Проклятие Октября

Октябрь в российской истории сыграл роль, сравнимую с августом, — судьбоносные катастрофы происходили сплошь и рядом. Взять, к примеру, октябрь 1917 года или октябрь 1964-го, смещение Никиты Хрущева, явным образом повлиявшие на ход российской, она же советская, истории.

Октябрь 1993 года — не менее значим, чем иные октябри.

Образ горящего Белого дома столь же символичен и устойчив, как и картинка взятия Зимнего.

Другой вопрос, что до сих пор, по прошествии 15 лет, четкого ответа на вопрос «Что это было?» нет. (Представим себе на минуту, как из 1932 года смотрелись события октября 1917-го). И это при том, что есть твердое ощущение того, что сюжеты октября 1993-го оказали принципиальное влияние на ход российской истории.

Октябрь-93 — это, прежде всего, жертвы. Можно упрекать неокрепшую российскую демократию в том, что ради торжества самой себя она стала стрелять из танков, нарушая действовавшую тогда Конституцию РСФСР. Но тогда второй вопрос: не стало бы число жертв существенно большим в том случае, если бы молодая российская демократия не пуляла снарядами в Белый дом? История не знает сослагательного наклонения, но здесь его применение весьма значимо, поскольку после 1993 года был 1994-й с маленькой победоносной войной в Чечне. А затем — 1996 год с его «последним гвоздем, вбитым в гроб коммунизма», а потом 1999-й с появлением на исторической арене новой исторической фигуры по имени Путин.

Вытекало ли одно из другого логическим образом или нет?

Стала ли нынешняя имитационная демократия следствием того, что торжество демократических сил полтора десятка лет назад освящено и окроплено кровью, или это отнюдь не причинно-следственная связь?

Октябрь-93, как бы пафосно это ни звучало — драма демократии. В 1993 году за избавление от коммунистического прошлого, «за демократию» было заплачено человеческими жизнями. Так и в 1996 году, когда решалась, по сути дела, та же проблема — транзит из темного прошлого в светлое капиталистическое завтра — молодая российская демократия совершила второе грехопадение: она была куплена по цене содержимого коробки из-под ксерокса.

Но вот парадокс истории: указ 1400, безусловно, был антиконституционным. Однако октябрьские события открыли дорогу первой российской «буржуазной» Конституции, которая юридически зафиксировала переход к новой, рыночной экономике и к новому политическому устройству России.

После октября 1993-го Борис Ельцин, первый президент страны, получил огромную власть и огромный ресурс для политического маневра. Главное же, если рассуждать максимально прагматично, масштаб власти позволял ему проводить экономические реформы любой степени радикальности. Но этого не произошло. Экономическая политика была компромиссной, что увеличило цену реформ, а потом «отлилось» олигархическим капитализмом и «семибанкирщиной».

Многие наши сегодняшние проблемы выросли из октября-93: высокая степень политического цинизма, отсутствие моральных границ при «решении вопросов», неустойчивость, неэффективность, имитационный характер демократических институтов.

Тем не менее, если говорить о конкретно-исторических обстоятельствах, вряд ли жесткий вариант выхода из кризиса имел альтернативу. Страхи по поводу «военно-фашистского переворота», по поводу того, что всех тогдашних начальников повесили бы на улицах и площадях в назидание потомкам, был реальным, а не бутафорским. Персонажи, которые сегодня могли бы показаться опереточными, — те же Хасбулатов, Руцкой — играли всерьез, ва-банк; на кону стояла власть в гигантской, еще не оправившейся от постсоветского шока стране. Что должны были сделать Ельцин, Чубайс, Гайдар, Черномырдин — добровольно отдать власть?

Историю и политику никогда не делали ангелы, соответствовавшие идеальным представлениям о всеобщем счастье и роге изобилия, появляющемся ниоткуда и благодаря невидимой руке рынка. Можно говорить о том, что 1993 год отметил кончину едва народившегося российского парламентаризма. Но с не меньшим основанием можно говорить и о том, что

хасбулатовский парламент был пародией на парламентскую демократию и служил исключительно инструментом приобретения абсолютной политической власти в интересах немногих лиц, идеологическим обоснованием действий которых был реванш — наш ответ либеральному «Керзону» за 1985-й, 1991-й, 1992-й.

Да, нехорошо было стрелять по Белому дому в 1993-м. Нехорошо было носить коробки из-под ксерокса через КПП того же Белого дома в 1996-м. Нехорошо оправдывать все это идеалами и ценностями защитников все того же Белого дома (1991 год), вокруг которого крутится российская история. Но нынешний финансовый кризис тоже казался невозможным — в той же степени, в какой немыслимой представлялась (представляется) националистическая диктатура, коктейль их «власти Советов», красной армии и белых казаков, с прищуром приглядывающихся ко всем лицам семитской национальности. Однако этот самый кризис наступил — и кто сегодня докажет, что неосоветская власть, куда менее вегетарианская, чем ее респектабельный прообраз, оказалась бы недолговечной и не просуществовала бы до 2008 года?

Ельцин в октябре — это не то же самое, что Ленин в Октябре. Никто не собирается отстраивать исторически комфортный образ революционера без страха и упрека — на этот раз буржуазного революционера. Сегодня нам приходится идти на свидание с собственной историей, не смягченной мифами. И нынешние дискуссии — всего лишь тени дебатов пятнадцатилетней давности. Нам еще предстоит разобраться в самих себе — попытавшись разобраться в трагических обстоятельствах октября 1993 года.