Шесть лет с правом переписки

Если судить по числу интервью и тактико-техническим характеристикам изданий, которые их берут, Михаила Ходорковского можно было бы счесть светской фигурой или модным гуру, представляющим популярный способ избавления от избыточного веса. Его судьба по-настоящему драматична, но наше время легко переплавляет драму в комфортное глянцевое чтение и отчет о светском рауте. Параллельно с цитатами из Ходорковского в GQ, где он высказывался о правилах поведения узников и об особенностях психологии обитателей мест лишения свободы, в немецком журнале Focus, славящемся своими малыми и сверхмалыми жанрами, вышло очень короткое изложение интервью с самым знаменитым зэком России.

Вывод Ходорковского о том, что ему уже никогда не выйти из тюрьмы, выглядит несколько гротескно, но лишь на привычный для нас гламурный взгляд, рассматривающий бывшего главу ЮКОСа как сектанта, чуть ли не добровольно, в целях самопознания удалившегося от мира и из своего прекрасного далека обучающего правилам жизни пресыщенную столичную публику.

Судя по денежному измерению преступлений, вменяемых Ходорковскому, сидеть он действительно может сколь угодно долго – в полной зависимости от текущей политической конъюнктуры.

Вероятно, какие-то надежды экс-олигарх связывал с новым президентом. Но теперь, когда президент перестал быть новым, когда с нечеловеческим трудом была закончена история Светланы Бахминой, когда новеллы в законодательстве, в том числе процессуальном, не столько гуманизируют его, сколько ужесточают, когда процесс Лебедева — Ходорковского выпал из фокуса общественного внимания и идет по свой колее, которой позавидовали бы Ионеско с Беккетом, не говоря уже о Кафке, – к одной из главных фигур 1990-х и начала нулевых пришло осознание неоптимистичного конца истории. Осознание такого итогового поворота сюжета, в который сложно поверить, но не слишком сложно реализовать совокупными усилиями прокуроров, суда и власти.

Это личная драма Михаила Ходорковского. Но это и бесконечный тупик для страны: для одних – нескончаемая сага об олигархах, для других – «крюк», на котором подвешены все страхи и комплексы богатых собственников, для третьих – символ их могущества.

Ходорковский находится в заложниках не столько даже у дуумвиров, сколько у сегодняшней системы власти, а законы эти не предполагают освобождения из-под стражи символических фигур былой эпохи, объявленной корнем и источником всех бед.

Путин с Медведевым – тоже заложники своей собственной системы. Сидящий Ходорковский – историческое оправдание сложившегося и уже окостеневшего политического механизма. Его нельзя освободить – это все равно, что разрушить одну из несущих стен в квартире с видом на Кремль: конструкция власти до конца не обрушится, но потеряет существенную долю своей легитимности. Если Ходорковский зря сидел, значит, власть несправедливая. Если Ходорковский сидит, то не все дозволено.

Те, кому надо, давно это поняли: лучше стоять за Пикалево, чем сидеть за чрезмерную и несанкционированную общественную активность. Ходорковский, сам того не желая, стал одной из идеологических скреп режима. Но его капитализация в глазах системы высока только в том случае, если он сидит в тюрьме.

Посадив Ходорковского, власть вышла на своего рода политическое IPO, капитализировала свой устрашающий образ и с помощью этого инструмента держит бизнес, который уже по факту стал квазичастным, на коротком поводке.

Модель посадки Ходорковского естественным образом воспроизводится на каждом из нижних уровней частно-государственной вертикали: мы еще даже толком не знаем, сколько таких уменьшенных Ходорковских районного масштаба сидит по всей стране.

Возможно, предположение экс-руководителя ЮКОСа по поводу длины своего срока – это жест отчаяния. Вряд ли – закамуфлированная просьба о милосердии: Михаил Борисович лучше других знает, что стена, разделяющая его самого и бывших партнеров по власти, запечатленных с ним на многочисленных официальных фотографиях, – непроницаемая. К тому же его личные иллюзии, связанные с возможностью оттепели, иллюзии, которые с ним разделяли интеллектуалы, готовые войти в коалицию за модернизацию, развеялись.

Ходорковский стал еще и живым символом бесконечного тупика догоняющего развития России. Догоняют и перегоняют люди модернизаторского фанатичного склада. Один из таких людей сидит уже шесть лет.

История Ходорковского – это шесть лет с правом переписки. Его эпистолы из тюрьмы, конечно, становятся фактом общественной жизни, но уже не производят того оглушительного эффекта, как поначалу, когда каждое его слово было откровением светского «аятоллы». Сейчас Ходорковского превращают в этакое «общее место», привычный элемент ландшафтного дизайна повседневной жизни путинской эры. Превращают в соответствии с законами нашего нечувствительного к человеческой драме времени – эпохи замыленного глаза. И это дает дополнительные преимущества власти: Ходорковский для нее уже не слишком опасен политически, а функцию устрашения и поучительного примера продолжает выполнять.

В раннее постсоветское время существовало такое понятие – «пересидчики». Это были политзаключенные, которых по каким-либо причинам не освободили после крушения Советского Союза. И хотя нынешняя модель власти, несмотря на эрозию, далека от своего крушения,

Ходорковский – явный «пересидчик». И эта «пересидка» сигнализирует вот еще о чем: была бы система уверена в своей устойчивости, его бы выпустили.

Значит, он действительно будет сидеть столько, сколько отмерено жизни нынешней модели власти.