Кавказ в душе Саакашвили

Самое безнравственное на войне – это потерпеть поражение. С точки зрения поставленных целей — то есть возвратить территориальную целостность Грузии — президент Саакашвили потерпел полное поражение. Премьер Путин, опять-таки с точки зрения поставленных целей, то есть укрепления личной власти и удовлетворения личной ненависти к президенту Саакашвили, одержал полную победу. Да-да, все осудили Россию, а доллар из-за вывода денег инвесторами подрос на 6%, но ведь, простите, целью этой войны увеличение притока иностранных инвестиций не ставилось.

В России было модно не любить Саакашвили. Государственники не любили его потому, что так велел Кремль, российская интеллигенция не любила его потому, что его не любила грузинская интеллигенция. И не зря – традиционной, советской интеллигенции в той Грузии, которую строил Саакашвили, было не место.

В Грузии патрульные полицейские, заменившие ГАИ, действительно не брали взятки. В Грузии собственность действительно продавали на открытых тендерах. Чиновников увольняли не пачками, а министерствами, налоги снижали, пошлины отменяли, и одно из самых сильных моих впечатлений от Грузии, — это даже не таксисты, которые хвастаются патрульной полицией, — а премьер Аджарии, который водит меня по набережной Батуми и говорит: «Это здание МВД. Мы его продали. Это здание прокуратуры – мы его продали. Это дом правительства – мы его продали».

Вот Батуми – это был бы Дубай через пять лет. Все участки на набережной уже раскупили «Хилтоны» и «Шератоны». Правительство выехало из зоны элитной курортной недвижимости. Грузия — это был невиданный эксперимент по преобразованию самой структуры жизни народа, — вроде предпринятого Петром Первым в России или Пиночетом в Чили. Это государство минимизировало налоги, бюрократию и «социалку», и тратило деньги на дороги, полицию и армию.

Какой там теперь к черту Дубай. Гуманитарная помощь – это пожалуйста.

Думаю, что именно это и обусловило личное отношение Путина к Саакашвили. Не донос о том, что Саакашвили якобы назвал его «лилипутиным», не боязнь «оранжевых революций», а именно вот эта предельная несовместимость двух государственных моделей. Грузии, которую жестко ломали по западным образцам, и того, что Путин делает с Россией.

У этого сверкающего, с иголочки, государства был только один изъян: махровый реваншизм.

На стенах МВД Грузии висели карты Абхазии, как грузинского Иерусалима; любой таксист начинал рассуждать о том, что «двумстам тысячам беженцев надо вернуться», да и, простите, власти Южной Осетии могли сколько угодно пользоваться своим народом в корыстных целях, но этот народ хотел жить в Грузии не больше, чем палестинцы – в Израиле, и «Градом» их трудно убедить в противном.

В этом смысле Грузия оставалась не Европой, — можете себе представить Германию, помешанную на идее возвращения Кенигсберга? — не Сербией даже, которая забыла, скрепя сердце, о Косове ради Евросоюза, а самым махровым, классическим Кавказом, где помнят, кто где жил в XI веке, и каждая нация помнит в свою пользу.

Спору нет. Саакашвили провоцировали. В мае в Абхазии чуть не разразилась война. Южная Осетия под управлением Кокойты вообще превратилась в совместное предприятие чекистов и властей по освоению денег на борьбу с Грузией. Я не знаю, что бы делала Россия, если бы, к примеру, чеченские сепаратисты сидели у себя в непризнанной республике, обстреливали Краснодар, и любой ответный огонь называли бы «провокацией». И при этом граница этой непризнанной Чечни проходила бы в 80 км от Москвы.

Но вот проблема: в мае, когда Россия собиралась вот-вот начать операцию «абхазских партизан» в Верхнем Кодори, Саакашвили приложил все усилия к тому, чтобы ее сорвать. Мэтью Брайза летал, как челнок, туда обратно, Буш звонил Медведеву, ООН обсуждало сбитый беспилотник, - и войну предотвратили. Было видно, что Саакашвили действительно не хочет воевать.

В Южной Осетии Саакашвили мог бы сделать тоже самое. Но на этот раз никакого Брайза он не звал. Он расставлял вокруг Цхинвали «Град».

То, что Саакашвили решил начать войну в этих условиях – необъяснимо. Среди древа стратегических решений должен он был учесть и тот вариант, что Россия ни перед чем не остановится, или, точнее, что российские войска закончат боевое развертывание раньше, чем грузины выйдут к Рокскому тоннелю. Если бы он продолжал молчать, то имел бы на руках все козыри. «Не поддавайтесь на провокации», — сказала ему в июле Кондолиза Райс.

Это не было необдуманное решение в стиле «бесноватого фюрера», как уверяет нас ОРТ. Это не была глупость, это не были эмоции. Это был – Кавказ. Вот этот самый тысячелетний, древний, архаичный, бесконечно дорогой мне Кавказ, с его культурой мачо, с его «честью дороже жизни», особенно чужой жизни, - которые пробивались, как трава сквозь асфальт, через сверкающее, с иголочки, новехонькое здание грузинской государственности. Кавказ в душе самого Саакашвили.

Россия провоцировала Саакашвили. И в какой-то момент он забыл, что он не грузинский князь, стоящий на коленях перед османским пашой, не Байсангур, который вырывается из Гуниба, привязанный к коню, не чеченский полевой командир в окруженном Грозном, — что он президент свободной, рыночной, демократической страны, который должен победить Кавказ не только в своей полиции, не только в своей экономике, но и в себе самом.

То, что случилось – это трагедия исторических масштабов. Это как если бы Израиль проиграл арабо-израильскую войну.

Даст бог – все зарастет. Но не думаю, что грузинский президент рад утешительному призу – сочувствию и поддержке Запада. Этот бы предпочел, чтобы его осуждали, как победителя, а не сочувствовали, как побежденному.