Цивилизация
Год назад, 8 марта 2008-го, канцлер Германии Ангела Меркель прилетела в Москву на смотрины избранного президента России Дмитрия Медведева. Владимира Путина в тот момент очень раздражали нескрываемые ожидания контрагентов, что с его уходом Кремль станет более гибким и сговорчивым. И, выступая на пресс-конференции, уходящий президент посоветовал партнерам не обольщаться: его преемник, мол, будет не меньшим «русским националистом», чем он сам. Добавив, правда, что употребляет эту характеристику «в хорошем смысле».
Делать далеко идущие выводы относительно внешнеполитического поведения России при третьем президенте пока невозможно.
Во-первых, двойственная структура власти с размытыми реальными полномочиями накладывала ограничения на действия главы государства. Во-вторых, Дмитрию Медведеву приходилось приспосабливаться к крутым виражам международной обстановки и вырабатывать реакцию на обстоятельства, к которым он не был готов.
Августовская война на Кавказе стала для Медведева потрясением. Принимать решение о применении силы за рубежом – тяжелое испытание для любого лидера, особенно если это приходится делать на четвертом месяце президентства. Ответ на вопрос, кто в действительности – Медведев или Путин – руководил боевыми действиями и определял ход событий, менее важен, чем это казалось несколько месяцев назад. Существенно другое.
Дай молодой глава государства основание заподозрить себя в слабости и растерянности, и эта война стала бы его политическим крахом. Однако этого не произошло, впечатления статиста Дмитрий Медведев не производил, хотя и было заметно, как тяжело ему дается новая роль.
Спустя полгода многое можно поставить под сомнение. «Провисла» попытка копировать Косово и доказывать факты геноцида на основе недостоверных данных югоосетинского руководства. Упирать следовало на другое – что российские военные были атакованы и расстреляны вооруженными силами другого государства. Будь Москва в тот момент менее экзальтированна, возможно, удалось бы найти более практичное решение по Абхазии и Южной Осетии и избежать долгосрочного дипломатического тупика, который возник теперь. Опрометчивым было провозглашение приоритетов внешней политики – отстаивание «сферы привилегированных интересов» и защита соотечественников, где бы они ни находились. Не случайно с тех пор о них официально не вспоминают. Подобные публичные заявки ничего не добавляют к внешнеполитическим возможностям (скажем, союзников для достижения этих целей невозможно найти по определению), лишь создавая излишнее напряжение.
При этом нельзя забывать главное – из острейшей ситуации Россия вышла относительно быстро, одержав военную победу и избежав масштабного конфликта с наиболее влиятельными мировыми силами. Боевые действия на Кавказе были, конечно, войной Владимира Путина. Ведь она стала кульминацией напряжения, которое нарастало во второй половине его президентства. Оно было связано, с одной стороны, со все менее управляемыми процессами в мире, а с другой – с самоупоением набиравшей уверенность России и опьяненных ощущением собственной уникальности США. Выплеск накопившейся агрессии, спровоцированный авантюрой Михаила Саакашвили, возможно, предотвратил более опасные конфликты, например, с участием Украины.
Год Медведева отмечен нащупыванием, пока не слишком вразумительным, измененной концептуальной рамки диалога с внешним миром.
Идея новой архитектуры европейской безопасности, впервые прозвучавшая в июне прошлого года в Берлине, вначале, судя по всему, означала стремление придумать для президента какую-то собственную международную повестку дня. Сама по себе правильная постановка вопроса (недееспособность основных институтов безопасности, так и не подвергшимся ревизии после холодной войны) не обрела предметного наполнения, хотя вызвала больший интерес собеседников, чем можно было ожидать.
Пока конкретные предложения исчерпываются повторением принципов Устава ООН и Хельсинкского процесса, трудно ожидать прогресса – переутверждение одних и тех же уже когда-то одобренных положений не укрепляет их, а, напротив, ослабляет. Тем не менее важно, что впервые за 20 лет (с момента «нового мышления» Горбачева) Россия пытается сформулировать собственное видение мировых процессов. Возможно ли это сегодня, в период нерегулируемого развития глобальных событий – большой вопрос. Но инновации в мышлении полезнее, чем следование чужим рецептам или извлечение на свет божий пыльных схем прошлого.
Сколь самостоятелен во внешней политике Дмитрий Медведев? Едва ли не наибольшее возмущение западных лидеров вызвал малозначительный эпизод в июле, когда Москва наложила в Совете Безопасности ООН вето на резолюцию с санкциями против Зимбабве. До этого документ, осуждающий режим Роберта Мугабе, был одобрен Россией на саммите «Большой восьмерки». Взбешенные представители Великобритании и США обвинили российского президента в неспособности держать слово. Неофициально все были уверены, что вернувшегося из Японии президента осадил премьер-министр. В Москве это опровергали, указывая на то, что Лондон и Вашингтон просто передернули карты – в предложенном проекте резолюции говорилось не то, что было согласовано на саммите. Как бы то ни было,
Медведев обречен на то, что в его реальных полномочиях будут сомневаться, и покуда рядом Владимир Путин, политик очень большого международного веса, президента будут воспринимать с гандикапом.
В основе внешней политики Путина, по существу, лежала идея реванша, выражаясь его же словами – «в хорошем смысле». С осени 1999 года, когда Владимир Путин в первый раз занял кресло премьер-министра, и до конца его президентства Россия восстанавливала те из утраченных геополитических позиций, которые можно было отыграть. Благоприятная сырьевая конъюнктура стала хорошим подспорьем, хотя и деформировала представление о реальных возможностях. Апофеозом стала кавказская война, хотя случилась она уже после ухода Путина из Кремля. Позитивным итогом путинской эпохи можно считать тот факт, что Россию вновь стали воспринимать серьезно и перестали просто отмахиваться от звучащих из Москвы суждений. Негативным – что в основе этого восприятия лежат опасения и непонимание (либо нежелание понять).
Экономический кризис перетряхнул повестку дня, заставил по-новому выстраивать приоритеты и приводить амбиции в соответствие с возможностями. Это другое время, и вся полнота ответственности ложится на Дмитрия Медведева. Его настоящее президентство только начинается.
Остро встает вопрос о соотношении в его политике преемственности предшествующему курсу и инноваций. Иными словами – как сохранить достигнутый статус России в изменившихся условиях, но при этом конвертировать накопившийся конфронтационный потенциал в конструктивную энергию.
За год проявилось важное отличие Медведева от Путина. Дмитрий Медведев – человек менее эмоциональный, чем его предшественник. Точнее – его личное отношение к тому или иному человеку или явлению не играет столь определяющей роли в политике, как в случае с Владимиром Путиным. На очередном крутом повороте такого рода прагматизм может оказаться полезным.
