Путин и дети

Путин о детях. Зал взорвался овациями в 39-й раз. А может быть, в 41-й. Чиновники и чиновницы, губернаторы и члены Общественной палаты, надеюсь, прослезились. Наши сироты ждут нас, а не только иностранцев. Давайте же усыновлять, рожать, платить за то и другое, давайте, пока не вымерли на фиг, потому что вымираем. Согласна. Рыдаю вместе с Матвиенко. Надеюсь, что главу государства беспокоит настоящее и будущее всех детей, в том числе и всех сирот, в том числе и тех сирот, о которых некоторые соотечественники начали заботиться, не дожидаясь указания сверху. Например, сирот из лицея «Подмосковный».

Или все же не всех?

Что делает человек, который берет в дом сироту? Он его, надеюсь, любит. Воспитывает. Учит. Развивает. А также кормит, поит, одевает. А также следит за физическим здоровьем. А также делает подарки по поводу и без. Старается отвезти на каникулы к морю, если есть такая возможность. Короче, человек этот пытается сделать жизнь сироты нормальной и по возможности счастливой. То же самое каждый нормальный родитель делает для своего ребенка. И мне казалось, что эти 150 (или сколько их сейчас) детей в лицее «Подмосковный» – это фактически дети Ходорковского и его родителей. Эти дети – члены семьи Ходорковских.

Что делает государство, глава которого только что так трепетно на всю страну заботился о детях, в том числе сиротах? Государство накладывает арест на имущество дома, где живут, едят, спят, учатся, прыгают, бегают и играют эти 150 детей, о которых более десяти лет заботится семья Ходорковского. То есть государство может забрать здания, в которых они живут, землю, по которой они ходят, столы, за которыми они занимаются, кровати, на которых они спят, тарелки, из которых они едят. При этом государство милостиво разрешает им пока побегать и поспать – до окончательного решения вопроса.

Все эти дети при тех или иных обстоятельствах уже как минимум раз в жизни теряли дом. Одни – потому что была война. Другие – потому что был «Норд-Ост», третьи — потому что был Беслан. Всех этих детей семья Ходорковского так или иначе спасала – пытаясь помочь им забыть страшное, почувствовать заботу о себе, обрести новую семью, поставить на ноги, вылечить душу, дать будущее. Если государство арестует мой дом, мой сын не сможет безмятежно считать его и дальше своим домом. Он почувствует себя арестантом. Кто-нибудь подумал о последствиях ареста приюта-лицея для тех, для кого он, собственно, и был создан? Кому-нибудь приходит в голову оценить моральный ущерб, который государство в этот момент нанесло детям, и так уже изрядно поломанным судьбой? Кто-нибудь подумал о том, что им некуда идти? И кто-нибудь подумал о том, что наносит удар по очень многодетной, но уже семье?

Да, я считаю, что по детям из «Подмосковного» бьют, как по «чсам» – помните, в проклятые времена было такое понятие – «чс», «член семьи». А разве нет? Стена, стулья и трава, которые арестованы, не заплачут. Их можно, конечно, забрать (тем более что все в отличном состоянии – от стен до травы) и отдать кому-то. Но детей нельзя забирать у родителей, а родителей нельзя лишать детей. Эти двое стариков, вырастившие сына, которому тычут в зоне заточкой не в самую глупую в России голову, эти двое стариков, которые любят и заботятся о собранных этим сыном не самых счастливых на земле детях как о своих, эти двое стариков не заслужили того, чтобы их лишили теперь и этих детей. Старики и дети ни в чем не виноваты. Если бы государство заботилось о сиротах так, как это делает семья Ходорковского, иностранцам некого было бы усыновлять.

Выбивать из-под сирот стулья не просто стыдно, это абсолютная мерзость. Нет, это серьезнее. Это грех. Какие бы деньги ни пошли на то, чтобы эти 150 детей смогли жить нормально, расти, учиться, почувствовать тепло дома, эти деньги святые. Дом для сирот – это никакое не имущество, черт возьми, это не продается и не покупается, это не недвижимость, это светлое место до тех пор, пока здесь спят и сидят за партами дети, потерявшие родителей, и родители, призревшие чужих детей и воспитывающие их как своих. Это такой своеобразный храм человеческих отношений, разделенного горя, доброты, бескорыстия. Не надо это трогать, нельзя.

Я знаю несколько бандитов, которые построили часовни и помогли восстановить церкви. Я знаю, на какие деньги они это делали и какие страшные грехи они пытались таким образом замолить. Но никому, слава богу, не приходит в голову сносить эти часовни. Да все уже и забыли, кто и почему их построил. Хуже от этого не стало, а стало лучше.

Олигарх делал добро. Я понимаю, это не лезет ни в какие ворота. «Открытая Россия», видимо, угрожала национальной безопасности страны. А к детям какие претензии – не так их воспитают родители Ходорковского? Вырастут еще 150 толковых, образованных, счастливых свободных людей? Это, конечно, серьезная угроза режиму. А может быть, все проще. Просто кому-то глянулось ухоженное Коралово, а на лицей и детей плевать.

Может быть, президент Франклин Рузвельт, если он так впрямь говорил, и «наступал кое-кому на больные мозоли». Но президент Путин, отыскав одну показательную мозоль, встал на нее двумя ногами и приплясывает, совершенно забыв за этой своеобразной забавой, что, собственно, смысл наступания на мозоль, согласно приведенной им цитате, был в том, чтобы умерить аппетиты богатых и обеспечить «первостепенные блага широким массам». Ладно бы широким, ну не удается пока, но, может быть, хотя бы 150 сирот не лишать тех «первостепенных благ», которые за свой счет им уже обеспечил ровно тот, кому уже наступили на мозоль. И готов, заметьте, обеспечивать и дальше. Если исходить из смысла цитаты, то ровно за этим на мозоль и наступали, чтобы сиротам жилось лучше. Нет?