Человек перемен

Есть поводы, ради которых стоит оторваться от комментирования бурных текущих событий, будь то арабские протесты или всплеск терактов в России. В этом году таких поводов будет много – мы переживаем 20-летие 1991 года, без сомнения, самого турбулентного года в нашей новейшей истории. Референдум о сохранении СССР, первые выборы президента России, августовский путч, Беловежские соглашения и роспуск СССР, либерализация цен – весь этот исторический калейдоскоп, стремительно разворачивавшийся на наших глазах 20 лет назад, предопределил нашу жизнь на много лет вперед. Оглядываться на 20 лет назад необходимо – в том числе и для понимания нашего ближайшего будущего. Юбилеи на этом не заканчиваются –

буквально месяц назад мы отметили 80-летие Бориса Ельцина, а на этой неделе 80 лет исполняется Михаилу Горбачеву. Близость дат рождения наших первых президентов, главных творцов перемен в стране – не случайное совпадение. Это политики одного поколения, последнего поколения коммунистических лидеров, понимавших, что советскую систему надо менять, но не знавших, как.

Сейчас становится все более модной точка зрения, что Горбачев «проводил настоящие, постепенные реформы, дал людям реальную свободу, провел первые свободные выборы», а потом пришел «рвущийся к власти карьерист Ельцин» и «все развалил».

Мне и многим моим знакомым, которые жили в СССР в конце 1980-х и помнят тот период, трудно принять такой взгляд на вещи. Мы помним, как раннеперестроечное очарование Горбачевым быстро сменилось усталостью от его лавирования, нерешительности и ошибок. Мы помним, чем были «первые свободные выборы» народных депутатов СССР 1989 года – когда большинство депутатов было назначено КПСС и прокатило на выборах в Верховный совет СССР Бориса Ельцина, набравшего на выборах в Москве 92% голосов. Такую горбачевскую «управляемую демократию» мы расценили как плевок в лицо себе.

Мы помним нежелание идти по пути реальных экономических реформ и маневры вокруг программ Абалкина и Шаталина — Явлинского, приведшие к тому, что ситуация в экономике уже во второй половине 1990 года очевидно пошла вразнос. Мы помним и огромные траты бюджетных денег на дурацкие программы вроде ускоренного развития машиностроения, и катастрофические эксперименты в области денежной политики, и престранные шаги по демонтажу механизмов централизованного управления экономикой без существенной либерализации рынков. Мы помним реванш консерваторов, слова про «так называемых демократов», денежную реформу Павлова. Помним Тбилиси, Сумгаит, Вильнюс, и то, как силовая политика по удержанию национальных республик стремительно ускорила распад СССР.

Мы не забыли, как Горбачев, вопреки нашим ожиданиям, не решился пойти на прямые всенародные выборы президента СССР и в марте 1990 года «в виде исключения» избрался на пост президента Съездом нардепов. Возможно, это была одна из главных ошибок Горбачева, способствовавших окончательной делегитимации СССР – страну, руководителей которой никогда не избирали на прямых свободных выборах, никто не хотел по-настоящему спасать от гибели.

Благодаря всему этому, когда Горбачев в конце 1991 года объявил о своей отставке, многие из нас восприняли это с удовлетворением.

Положение в стране тогда было настолько тяжелым, что многим из нас казалось – лучше решительные шаги пусть даже в полную неизвестность, чем продолжение бесконечной горбачевской тяги кота за хвост.

Отсюда, кстати, кардинальное отличие в восприятии гайдаровских реформ. Кому-то эти реформы до сих пор кажутся чрезмерной ценой за переход к экономике рыночного образца, а я лично отношусь к тем, кто был настолько сыт по горло 1989–1991 годами, что был уже откровенно готов ко всему и совершенно не страшился рыночного будущего, каким бы тяжелым оно ни было. Будущее это оказалось действительно непростым, но по мне так семечками в сравнении с последними годами Советского Союза.

