Цивилизация
Если все, написанное мной про экономический переход, верно, то из этого следуют вполне определенные выводы в отношении экономической политики. Как макроэкономист сгруппирую их по трем ключевым показателям: экономический рост, инфляция и безработица.
1. Развитие без роста
От интересной концепции, реализованной в США в последние десятилетия — «рост без инвестиций», — теперь необходим переход к концепции «развитие без роста».
Прежде всего отметим, что традиционная концепция роста, выражаемая в росте ВВП, становится все более и более оторванной от жизни. Если я ремонтирую свой санузел сам, роста ВВП нет. Но если я пригласил специалиста и заплатил ему, это означает вклад в ВВП. А что изменилось? Работа выполнена в обоих случаях одна и та же. С точки зрения затрат труда, физической энергии, разницы нет. Но с точки зрения учета разница принципиальная. С развитием сферы услуг (а экономика США сегодня — это до 80% сфера услуг) само понятие «роста ВВП» становится весьма условным, размытым, и часто рост ВВП означает лишь изменение учетной политики.
Но в любом случае с завершением демперехода пожилым людям (которых становится большинство) уже не надо слишком многого: для них имеют значение совсем другие ценности, они имеют вполне достаточно жилья, еды и деньги сверх необходимых потребностей. Им важнее семья, воспитание детей, дружеская компания. И приятное времяпрепровождение уже совсем не означает использование сверхдорогих курортов или объектов недвижимости. Роскошная яхта совсем не нужна: если ты интересуешься рыбалкой, вполне достаточно моторной лодки.
В развитых странах надо снимать задачу роста ВВП с повестки дня: этого ВВП производится вполне достаточно, больше не нужно.
Рост ВВП тут будет лишь побочным эффектом от структурного выравнивания (подтягивания отстающих социальных слоев и т. п.). У общества на первый план выступают совершенно другие ценности, не формализуемые в одном-двух показателях и вообще мало формализуемые — не уровень, а качество жизни; не уровень зарплаты, а интересность работы; не количество, а качество госуслуг; внимательные и отзывчивые политики и чиновники; качество окружающей среды и т. п. Для всего этого нет формальных показателей, существующие показатели носят косвенный характер.
Я совершенно не оригинален в этой мысли.
Пальму первенства следует отдать четвертому королю Бутана Джигме Сингье Вангчуку, который еще в 1972 году сказал, что «счастье народа важнее процентов валового внутреннего продукта», и приступил к производству валового национального счастья вместо валового национального продукта.
Правда, Бутан был и во многом остается изолированной средневековой общественной системой с очень низким уровнем жизни, но все же и обычный ВВП на человека в Бутане заметно растет. Пророческое высказывание короля происходило не от сверхэкономики, а от буддистских религиозных принципов.
А если серьезно, то неудовлетворенность простым индексом роста ВВП наблюдается очень давно, и на настоящий день придумано и рассчитывается несколько индексов счастья и качества жизни. Наиболее известные из них:
— международный индекс счастья (англ. HPI — Happy Planet Index),
— индекс качества жизни (англ. quality-of-life index),
— индекс развития человеческого потенциала, рассчитываемый ООН (англ. HDI – Human Development Index) и др. Кого интересует, могут найти сведения в «Википедии». Забавно, что впереди всех, как правило, не самые богатые страны. Скажем, по HPI США (как и Россия) занимают место во второй сотне стран. А впереди малые страны типа Коста-Рики.
Расчет этих индексов выглядит пока пустой забавой с весьма спорной методологией, но за ними, уверен, будущее. Возможно, лучшим формальным показателем был бы простой «индекс счастья», определяемый строгим социологическим опросом «чувствуете ли вы себя счастливым?».
В развивающихся, молодых странах рост ВВП по-прежнему остается значимой целью, пока они не достигнут достаточного уровня жизни. Для глобальной экономики этот их догоняющий рост будет как раз структурным выравниванием. Развитые страны уже находятся на новом этапе эволюции человечества.
