Цивилизация
Протест на пленэре приобретает новое качество. Он носит исключительно экономический характер, решительно деполитизирован и прекращается ровно тогда, когда требования удовлетворяются. Смена власти не является его целью — ему все равно, какая власть пойдет навстречу, лишь бы пошла. В нем нет неряшливого изящества 1968 года или привкуса умело поставленного перформанса, нарочитой праздничности гей-парада или всегдашней неточности бессмысленных и беспощадных штурмов антиглобалистов. Напротив, это мрачноватое действо, как правило, неброское, без спецэффектов, чрезвычайно деловитое, с конкретным мессиджем. Именно такими свойствами отличались акции против монетизации льгот, протесты автомобилистов, нынешние волнения во Владивостоке.
Это никакая не Греция — никого не увлекает перспектива поднять на уши страну. И это не политика, иначе бы коммунисты давно бы оседлали волну и возглавили движение, но — не могут. В этих акциях есть что-то от старой доброй классовой борьбы, но
протестуют не классы, а уязвленные неверными, неточными, необсужденными, неотрефлексированными решениями группы «по интересам».
Ведь если бы насчет пошлин на автомобили кто-нибудь с кем-нибудь посоветовался, послушал людей — возможно, неадекватное решение и не было бы принято, и не состоялось бы никаких волнений.
Но культура обратной связи утрачена, а специально приспособленные для этого демократические институты профанированы. Поэтому никто ни у кого ничего не спрашивает, да и не умеет этого делать, вплоть до неспособности сформулировать вопрос и четко понять, у кого и где искать ответа.
Словом, демократия утратила свое важно инструментальное свойство — быть технологией принятия правильных управленческих решений и воздержания от неправильных.
Если поправки невозможно внести с помощью парламента — органа с умершими клетками — или экспертного сообщества, варящегося в собственном соку, приходится вносить их «с голоса» — прямо с улицы.
Уличную активность не стоит романтизировать. Надо понимать, что демократам, как и коммунистам, на этой «стороне» улицы ловить нечего. Эта протестная улица департизована и деидеологизирована, ей не нужны политические поводыри и носители ценностей. Она вообще не проявляет интереса к ценностям, идеологиям, партийной атрибутике, а решает конкретную задачу, максимальный уровень абстракции которой — добиться справедливости, в кавычках или без.
Та же самая монетизация льгот была мерой необходимой, укладывавшейся в модернизационную и либеральную логику. Но ее провели по-медвежьи, и все по той же причине — из-за неумения слушать сигналы, слабые или сильные, исходящие от такой немелкой субстанции, как российский народ. А его все время держат за пассивный объект постсоветской истории, хотя он на самом деле субъект. И превращается он в субъект, обретая качества граждан, именно в ситуациях, когда нарушаются его кровные, шкурные интересы. (Что, разумеется, будет происходить все чаще во время кризиса, который только начинается.)
Такие протесты, мягко говоря, далеко не всегда будут свидетельствовать о понимании экономических реалий — в них нет изощренности, тонкости, проницательности, они в высокой степени «неотесанны». Они не левые и не правые, они конкретные.
Тот же самый новочеркасский протест 1962 года был именно таким. И рабочие шли под красными знаменами не потому, что они были правоверными коммунистами и боролись за чистоту учения, — просто у них не было другого языка, иного способа коммуникаций с глухой властью. И так в их представлении выглядели символы подлинной справедливости. (В мае 1968 года при всем различии протестных явлений у бунтовавших студентов тоже не было другого языка, кроме левацкой фразеологии, хотя сам по себе протест оказался глубоко буржуазным и, как быстро выяснилось, способствовал началу очередного витка перестройки капитализма на основе «созидательного разрушения».)
Глухота власти, неспособность слушать, неумение правильно расшифровывать сигналы была ей присуща и в 1962 году, и сейчас. Закрытые опросы и парадные поездки по стране с прощупыванием очередных налитых зерном колосков и раблезианской мощи телят — вот те немногие элементы обратной связи, что остались от былого, еще перестроечного великолепия инструментов обратной связи и демократии.
Такая система не способна даже привлечь на свою сторону, обратить в свою веру народ: если удовлетворить его требования, не стоит в ответ ждать благодарности. Протестующие просто примут любую правильную коррекцию решения как должное. Но от этого не станут горячими приверженцами вступления в «Единую Россию».
Станет работать прежняя схема незримого общественного договора: я за вас голосую, отдаю свои политические права, а вы от меня отстаньте и оставьте хотя бы права экономические.
Обыватели, на время превратившиеся в граждан, возвращаются в апатичное обывательское состояние — они не видят связи между демократией и защитой своих прав. С оппозиционными политическим движениями им даже не надо заключать никакого негласного общественного договора. Обывателям не интересна политическая активность.
Это чисто советская модель относительно мирного сосуществования народа и власти, народа и оппозиции. Кризис, возможно, выведет всех субъектов этой схемы взаимного безразличия из оцепенения. Возможно, протесты усилятся. Очевидно, что будут попытки их политизации. От способности слышать и слушать друг друга зависит, чем закончится это противостояние нового типа и с каким багажом выйдут из кризиса элита и обыватели. И превратятся ли представители элиты в ответственных политиков, а обыватели — в граждан.
