Поиски российским руководством национальной идентичности неизменно оборачиваются параличом дорожного движения столицы. Когда православные хоругвеносцы и примкнувшие к ним товарищи в количестве 40 тысяч человек (половина футбольного стадиона), ведомые патриархом Кириллом, вышли на Кремлевскую набережную, вся логистика центра Москвы была немедленно сломана.
Почему-то для того, чтобы помянуть добрым словом святых Кирилла и Мефодия, надо обязательно заняться не продвижением русского языка хотя бы на его «канонической территории», а маршами политических православных.
Российское руководство ищет национальную идентичность — чем еще иначе объяснить столь акцентированное празднование Дня славянской письменности и культуры, праздника в общем и целом болгарского. В принципе, объединяющую роль для нации играл и играет День Победы, 9 Мая. День 4 ноября, который должен был бы выполнять схожую функцию, «провалился в прокате». Власть ищет новую идеологическую опору в официозном православии, и на этот раз под горячую руку попались солунские братья. Огосударствленное православие и воцерковленная власть выступили единым фронтом: марширующих по Кремлевской набережной православных активистов, одетых на манер «Наших» в специальные майки, удачно дополнили представители «Молодой гвардии» и «Единой России», собравшиеся вокруг памятника собственно Кириллу и Мефодию. На том самом месте, где имеют обыкновение клубиться махровые русские националисты.
Политический смысл если и не артикулирован, то на уровне инстинктов понятен: кириллица — знак нашего особого пути, поэтому солунские братья приватизированы и хрестоматизированы политическим и официальным православием, принудительно призваны в ряды русских националистов. Отчасти это справедливо. В том смысле, в каком писал об этом русский философ Густав Шпет, называя состояние русских умов «невегласием», отсутствием общего языка с Западом. Даже Библию мы получили, как отмечал Шпет, от Кирилла и Мефодия на болгарском языке: «Языков древнего мира и, следовательно, языка евангелий и языков отцов церкви мы не знали. Мы не могли даже переводить. За нас переводили греки, болгары, сербы, и переводили не на наш русский язык, а на язык чужой, хотя и близкий нашему».
Но речь-то имеет смысл вести о современности и в терминах светских, а именно о русском языке как способе самоидентификации нации и ее «мягкой силе» в мире.
Вряд ли этой цели хотя бы сколько-нибудь способствует установление Госдумой Дня славянской письменности и культуры в качестве официального праздника. Явно хотели поспеть к 24 мая и дню тезоименитства Кирилла, не члена дуумвирата Кирилла и Мефодия, а представителя правящего триумвирата «премьер — президент — патриарх». Но не успели — приняли закон только во втором чтении: все-таки не все механизмы административного ресурса у нас в стране налажены.
Не лучше ли заняться делом, то есть продвижением этого самого русского языка, «кириллицына знака» (И. Бродский), за пределами страны и внутри ее границ? Почему китайцы продвигают и пиарят свой язык, на котором скоро вынуждены будут заговорить города и веси, если они хотят вести бизнес и иметь добрых соседей, а мы нет?
Почему франкофония способствует позитивному образу Франции, в том числе и в бывших колониях, а в республиках экс-СССР уже вырастают поколения, которые не знают ни слова по-русски? Почему английский стал языком науки во всем мире, а русский не играет такой же роли для студентов и ученых из стран СНГ? Почему на нашей территории работают институты Сервантеса и Гете, а мы посылаем с миссией политического, а не культурного империализма за рубежи нашей родины Нарочницкую и Миграняна? Почему наши туристы мучаются безъязычием за границей, а европейские народы, в том числе вышедшие из коммунистического лагеря, щебечут на нескольких европейских языках? Причем, если надо, если требуют интересы торговли — и на «пиджн-рашн» тоже?
Пока у нас за русский язык будут отвечать православные хоругвеносцы и православные чекисты, никакой «мягкой силы» и культурной экспансии России за рубежами страны не будет.
А сами граждане России, по-русски изъясняющиеся с ошибками и частым употреблением слова «короче», едва ли смогут взять на себя функции субъекта продвижения русской культуры. Газ и нефть не в состоянии заменить язык и культуру, но пока светская власть использует только эти два «оружия» в качестве инструментов влияния. Однако столь странным образом заставить себя уважать невозможно.
Кириллизация всей страны уводит нацию от русского языка и русской культуры, которая не сводится к ее «воцерковленной» версии. Вернуть народу его язык и превратить кириллицу в «мягкую силу» — дело светской власти, пока, впрочем, передоверяющей эту православной реинкарнации «Наших».