Этапе богатства. Этапе, когда человеку надо все меньше и меньше заботиться о необходимом для выживания и все больше думать о каких-то идеальных целях.
2. Инфляция
Традиционно инфляция является циклическим феноменом — спад в период кризиса и рост перед и во время подъема экономики. Это одна из функций цен — давать сигнал производству к росту или падению. Логически цена — опережающий индикатор экономической динамики. Но если не будет периодов бурного роста, то не будет и серьезных кризисов. Традиционные кризисы, балансирующие текущие производство/потребление, отходят в прошлое. Поэтому и цена перестает выполнять свою экономическую функцию. Да и вообще, что такое сегодня инфляция?
Есть потребительская инфляция (то, что обычно у нас и называется инфляцией), считаемая только по кругу потребительских товаров и услуг. Есть более общий дефлятор ВВП, рассчитываемый по всем элементам ВВП, включая инвестиции, экспортно-импортные цены и т. д. И есть динамика цен на активы, никогда не называемая инфляцией и не включаемая ни в один индекс инфляции. Вот с нее и начну.
Инфляция активов. Забавная ситуация: это единственная инфляция, которой мы радуемся. И это понятно: рост цен на то, что нам принадлежит, греет душу. Ведь это растет наше богатство. И мы для этого не тратим денег. В отличие от того, что нам надо покупать на потребительском рынке за свои кровные деньги. И радуемся мы этому до тех пор, пока не приходит время покупать эту недвижимость — только тогда мы осознаем, насколько велика инфляция в этом секторе. И понимаем, что суть дела остается прежней: дом/квартира, акции и пр. — это товар. И рост цен на них тоже надо называть инфляцией. И вполне разумно в некотором виде включать в общий индекс инфляции.
С финансовыми активами все еще более туманно. Когда цена акции слишком поднимается, делают сплит (разбиение ее на две части) — и порог входа на рынок становится сразу вдвое меньше. Но стоит иметь в виду, что теперь покупатель приобретает право на меньшую долю компании.
Но дело не в этом. По итогам кризиса конца нулевых годов совершенно очевидно, что денежная эмиссия центрального банка (если она не идет на финансирование госдолга) разгоняет в первую очередь именно рынок финансовых активов. Именно здесь устанавливается прямая и непосредственная связь между денежной массой и инфляцией. И это практически единственный рынок в экономике, где инфляция является монетарным феноменом.
Вот забавный вопрос: когда мы, наконец, начнем смотреть в глаза реальности и говорить об инфляции недвижимости (вместо роста цен на квартиры/дома) и об инфляции на рынке акций (вместо роста индекса Доу-Джонса)?
Кстати, связь денежной массы с нефинансовыми активами практически отсутствует. Поэтому предсказать то, что нас ожидает в ближайшем будущем, несложно:
— рынок финансовых активов будет подвержен чисто денежной инфляции, зависеть полностью от монетарных факторов и фактически регулироваться центральными банками и их эмиссионной политикой;
— рынок недвижимости будет находиться в состоянии длительной многолетней стагнации, т. к. монетарные факторы на него влияют крайне мало, а сам рынок находится в ловушке (см. предыдущую статью).
Потребительская инфляция. Связь ее с монетарными факторами оказалась почти разорванной. Эффект эмиссии на нее теперь оказывает мало влияния: он не доходит до потребительского рынка, задерживаясь почти полностью на финансовых рынках.
Но зато установилась почти прямая связь цен на потребительские товары и бюджетной политики, прежде всего связь с размером дефицита бюджета. Это и понятно: бюджетное финансирование начинает играть важную, часто определяющую роль в доходах населения.
То, что мы привычно называем инфляцией, теперь из монетарного стало бюджетным феноменом, функцией бюджетного дефицита.
Вряд ли мы увидим когда-либо в развитых странах высокую потребительскую инфляцию потому, что:
— высокая инфляция обычно является фоном высокого роста, а его в развитых странах ожидать не приходится,
— сдерживание инфляции в развитых странах, при достаточно высокой инфляции в развивающихся, является дополнительным фактором завышения реального курса нацвалют развитых стран и удешевляет импорт потребтоваров из стран развивающихся.
