Цивилизация
Когда чуть больше года назад американская администрация устами вице-президента Байдена объявила о намерении нажать «кнопку перезагрузки» в отношениях с Россией, почти само собой разумелось, что начать следует с переговоров о сокращении стратегических наступательных вооружений. Предпосылки для такого вывода казались очевидными.
Во-первых, Москва давно на этом настаивала, но не встречала интереса предыдущей администрации. Во-вторых, у обеих стран имелся обширный опыт диалога в данной сфере. И в российской, и в американской столице хватает специалистов, которые с давних времен любят и умеют искать хитроумные «развязки» по двусторонним ядерным вопросам. В-третьих, Барак Обама вообще решил реанимировать тему ядерного разоружения для укрепления международного имиджа Америки. Наконец, предполагалось, что успех по этой теме даст общий позитивный импульс отношениям и позволит перейти к более запутанным вопросам.
Пока создается впечатление, что эффект от возвращения ядерных переговоров оказался иным. Спору нет, опыт накоплен действительно уникальный, но именно в нем спрятана ловушка.
Переговоры на привычную тему возродили к жизни дискуссию эпохи «холодной войны», хотя сегодня никто, включая наиболее агрессивных «ястребов» в Москве и Вашингтоне, всерьез не верит в возможность ядерного столкновения двух стран.
Но логика стратегической стабильности, которая с середины прошлого века лежит в основе российско-американских отношений, имеет свои законы. И, принимая эту логику, неизбежно втягиваешься в диалог, заведомо предполагающий противостояние. А тогда невозможно не споткнуться о главный камень преткновения, каковым является вопрос о системе ПРО.
Если Россия и США обсуждают сокращение взаимной угрозы, которую несут ядерные арсеналы (а речь идет именно об этом), то Москва совершенно правомерно ставит вопрос об увязке наступательного и оборонительного компонентов стратегических вооружений. Создание, пусть пока и гипотетическое, ядерного щита даст одной из сторон преимущество, которое уничтожит принцип неотвратимости возмездия. Между тем именно на нем и базируется гарантия неприменения силы. Не случайно Договор по противоракетной обороне 1972 года, из которого Соединенные Штаты вышли при президенте Буше, был краеугольным камнем и неотъемлемой частью системы соглашений времен «холодной войны».
Вашингтон не устает повторять: Россия нам давно уже не враг, ПРО не направлена против нее, цель — обезопасить Соединенные Штаты и их союзников от третьих стран, прежде всего Ирана и Северной Кореи, а Москва может принять участие в проекте. Звучит разумно, особенно с учетом того, что «ядерная многополярность», то есть расползание ядерной угрозы за рамки «клуба», — реальность XXI века.
Но о чем тогда переговоры по СНВ? Как одновременно обсуждать сокращение (весьма незначительное) арсеналов, направленных друг на друга, и создание универсальной защиты против них же?
Ведь первый процесс, продолжающий традицию многих десятилетий, исходит из того, что Москва и Вашингтон находятся в состоянии конфронтации, но, будучи ответственными игроками, снижают уровень двусторонней напряженности. Второй же возможен только в том случае, если Россия и США не считают друг друга главной угрозой, зато схожим образом оценивают угрозы со стороны.
Взаимопонимание по противоракетной обороне было бы намного важнее параметров сокращения и способов проверки, вокруг которых спорят специалисты. Собственно, с ПРО и надо было начинать — оценка угроз, рассмотрение возможностей и вариантов охвата, меры доверия, круг участников. Если бы удалось договориться на противоракетную тему, собственно СНВ во многом был бы делом техники. Но это невозможно в рамках нынешней переговорной парадигмы, которая сама по себе запрограммирована на воссоздание подходов прошлого, а не поиск ответов на вызовы будущего.
Справедливости ради надо заметить, что три года назад российская сторона делала предложения о совместной работе по ПРО, причем без увязки с СНВ. Как теперь признают многие американские официальные лица, администрация Буша напрасно проигнорировала идеи, которые Владимир Путин высказывал летом и осенью 2007 года.
Инициативы Москвы об использовании объектов в Габале и Армавире как минимум предполагали серьезную дискуссию о целях и задачах проекта. Однако в Вашингтоне тогда были нацелены исключительно на размещение элементов ПРО в Польше и Чехии. Сейчас это уже не рассматривается, но изменилась и вся обстановка. Причем, как ни парадоксально, переговоры о сокращении стратегических наступательных вооружений ее только осложняют.
Договор, вероятно, скоро будет подписан. Неудача окажет слишком деморализующее влияние на обе стороны, да и отправляться без документа на обзорную конференцию по Договору о нераспространении ядерного оружия в мае Вашингтону и Москве просто стыдно. Но
надежды на то, что успех соглашения стимулирует прогресс в других областях, едва ли оправдаются. Во-первых, договор самоценен, это сложная система разменов, которые встроены внутрь. И достигнутый компромисс там внутри и остается, не распространяясь на смежные сферы. Во-вторых, переговоры пока скорее повысили уровень взаимной подозрительности, чем наоборот.
Наконец, ратификация чревата неприятностями, во всяком случае в конгрессе США.
Россия и Соединенные Штаты остаются заложниками прежнего восприятия друг друга, хотя десятки раз заявляли, что «холодная война» закончилась и все изменилось. Но выбраться из ловушки СНВ не удается.