Именно поэтому на выборах президента в 1996 году Горбачев получил вполне объяснимые и ненарисованные 0,5% голосов. С момента его ухода прошло тогда менее пяти лет, люди еще сохраняли практическую, не отретушированную ностальгической перестроечной романтикой память о временах правления Горбачева и предпочитали делать выбор в пользу политиков с более решительным имиджем – Ельцина, Зюганова, Лебедя.

Подозреваю, что сторонники двух теорий перемен – «горбачевской» и «ельцинской» — никогда не договорятся между собой. Так и будут вечно спорить о том, чем были эти шесть с лишним горбачевских лет – временем, безнадежно упущенным для реформ и заложившим основу для последующего драматического развития событий, или периодом расцвета подлинной демократии, позже загубленной циничными реформаторами.

Но 80-летний юбилей Михаила Горбачева – повод поискать пути к примирению между сторонниками этой точки зрения. Дистанция в 20 лет помогла осознать весь масштаб драматических и крайне важных изменений, произошедших в нашей стране. Глядя на Китай или Кубу, понимаешь, что ситуация с политическими и гражданскими свободами в России была вовсе не предопределена.

Вполне вероятно, что нам до сих пор приходилось бы спрашивать разрешения у коммунистических начальников на многие повседневные шаги в своей жизни, которые сегодня мы совершаем самостоятельно, мысленно плюя на мнение и лысины нынешних временных авторитарных правителей. Заслуга Михаила Горбачева в этом несомненна.

Более того, в нашей истории мы сможем найти мало личностей такого масштаба, такого исторического значения. Думаю, эти слова тем важнее, что произносятся старым ельцинистом, традиционно относившимся к Горбачеву скептически.

Есть нечто неумолимо схожее между Горбачевым и Ельциным. Оба они, совершившие важнейшие для истории России шаги по демократизации страны, оказались не готовы управлять некоей новой реальностью, складывавшейся в результате этих тектонических преобразований. Оба совершили фатальные ошибки, не создав механизма естественной селекции новых лидеров, приспособленных для решения этих задач. В результате в соратниках у Горбачева к концу его правления остались одни консерваторы из ГКЧП, а у Ельцина – Путин, натворившие не самых приятных дел.

Но все эти тактические проблемы приобретают подлинно второстепенный характер по сравнению с главным политическим наследием Михаила Горбачева. Сейчас уже не так важно, была ли затеянная им перестройка изначально задумана как хитрый маневр во внутрипартийной борьбе и какими были практические итоги его правления в 1991 году. Это вопросы для историков.

Есть главный итог. За последние три года мне довелось побывать более чем в половине российских регионов, лично пообщаться с тысячами людей. Утверждаю, что поколение людей, условно говоря, от 30 до 50 лет (а это очевидно поколение перестройки), наиболее не безразлично к настоящему и будущему страны, здесь самая высокая концентрация людей, обладающих инициативой, ответственностью, ясным и самостоятельным взглядом на вещи. Сегодня именно этому поколению – увы, не молодежи – принадлежит решающая роль в экономическом развитии страны, в поддержании духа предприимчивости и творчества вопреки всем сложностям нашей авторитарной реальности. Вполне вероятно, что именно это поколение в ближайшее десятилетие возьмет на себя основную нагрузку в позитивных переменах в нашей стране.

Не выветрившийся дух поколения перестройки, не потерявшего надежду, несмотря ни на что, возможно, и есть главный результат правления Горбачева. Дух, не умирающий и четверть века спустя и пробивающийся даже на брезентовом поле авторитаризма.

Перемены Горбачева научили нас мыслить и действовать свободно – а это те умения, которые дорогого стоят и которые никакому Путину не отнять.

Поэтому – к черту все исторические обиды и споры. Давайте просто поздравим Михаила Сергеевича с юбилеем и пожелаем ему долгих лет жизни. Ему есть за что быть благодарным.