Вообще говоря, развитые страны с завершением экономперехода приобрели иммунитет как к быстрому росту, так и к высокой потребительской инфляции. Гиперинфляция стала невозможна — точнее, ее возможность стала теперь ограничена финансовыми рынками. Где она традиционно называется не гиперинфляцией, а мыльным пузырем.
3. Безработица
Кейнс сделал экономическое открытие. Он впервые объяснил, что экономика свободного рынка вовсе не обязана работать на условии полной занятости. Что она может работать в условиях высокой безработицы долгое время, никак не балансируя безработицу. Как лифт: он же не обязан ехать на первый или последний этаж, может остановиться на любом промежуточном. Это объясняло экономическую динамику Великой депрессии 30-х годов прошлого века.
Но это открытие в последующем осталось невостребованным: такой динамики безработицы больше не было. В кризисы безработица росла, в периоды подъема сокращалась. Прекрасное, легко укладывающееся в экономическую теорию время продолжалось до конца нулевых годов.
Кризис 2008–2009 годов заставил безработицу резко вырасти. Последующее восстановление экономики немного сократило ее в США, но совсем не сократило в Европе. Новая волна кризиса настигла Европу в 2012-м, в США она, возможно, придет в 2013-м, когда страна начнет реально сокращать дефицит бюджета из-за рисков нарастания госдолга.
Экономика вновь достаточно долго, уже 4 года, работает в условиях высокой безработицы. И вот ключевой вопрос: а возможно ли рассасывание этой безработицы вообще?
Завершение экономперехода означает очень низкие темпы экономического роста. В такой ситуации вполне возможно, что высокая и даже растущая безработица станет постоянным явлением. «Естественный» уровень безработицы в 3–5%, привычно определяемый экономистами в качестве нормального, теперь поднимается намного выше. Рискну предположить, что нынешний уровень безработицы в 8–10% в развитых странах задержится надолго.
Но безработица — это плохо. Она означает социальную и финансовую деградацию миллионов людей, желающих работать, но не могущих найти работу. Это проблема. Раньше ее решали, разгоняя экономический рост до уровня полной занятости. Теперь это невозможно. Как же решить проблему?
Два основных метода. Первый из них размажет безработицу пространственно, по горизонтали. Это сокращение рабочего времени без сокращения оплаты труда:
— увеличение числа государственных праздников и длительности отпусков,
— обязательное выделение оплачиваемых двух-четырех недель в год на образование и повышение квалификации,
— сокращение официальной рабочей недели, возможно, переход к четырехдневной рабочей неделе (возможно, с увеличением рабочего дня с 8 до 9 часов в день).
Конечно, это потребует дополнительных расходов бизнеса и несколько увеличит издержки производства, что совсем не трудно компенсировать налоговой политикой.
Второй метод сокращения безработицы повысит мобильность рабочей силы по вертикали, увеличит шансы на карьеру. Прежде всего это сокращение (а не повышение!) пенсионного возраста и увеличение требований к образованию.
Как ни странно, эти экзотические, казалось бы, способы сокращения безработицы уже частично используются.
Количество праздников в России переходит все разумные нормы. Во Франции правительство нового премьера-социалиста Ф. Олланда приняло решение о сокращении пенсионного возраста с 62 лет (как ввело правительство Н. Саркози) обратно к 60 годам. В США именно во время кризиса резко, на порядок, возросли госкредиты на образование и т. п. Что же, пришло время решительнее и более осознанно применять эти методы для борьбы с безработицей.
***
Пришла пора менять, пересматривать многие сложившиеся экономические и политические стереотипы. Менять рефлексы. Политикам, а в первую очередь, ученым-экономистам, привлекаемым к выработке решений по экономической политике. Чем быстрее мир это сделает, тем быстрее закончится кризис экономперехода и начнется новая жизнь на новом эволюционном витке развития человечества.
