Цивилизация
Ответственная власть нередко идет против общественного мнения или доминирующих обывательских предрассудков. Она отказывается «ошибаться вместе с народом». Например, Борис Ельцин однажды повел себя ответственно, и с 1996 года, несмотря на наличие в уголовном законодательстве такой санкции за совершенные преступления, как смертная казнь, эта мера наказания в России не применяется. Это плата за приобщение к семье европейских народов, за членство в Совете Европы, за цивилизованность.
К мораторию на смертную казнь в скором времени может присоединиться даже «больной человек Европы» — Белоруссия.
Неловко стоять в стороне от общеевропейских ценностей и представлений о справедливости и милосердии.
В России же намечается маршрут движения в обратном направлении. Вне всякой связи с происходящими в стране событиями министр юстиции Александр Коновалов предположил, что смертная казнь может вернуться на бескрайние просторы по-скифски жестокой матушки-России. Агентство Regnum передает замысловатую логику министра – кавалера ордена преподобного Серафима Саровского II степени: «В свое время мы взяли на себя некое моральное обязательство не применять смертную казнь в России, однако ни в одном документе не прописано, что мы ее применять не можем. Может быть, это тот случай, когда стоит провести референдум». Как и в иных ситуациях с действиями, инициативами и высказываниями сегодняшней власти, во весь немаленький рост встает вопрос,
зачем министр юстиции допускает возможность нарушения не совсем уж моральных, но и в высокой степени юридических обязательств России перед своими европейскими партнерами?
Или мы имеем дело с известной логикой, описанной еще классиками: «Прыгая на одной ноге и нацеливаясь другой ногой в штанину, Берлага туманно пояснил: «Я это сделал не в интересах истины, а в интересах правды».
Как и в истории с новым порядком «избрания» главы Конституционного суда, намек на возможность возвращения к практическому применению исключительной меры наказания решительно ничем не мотивирован. Напротив, считается, что наше уголовное законодательство и уголовное же правоприменение твердо встали на путь гуманизации и с него не свернут. К тому же официально объявлено, например, что русский с чеченцем братья навек, терроризм повержен, и теперь вообще не остается оснований для ужесточения уголовной практики. И тем не менее – слово сказано. И не пикейным жилетом, а ответственным лицом в ранге министра. Не где-нибудь, а перед аудиторией будущих юристов в колыбели трех революций и трех вождей – городе Ленина, Путина и Медведева Санкт-Петербурге.
Скорее всего, никаких официальных и решительных шагов по проведению референдума о возвращении к практике смертной казни не состоится –
имидж России и так стремится к уровню Зимбабве, и только одобренных государством расстрелов нам не хватало.
Всенародное голосование, с учетом жестокости массового сознания и его замороченности ксенофобскими, антиправовыми и иными предрассудками, приведет естественным образом к восстановлению применения смертной казни. Едва ли это кто-то допустит, тем более со столь прямолинейным использованием дорогостоящей формы прямой демократии. Но речи наших чиновников – это симптоматика. Это демонстрация настроений, стиля мышления, уровня морали и правосознания: возможно, мы с народом ошибаемся, но народ просит, надо исполнять.
Это такое понимание демократии как охлократии или такая демократия? Это власть юристов (Путин, Медведев, Коновалов) такая (продление президентского срока, изменение порядка выборов председателя Конституционного суда, практический отказ от применения института помилования, атака на суд присяжных и проч.) или это такие юристы?
Кстати, ограниченное применение помилования в последние годы – одна из ключевых характеристик сегодняшней власти, в сердца которой все реже стучится милосердие и у которой притупляется чувство справедливости. Не той «справедливости» толпы, требующей хлеба, зрелищ и жертв, а справедливости как духа права. Оговорка Коновалова о референдуме по возвращению смертной казни, случайная или не случайная, по Фрейду или по Марксу – это явление того же порядка. Она выдает правосознание сегодняшней власти с головой.
Повторяя прописные истины о том, что эффективность наказания – не в его жесткости и жестокости, а в неотвратимости, официозные юристы одновременно уповают на магическую силу смертной казни. Причем скорее силу политическую, популистскую, добавляющую власти рейтинговых очков, от которых она испытывает наркотическую зависимость. Речь о политике, а не о праве. Потому что, если бы сюжет смертной казни в России был строго правовым, несложно вспомнить, чему учат (во всяком случае, учили) на юрфаках университетов: не доказано, что угроза смертной казни способна остановить преступника и предотвратить убийство человека. Это вообще невозможно доказать статистически, потому что нельзя залезть в черепную коробку потенциального или состоявшегося убийцы. А показательная составляющая смертной казни утрачена с тех пор, как она ушла с площадей городов и перестала быть дидактическим кровавым зрелищем в жанре «чтобы неповадно было».
Что касается России, то здесь у смертной казни скверная «кредитная история» — десятилетия сталинизма и шквал судебных ошибок.
Кстати, одна из причин, по которой специалисты выступают против смертной казни, – возможность судебной ошибки, вероятность казни невиновного. Так имеет ли власть с народом право на ошибку?
