Цивилизация
В заголовке нет описки. И эпитет «техническое» — не метафора. И не провокативное высказывание. Это констатация. Потому что техническое правительство — это такой кабинет министров, от которого никто не ждет принципиальных перемен. Как их не ждали от кабинетов Михаила Фрадкова и Виктора Зубкова: премьеры «грели кресло» для более серьезных назначенцев, члены правительства поддерживали в рабочем состоянии экономику страны. Что, впрочем, уже немало: например, министр финансов Алексей Кудрин спас стабилизационный фонд.
Премьер-министр Владимир Путин не станет греть кресло для третьего лица, потому что оно — по текущей конъюнктуре — пока главный элемент офисной мебели в стране.
Но политическим премьером обладателя кресла можно назвать только в том смысле, что он решает задачу сохранения власти. Техническим же — потому что за два срока своего президентства новый премьер так и не обнаружил воли к переменам и реформам. И ничто не говорит в пользу того, что эти перемены, которые позволят адаптировать страну к постиндустриальным вызовам и колебаниям мировой конъюнктуры, произойдут.
Во-первых, любые изменения в системе совершенно не востребованы в обществе, которое отвыкло от того, что может влиять на принятие политических решений: выборы стали ритуалом. Социальные ожидания не простираются дальше требований снизить инфляцию и увеличить зарплату. Связь же между высокими государственными расходами и высокой инфляцией, между чрезвычайно монополизированностью экономики и неравномерными доходами среднестатистическим гражданином России не опознается. «Стабильность» оценивается рядовым обывателем как сохранение вялотекущего статус-кво в логике «лишь бы не было хуже» и «делайте, что хотите, вот вам мой голос, только меня не трогайте».
Во-вторых, изменения в системе, принесшей благополучие и увеличение потребляемых благ верхним слоям российской политической атмосферы, художественно именуемым «элитами», не нужны бюрократии — как высшей, так и средней, и низшей. Это еще более серьезная проблема, нежели апатия «низов», «массовки», «галерки». Более серьезная, потому что
двигателем реформ в стране в индустриальную эру всегда оказывалась прогрессивная бюрократия, а модернизация инициировалась как бюрократическая. Правда, в большинстве случаев она совпадала с потребностями «низов» и запросом общества.
Но разбудить общество мог только сигнал, исходящий от модернизационной бюрократии.
Так было в 1960-е, когда наиболее проницательные бюрократы свое физическое выживание связывали с экономической реформой (это было до самотлорской нефти): косыгинская реформа вызревала несколько лет и началась в 1965-м. Горбачевская модернизация стала следствием стремления бюрократии выжить в ситуации, когда недовольство «низов» гонкой на лафетах стало слишком очевидным, а издержки «стабильного» развития — заметными невооруженным глазом. Наконец, гайдаровская реформа совпала с перезревшим ожиданием в начинавшем слегка голодать обществе радикальных перемен. Не ошибусь, если скажу, что ровно на такой же волне ожиданий приходил к власти Владимир Путин, однако программа Грефа не стала программой Путина — запрос на модернизацию не был удовлетворен, вместо нее был сформирован режим «стабильности», а вместо дорожающего хлеба 7–9 мая 2008 года трудящимся предложили дешевое зрелище.
Рефлексирующей и активной частью общества, а также либеральной бюрократией, все еще рассыпанной неравномерными фрагментами по коридорам власти, с именем Дмитрия Медведева связывались (и до сих пор связываются) надежды на новую волну бюрократической модернизации, которая со временем могла бы быть поддержана обществом (оно неизменно пробуждается от внятных сигналов сверху). Но не успела обслуга кремлевского инаугурационного приема допить и доесть остатки с барского стола, как эти надежды потускнели:
новый кабинет министров оказался не командой перемен, ориентированных в светлое будущее, в тот самый мифический 2020 год, а синклитом чиновников, награжденных за беспорочную службу в первые два срока президента.
Здесь уже даже нет борьбы кланов гигантов, нет вертикали Сечина или вертикали Суркова. Все как будто бы уравнены в правах, у каждого своя «Анна на шее». Нет ощущения центров власти — она распределена хаотично и по мелочам. Правительство — это не две-три тяжелые гири, а множество маленьких гирек, разбросанных там и сям: столь странным образом распределяются номенклатурно-политические веса. Ну в какое еще время первый вице-премьер стоил так дешево и весил так мало, как, например, Зубков: объем его полномочий — сельское хозяйство и рыболовство. Вполне себе пенсионерские занятия — выращивай домашних животных да лови рыбку! Разве можно это сравнить с временами, когда вице-премьеры курировали гигантские блоки — кто весь реальный сектор, а кто всю экономику и все финансы? Получается, что
должность Зубкова, ее высокий статус — это форма благодарности за лояльность. И, кажется, в такой логике построено большинство назначений.
Но подобного рода правительство точно техническое, оно не адаптировано для решения тяжелых задач модернизации и преодоления матрицы догоняющего развития.
Модернизация начинается тогда, когда недовольство статус-кво вызревает в бюрократической верхушке. А в нынешней элите какое недовольство? В эпоху столь ярко выраженной гордости самими собой и «рублево-успенского» стиля потребления реформы невозможны, потому что никому не нужны.
Эра технических правительств продолжается.
