Цивилизация
Мир развивается так быстро, что исторические заявления, вызывающие громкий резонанс, очень скоро вытесняются новыми обстоятельствами и задачами.
Перелистывать документы недавнего прошлого полезно, чтобы трезво оценить пройденный путь и понять, многого ли мы на самом деле добились.
О чем сегодня говорят?
О глобализации: «Мировое хозяйство становится единым организмом, вне которого не может нормально развиваться ни одно государство, к какой бы общественной системе оно ни принадлежало и на каком бы экономическом уровне оно ни находилось».
О демократии: «Самоутверждение многоликости мира делает несостоятельными попытки свысока посматривать на окружающих и учить их «своей» демократии. Не говоря уже о том, что демократические ценности в «экспортном исполнении» зачастую очень быстро обесцениваются».
О кризисе глобального управления: «Неупорядоченная стихийность заводит в тупик. И мировому сообществу предстоит научиться формировать и направлять процессы таким образом, чтобы сохранить цивилизацию, делать ее безопасной для всех и более благоприятной для нормальной жизни». К тому же «было бы наивно думать, что проблемы, терзающие современное человечество, можно решать средствами и методами, которые применялись или казались пригодными прежде».
О многополярности: «Идея демократизации всего миропорядка превратилась в мощную социально-политическую силу».
О новой архитектуре европейской безопасности: «Хельсинкский процесс — великий процесс… Его необходимо сохранить и углублять во всех аспектах, но с учетом новых обстоятельств».
Все эти слова мог бы произнести любой из современных российских, да и не только российских руководителей. Между тем, цитатам ровно 20 лет.
7 декабря 1988 года генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Горбачев выступил с речью перед Генеральной ассамблеей ООН, в которой советский лидер впервые призвал к построению «нового мирового порядка», построенного на общечеловеческих ценностях, и отказу от идеологических подходов.
Горбачев говорил о взаимозависимом мире, о нарастающих проблемах — экологических и социальных (слово «глобальный» тогда еще не было в ходу, хотя речь шла именно о них), о разнообразных угрозах стабильности и о качественных изменениях, которые переживает планета.
Речь Михаила Горбачева читается как современный документ. В ней помимо приведенных выше цитат затронут еще целый ряд тем, звучащих крайне актуально. Это и милитаризация космоса, и милитаризация мышления в целом, и необходимость незыблемости международного права, и роль институтов мирового управления, наконец, проблема Афганистана (которую не смогли решить ни СССР, ни США и НАТО) и пр. Выясняется, что
за 20 лет не найдено ответов практически ни на один вызов, с которыми человечество сталкивалось тогда.
О двадцатилетии речи в Генассамблее ООН практически никто не вспомнил. Неформальная дискуссия в связи с годовщиной прошла только в Фонде Горбачева, в ней в основном участвовали те, кто был причастен к подготовке знаменитого выступления. Между тем, подобное забвение как минимум расточительно с точки зрения отношения к собственной недавней истории, ее интеллектуальному богатству.
Наследие перестройки сейчас вспоминать не принято, а если кто-то и обращается к тому времени, то, как правило, чтобы предать анафеме. Последствия предпринятого тогда рывка к трансформации общества и государства действительно оказались плачевны. В причинах этого когда-нибудь разберутся спокойно и непредвзято. Возможно, и оценки, которые сегодня кажутся окончательными, подвергнутся тогда коррекции.
Период перестройки был, наверное, самым творческим, богатым на идеи и политические инновации периодом. В обществе сформировался запрос на перемены, власть, которую олицетворял Горбачев, пыталась найти на него ответ.
Идеализм команды генсека, который впоследствии одни стали называть наивностью, другие — предательством, был вдохновлен ощущением судьбоносности момента, чувством неизбежности изменений.
Концепция, изложенная в речи 7 декабря 1988 года, оказалась последней из предпринятых в нашей стране попыток выработать собственный целостный взгляд на проблемы мироустройства. С тех пор ничего подобного не происходило.
В начале 1990-х считалось, что интересы и цели Москвы не должны отличаться от интересов и целей «цивилизованного мира», соответственно, никакого собственного взгляда не нужно. Затем был период сумятицы и разочарований, после которого Россия начала дистанцироваться от западной парадигмы, но своей системы идейных координат не создала. Нынешний взгляд на себя и мировые дела — смесь стремления к реваншу, глубинного ощущения внутренней слабости, меркантилизма (как государственного, так и частного) и принципов реальной политики в ее наиболее классических проявлениях. Примечательно, что и
сегодняшние внешнеполитические новации во многом представляют собой попытки приспособить к новой ситуации прежние идеи, в том числе и те, которые возникли в годы перестройки.
Будь то «Хельсинки-2» или «евроатлантическое пространство от Ванкувера до Владивостока» — это эхо минувших эпох. При этом политическое мышление носит реактивный характер, оно откликается — с большим или меньшим успехом — на внешние вызовы, но не предлагает собственное видение.
Михаил Горбачев утверждал в своей речи, что «жизнь заставляет отбрасывать привычные стереотипы, устаревшие взгляды, освобождаться от иллюзий». Стереотипы оказались намного более живучи, чем представлялось. А вот освобождение от иллюзий стало очень модным, правда, иллюзиями объявили все, выходящее за сугубо утилитарные рамки.
Идеалы нынче не в чести, благородные порывы времени перемен дискредитированы их практической реализацией. Прагматизм и реализм в политике — путеводные лозунги нашего времени.
На обсуждении в Фонде Горбачева его многолетний помощник по международным делам Анатолий Черняев напомнил о том, что историю движет не утилитарный прагматизм, а идеи. Только они способны создавать творческую среду, в которой рождается прогресс. Сегодня о творчестве в мировой политике остается только мечтать.
