Армия, демократия и ислам

От перспектив «Большого Ближнего Востока», бурлящего региона, охватывающего территорию от Малой Азии до полуострова Индостан, без преувеличения, зависит будущее мира. Происходящее в двух ключевых государствах на оконечностях этого пространства — Турции и Пакистане — демонстрирует масштабную проблему. Удастся ли найти устойчивый баланс между тремя понятиями: «стабильность», «демократия» и «ислам»?

Турецкую Республику лихорадит уже месяц. Намерение министра иностранных дел Абдуллы Гюля баллотироваться в президенты спровоцировало кризис. Военное командование заявило, что не допустит избрания главой государства представителя исламской партии. Со времен основоположника современной турецкой государственности Мустафы Кемаля Ататюрка армия выступает гарантом светского устройства. За последние полвека четыре избранных правительства были отстранены от власти за несоответствие идеалам кемализма.

Генералы терпели тот факт, что Партия справедливости и развития формирует правительство и контролирует парламент. Но третий высший пост (кроме премьера и спикера) приверженцу умеренно исламских взглядов? Это уже слишком!

Кемалистская идеология, на страже которой стоят военные, означала отказ от османского наследия, мощный рывок к модернизации. Ислам как традиционалистская сила служил, по мнению Ататюрка и его сторонников, тормозом на пути из азиатского прошлого в европейское будущее.

Парадокс заключается в том, что именно исламская партия, премьер-министр Реджеп Тайип Эрдоган и сам Гюль являются главными адептами присоединения Турции к Европейскому союзу и проведения реформ европейского образца.

Одной из таких реформ, которую требует Брюссель, является сокращение роли армии в политике и подчинение ее гражданскому контролю.

Партия справедливости и развития пришла к власти, уверенно победив на выборах в 2002 году. Скорее всего, она победит и на досрочном голосовании в июле, назначенном для разрешения кризиса. В то же время сторонники светского пути уже несколько недель проводят многомиллионные митинги протеста против исламизации, которую, как они считают, намеревается провести Эрдоган со товарищи.

Как часто бывает в случаях идейно-политического противостояния, символы важнее реальных действий.

Так, мусульманский платок, который (как и большинство турецких женщин) носит жена Гюля, в глазах оппонентов перевешивает его светскую прагматичную политику.

Еще недавно турецкие политики не пошли бы наперекор генералам. Кабинет Неджметтина Эрбакана, лидера Партии благоденствия, первой происламской силы, пробившейся к власти, в 1997 году ушел добровольно, не дожидаясь свержения. Однако Эрдоган подчиняться не намерен — Турция действительно продвинулась по пути демократии. И выходить из кризиса тоже собирается демократически. Сначала пройдут досрочные парламентские выборы, а потом — впервые в турецкой истории — всенародные выборы президента. И если Абдулла Гюль победит, то обретет иную легитимность и статус, куда более весомый, чем тот, каким располагает глава государства сегодня. Чем поставит военных и сторонников светского устройства перед тяжелым выбором.

В отличие от динамично развивающейся Турции, у Пакистана проблем много больше, чем достижений.

Однако интрига закручивается вокруг тех же трех элементов — армии, демократических процедур и исламистов.

Кризис начался в марте, когда президент Пакистана генерал Первез Мушарраф отстранил от власти своего прежнего союзника верховного судью Ифтихара Мохаммеда Чаудхри. Его обвинили в коррупции, однако неожиданность отставки и ее таинственные обстоятельства (Чаудхри был изолирован и исчез на несколько дней) породили слухи о политической подоплеке. По версии сторонников Чаудхри, в одночасье превратившегося в символ оппозиции, истинной причиной было его высказывание о том, что если Мушарраф, пришедший к власти в 1999 году в результате военного переворота, хочет снова выдвинуться в президенты, он должен покинуть пост главнокомандующего.

Отставка Чаудхри вызвала протесты работников юстиции по всей стране. Вместо того чтобы «выпустить пар», власти бросились разгонять недовольных. Выступления превратились в кампанию против военного правления, кульминацией же стало кровавое побоище на прошлой неделе в самом большом городе Карачи — более четырех десятков погибших и сотни пострадавших.

Стоит напомнить, что Пакистан — очень бедное, перенаселенное (140 миллионов жителей) государство, обладающее ядерным оружием, не контролирующее существенную часть собственной территории и служащее базой для талибов (организация запрещена в России) и прочих исламских радикалов. Любая дестабилизация, чем бы она ни была вызвана, чревата приходом к власти религиозных экстремистов, в руки которых попадет оружие массового поражения. Мушарраф представляет свою власть в качестве единственной гарантии от такого сценария. Тем более, что недолговечные гражданские правительства Беназир Бхутто и Наваза Шарифа, приходившие к власти путем выборов, прославились прежде всего безудержной тягой к обогащению.

Что важнее — демократия или стабильность? Стоит ли поощрять «сильную руку», которая обещает не допустить неблагоприятного развития событий? Способна ли она на самом деле это сделать или, напротив, провоцирует кризисы? Великие державы, пытающиеся что-то сделать с Большим Ближним Востоком, раз за разом вынуждены отвечать на эти вопросы.

Европа наблюдает за событиями в Турции с тайным облегчением. Конфликт между военными и исламской партией демонстрирует, насколько далека Анкара от стабильной демократии, так что не нужно изобретать причины, почему ЕС отвергает ее заявку. У Соединенных Штатов свой зуб на Эрдогана — его правительство отказалось предоставить американцам свою территорию перед иракской кампанией. Так что главные «демократизаторы» мира США и Евросоюз скорее предпочтут генералов.

Схожая ситуация и с Пакистаном. Страх палестинского сценария (приход к власти ХАМАС) в ядерной державе заставляет делать ставку на военную диктатуру, которая как минимум клянется не выпустить из рук «кнопку». То, что именно фаворит Мушаррафа доктор Кадир Хан открыл пару лет назад общемировой ядерный «супермаркет», относят к неизбежным издержкам.

Глобальное переустройство привело к парадоксальным результатам. Все запуталось.

Недоброй памяти биполярная конфронтация имела одно преимущество: она организовывала мировое пространство по понятным принципам — геополитическим и идеологическим.

И на вопрос, что такое хорошо, а что такое плохо, имелось два противоположных, но очень четких ответа, в зависимости от того, с какой ты стороны от линии раздела. Сейчас четкой линии нет, а понятия «хорошо» и «плохо», кажется, окончательно слились воедино.