Спагетти по-киевски

В Киеве завершается многомесячная эпопея по формированию органов власти. У российского наблюдателя, свыкшегося с монолитной вертикалью власти и парламентом, который по любому поводу берет под козырек, политические кульбиты, которые выделывают соседи, вызывают гамму чувств — от недоумения до злорадства. На фоне украинского хаоса наш порядок смотрится особенно выигрышно.

Впрочем, с близкого расстояния чехарда в Верховной раде воспринимается спокойнее. Более полугода Украина живет без Конституционного суда и полноценного правительства, с марта не приступал к нормальной работе парламент. На жизни страны и на качестве управляемости это, в общем-то, не сказывается. Ситуация уж не хуже той, что была год назад, когда у кормила находился легитимный кабинет Юлии Тимошенко.

В определенном смысле наступил апофеоз революции: гражданское общество с его самоорганизацией одержало победу над неэффективным государством.

Интуиция подсказывает, что мы увидим еще немало коалиций. Альянсы будут меняться стремительно — с шумом, скандалами и безобразными сценами в зале заседаний. В России нечто подобное было в 1990-е годы и известно чем закончилось — население вздохнуло с облегчением, почувствовав «вертикальную» хватку. Что же ждет украинскую демократию и сохранится ли она вообще?

Страна, потенциально весьма продвинутая, но при этом крайне неравномерно и недостаточно развития. Разделенная на две части с заметно разнящимся менталитетом и несовпадающими представлениями о векторе развития. С тяжелой недемократической наследственностью, которая проявляется в непрекращающемся противостоянии, временами выходящем за рамки допустимого. С патриархальным обществом, пронизанным неформальными связями, с высокой степенью криминализации и системной коррупцией, при которой бизнес переплетен с госаппаратом. Наконец, отягощенная геополитикой: влияние крупных внешних игроков накладывает отпечаток на внутреннюю ситуацию.

Если вы узнали в этом описании Украину, то не ошиблись. Но на самом деле имеется в виду другое государство — Италия. Правда, не сегодняшняя (хотя многое действительно и поныне), а та, какой она была при первой республике — с конца 1940-х до 1992 года.

Италия издавна разделена на высокоразвитый индустриальный север и отстающий аграрный юг, который к тому же — вотчина организованной преступности. С 1948 года политическая система находилась под «присмотром» Соединенных Штатов. Цель — не допустить к власти итальянских коммунистов. До середины 1960-х доминировали христианские демократы, составлявшие правительства с мелкими партиями-союзниками, затем добавились социалисты.

За послевоенные полвека на Апеннинском полуострове сменилось более 50 кабинетов.

Ни один из них не дотягивал до конца мандата, средняя продолжительность пребывания у власти составляла 11 месяцев, минимальная — три дня. Правительственная чехарда объяснялась неоднородностью крупнейших партий. Многочисленные «фракции» представляли различные групповые, корпоративные и региональные интересы, причем у каждой имелся полный набор партийных аксессуаров — от собственной программы и спонсоров до газет. Правительства, формально возглавлявшиеся одной и той же Христианско-демократической партией, на практике каждый раз являли собой новую конфигурацию интересов.

Для распределения министерских мест была разработана специальная «инструкция Ченчелли» (по имени сенатора от ХДП) — алгебраическая формула по вычислению электорального веса каждой партии или течения. Благодаря этому многие посты заполнялись не по профессиональным качествам, а по квотам. Правительство утверждали тайным голосованием, что позволяло недовольным членам самих правящих партий провоцировать новый кризис, завалив собственный же кабинет. Но вне зависимости от перетрясок основные рычаги оставались, как правило, в руках узкого круга руководителей, часто занимавших непубличные посты, например, секретаря партии.

О легендарной итальянской коррупции, наверное, можно и не напоминать — партийно-государственная машина была снизу доверху буквально опутана связями с бизнесом и криминалом. Бесконечные скандалы с отставками и арестами видных деятелей привели в конечном итоге к тому, что к 1990-му от традиционных партий просто ничего не осталось. Два символа итальянской политики были осуждены за связи с мафией и масштабную коррупцию — лидер ХДП Джулио Андреотти (амнистирован по возрасту) и глава социалистов Беттино Кракси (умер в изгнании).

Как могла подобная страна, руководимая такой элитой, успешно развиваться экономически, входить в НАТО, быть основателем и ключевым членом Европейского сообщества и даже войти в элитарную «большую семерку»? Не вдаваясь в детали, можно выделить две основные причины.

Во-первых, принадлежность к ключевым евроатлантическим организациям служила якорем, который препятствовал маргинализации Италии и заставлял элиту все-таки придерживаться каких-то норм.

Во-вторых, и это особенно интересно, в условиях больного государства на первый план выступала способность общества к самоорганизации.

Гражданское общество в Италии не раз становилось предметом исследований. В 1993 году вышла ставшая классикой книга американского социолога Роберта Патнэма под названием «Работающая демократия». На итальянском примере автор дотошно изучил сеть горизонтальных взаимосвязей и вывел прямую зависимость между численностью гражданских организаций (от хоровых обществ до футбольных клубов) и качеством развития регионов. Так, на севере Италии уровень гражданской активности на порядок выше, чем на юге.

Горизонтальные связи сильны и на юге, хотя там они носят иной характер. Профессор Флорентийского университета Пол Джинсборг, исследователь гражданского общества, указывает на исключительную роль семьи, которая служит в Италии посредником между индивидуумом и государством, регулируя эти отношения. Можно добавить, что мафия тоже, по сути, есть своеобразная форма гражданской самоорганизации.

Наконец, на протяжении всего периода Первой республики гражданское общество было формой существования компартии, искусственно исключенной из правительственных коалиций. Итальянским коммунистам весьма пригодилась теория их основателя Антонио Грамши, который разрабатывал идею «активного гражданского общества» как способа противостояния буржуазному государству.

Любая аналогия хромает, и всякая попытка сопоставить Италию второй половины ХХ века с Украиной начала нынешнего столетия справедливо вызовет массу возражений. Деление север — юг Италии и запад — восток Украины отличается по многим параметрам. Хотя если брать уровень гражданской активности у одних и склонность к традиционному патернализму у других, то некие параллели усмотреть можно. Однако в целом картины итальянской и украинской политики являют немало сходства.

Италия крайне тяжело избавляется от наследия Первой республики. 1970-е годы прошли под знаком терроризма леворадикалов, ставшего реакцией на разложение политического класса. Разгром прежних партий (операция «Чистые руки», 1992–1993), к удивлению борцов с коррупцией, привел к власти не новых, честных политиков, а идеальное порождение рухнувшей системы — бизнесмена Сильвио Берлускони, попытавшегося монополизировать всю возможную власть. Страна давно не числится среди лидеров роста, а социально-экономические проблемы множатся.

Однако Италия была, есть и останется демократией, одной из ведущих держав единой Европы, а за последние 25 лет она совершила качественный скачок в постиндустриальную стадию развития.

Не уверен, что у Италии стоит учиться: образцы бывают и получше. Но, во всяком случае, итальянский опыт демонстрирует, что отчаиваться Украине не следует.