире людей как таковом. Осознание необходимости достойных методов таких поисков можно назвать внутренней свободой.
Жизнь, конечно же, трагическое приключение. Но это единственное приключение, которое с нами может произойти. Мартиролог — сборник повествований о мучениках за веру. Страдания, полагали древние греки, способны довести человека до катарсиса, максимального очищения души. Люди, пережившие глубинные нравственные и физические страдания, имеют все основания не согласиться с древними греками. Но каждый из нас после самого факта вступления в жизнь все равно обречен пережить свой набор страданий — в зависимости от внешних обстоятельств и собственных душевных сил. Рождаясь, мы все отправляемся на поиски невозможного: персонального смысла бессмысленной жизни. А место и время — только случайные координаты этой поисково-спасательной операции собственной души.
