Цивилизация
В начале следующей недели Махмуд Ахмадинеджад официально займет должность президента Ирана на второй четырехлетний срок.
Результат июньских выборов превзошел ожидания — в стране сменилась не власть, как надеялись многие, а вся общественно-политическая ситуация.
Правда, никто пока не может понять, к каким последствиям это приведет.
Много признаков того, что иранский истеблишмент расколот. Этот факт особенно явно проявился не во время масштабных волнений, а теперь, когда обстановка вроде бы успокоилась. Массовые протесты напугали влиятельных участников иранской политики, потому что выход улицы из-под контроля угрожал устойчивости самого исламского государства (организация запрещена в России). А в этом никто не заинтересован. Однако сейчас митинговая стихия обуздана, и на первый план выходят противоречия внутри правящей корпорации.
События, связанные с президентскими выборами, продемонстрировали, что нарушен баланс интересов в иранских верхах, на котором всегда базировалась стабильность.
Причем водораздел проходит не по линии «реакционеры — прогрессисты», скорее, речь идет об амбициях отдельных группировок, каждая из которых чувствует себя в чем-то обделенной. Оппозиционный кандидат Мир-Хосейн Мусави на днях вполне прозрачно изложил претензии недовольных. Призвав общество к консенсусу, он заявил: «Правительство не хочет привлекать наши элиты, чтобы использовать их опыт. В то же время наши элиты не имеют желания сотрудничать с этим правительством. Это означает дефицит легитимности и эффективности». Ключевым в данном высказывании является слово «элиты» — наличие или отсутствие договоренности между ними определяет развитие ситуации.
Плюрализм иранской политики, отличающий ее от систем, существующих в арабских странах, но совсем не похожий на западные модели, сбивает с толку внешних наблюдателей.
Когда начались протесты, первой реакцией в США и Европе был всплеск надежды на демократические перемены, которые помогут разрешить и ядерную проблему. На Барака Обаму было оказано мощное давление, чтобы заставить его публично поддержать силы обновления, хотя президент изначально явно не хотел вмешиваться.
Воодушевление сменилось разочарованием, а потом и недоумением.
В статье, только что опубликованной в The Wall Street Journal, Фрэнсис Фукуяма с легким удивлением пишет о том, что протестующие в Тегеране, похоже, не стремятся к светскому государству, построенному на западных политических принципах.
Но к Ирану невозможно относиться и как к автократии, подобной Саудовской Аравии или Египту, ведь там сюрпризы на выборах исключены по определению.
Неразбериха в Иране сильно осложнила дипломатические усилия по ядерному урегулированию. Диалог, предложенный Бараком Обамой в начале президентства, вроде никто ни отменял, да и Тегеран его не отвергал. Но, во-первых, подавление протестов ограничило пространство для маневра Вашингтона. Идеологическую составляющую американской политики можно слегка приглушить, но от нее невозможно избавиться, и попытка наладить контакты с Ираном вызовет бурю со стороны «моралистов» как либерального, так и неоконсервативного толка. Во-вторых, сама иранская власть, ощущающая себя слабее, чем раньше, едва ли будет способна на компромиссы, кто бы в конце концов ни взял верх в подковерной схватке.
Правда, пару недель назад глава иранского МИДа Манучер Моттаки пообещал некий «пакет предложений Западу». Но в нынешнем положении публичные договоренности, тщательно не подготовленные по секретным каналам, едва ли возможны. Представители американской администрации давали понять, что до выборов у них были неформальные контакты с эмиссарами верховного лидера Ирана Али Хаменеи, которые обещали подготовить ответ на предложения Обамы, но с середины июня все они прекратились.
В заявлениях американских руководителей, прозвучавших в последние недели, ощущается разнобой.
Вице-президент Джозеф Байден огорошил всех сообщением, что США не смогут помешать Израилю нанести удар по Ирану, если еврейское государство сочтет это необходимым.
Белый дом и госдепартамент данное мнение дезавуировали, решительно отмежевавшись от предположения, что Израилю может быть дан зеленый свет на односторонние действия. А глава Объединенного комитета начальников штабов адмирал Майкл Маллен и вовсе назвал возможный израильский удар «глубоко дестабилизирующим» действием.
Госсекретарь Хиллари Клинтон упомянула о возможности американских ядерных гарантий безопасности всем государствам Ближнего Востока, которым они могут понадобиться. Подобное допущение немедленно было истолковано как изменение принципиальной линии — мол, американцы смирились с будущим ядерным статусом Тегерана и готовятся к новой эпохе в регионе. Такую трактовку в Вашингтоне тоже опровергли. Наконец,
министр обороны Роберт Гейтс, посетивший Израиль и Иорданию, обозначил крайний срок, до которого Иран должен ответить на предложения Барака Обамы, — начало сессии Генассамблеи ООН в конце сентября.
В Иране только к этому моменту будет утверждено новое правительство, само формирование которого в условиях внутренних конфликтов обещает множество трений, поэтому данный дедлайн не кажется реалистичным. Гейтс, один из самых опытных и трезвых политиков в Вашингтоне, это, безусловно, понимает, но добиваться определенности заставляет рост нервозности в регионе.
С одной стороны на Белый дом воздействуют Израиль и его единомышленники в американской политике — по их ощущениям, время, когда еще можно предотвратить обретение Тегераном ядерного оружия, стремительно истекает. С другой — растущую озабоченность испытывают арабские правительства. Как признался бывший министр обороны Уильям Коэн, совершивший турне по Ближнему Востоку, он был поражен изменением там атмосферы. Власти арабских государств настолько опасаются роста иранского, а значит, и шиитского влияния, что этот страх даже оттеснил на второй план традиционную ненависть к Израилю.
Бурные события в иранской внутренней политике только добавили неуверенности соседним государствам — непонятно, что за настроения воцарятся в Тегеране, когда там сложится новая конфигурация интересов.
Конечно, противоречивые сигналы, исходящие из Вашингтона, могут быть и частью политической игры — Ирану дают понять, что на столе остаются все варианты. Но, скорее, администрация все-таки просто не имеет ясного плана действий.
От событий в Иране, к сожалению, прямо зависит, в каком направлении будут меняться отношения между Россией и США. Иран — главная тема, по которой Барак Обама надеется достичь прогресса благодаря улучшению отношений с Москвой. В какой степени Россия хочет и может координировать свои усилия с Соединенными Штатами по этому вопросу — отдельная тема. Но
российско-американские дипломатические маневры на иранском направлении, и без того сложные, намного запутываются из-за того, что сам Вашингтон не вполне понимает, чего и как добиваться от Ирана.
В результате «перезагрузка» может оказаться заложницей посторонних процессов. Особенно с учетом того, что отношения Вашингтона и Тегерана — это не только конфликтующие интересы, но и взаимные комплексы, уходящие корнями в прошлое.
