Диагноз

И какие у меня впечатления после полутора месяцев в Москве? Наверное, мне не пришло бы в голову это анализировать, если бы друзья не подтолкнули. И московские, и не московские.

Положительное: выяснилось, что нормальные врачи в обычных московских больницах все же есть и вовсе не все готовы поставить крест на больной, если ей 85 лет. И не все работают честно только потому, что надеются, что ты им за это заплатишь. То есть надеются, конечно, но не ставят это условием выполнения или невыполнения своих профессиональных обязанностей.

При этом все, от ухода за больным в больнице до лекарств и необходимой аппаратуры и вплоть до перевозки лежачего больного из больницы домой, ты должна обеспечить сама. Посчитала по кругу и поняла, что даже дорогая страховка во Франции обходится дешевле, чем две недели в московской больнице. Но врачам поклон и спасибо. Или спасибо судьбе: просто нам повезло.

Гаишник остановил меня на Бронной. Середина дня. Я приоткрыла окно машины и вопросительно на него посмотрела. Он предложил пройти в его машину. Дальше диалог был такой:

— И не подумаю.

— В каком смысле?

— В прямом. Я ничего не нарушила. Вы, собственно, почему меня остановили?

— Проверка документов.

— Отлично. Вот документы.

— А почему отказываетесь пройти в мою машину?

— А я вас боюсь.

Наступила пауза. Мент, кажется, счел, что ослышался.

— Боитесь?

— Ага.

Он мельком взглянул на документы, которые были в полном порядке, и вполне заинтересованно спросил: «А почему это вы меня боитесь?» Я перечислила все известные мне за последнее время случаи, когда менты вели себя как бандиты, то есть убивали, калечили, измывались… Его реакция была неожиданной. Вместо того чтобы сказать мне то, к чему я внутренне уже была готова, он отступил на шаг от машины и сказал: «И что же теперь делать?»

Вся силовая составляющая российской власти вызывает, в лучшем случае, чувство недоверия, а в худшем — ощущение смертельной опасности, которую она представляет для общества. Это в равной степени относится к ментам, прокурорам, следователям, фээсбэшникам, сотрудникам пенитенциарной системы. Люди в погонах безнаказанны, продажны, неумны и жестоки. Случай с убийством (а что это, если не убийство?) Магнитского в тюрьме не оставляет пространства для споров. Аргумент «не надо из-за пары подонков считать всех бандитами» не работает. А априори считать всех бизнесменов ворами можно? Или всех журналистов — продажными? Это почему-то считается хорошим тоном, аксиомой, не требующей доказательств. В случае с ментами и доказывать ничего не надо: информация о преступлениях людей, которые призваны защищать закон, порядок и нашу жизнь, поступает со скоростью биения пульса.

Фильм Лунгина «Царь»: три четверти времени — сцены насилия. Кровожадный властитель. Замученный и убитый им митрополит. Режиссер мелькает во всех мыслимых и немыслимых передачах самого официального из официальных, «царских», каналов российского телевидения – «Первого». Ничего не удивляет?

Вечером, перед взрывом «Невского экспресса», по этому же «царскому» каналу решила, наконец, посмотреть «Дьявол носит Prada». Фильм прервался на короткий спецвыпуск: сообщили о трагедии с «Невским экспрессом». И кино продолжилось как ни в чем не бывало. Нам больше не больно? Когда смотрим художественное кино, то рыдаем, потом бесконечно обсуждаем, думаем о власти и властителях… А когда вот она — страшная трагедия, реальная жизнь, реальная смерть, изуродованные вагоны, вырванные с корнем кресла, останки людей в целлофановых пакетах… Какая, на фиг, после этого Prada? Камеры должны работать в онлайн-режиме с места трагедии, в Питере и Москве, в штабе МЧС, в больницах, в моргах. Кто-нибудь ответит? Кто-нибудь заговорит о царях и их ответственности за то, что происходит в стране?

Перестаю понимать, что понимают в России под стабильностью, если и через 9 лет «стабильности» можно взорваться в поезде не из Москвы в Грозный, а из Москвы в Петербург, и быть убитым ментом в столице. Вот вы что понимаете под «стабильностью»? Перестаю понимать, кто ответственен за безопасность в стране? Перестаю понимать, почему продолжаются теракты, если это, конечно, теракт? И ловлю себя на том, что каждое слово из официальных источников вызывает у меня недоверие.

С кем бы ни говорила off the record, все об одном: если в стране принципиально ничего не изменится, а по инерции будет и дальше продолжаться так, как есть, то через совсем небольшое время все это просто рухнет и страна развалится. Только и слышала: созданная система противится любому движению вперед. Она полностью построена и настроена на сохранение власти и бабла в собственном кармане. Уничтожается все, что не предполагает обогащения чиновников. Консервативная модернизация — нонсенс, потому что если без участия общества (а явно без, поскольку никаких политических реформ не предвидится никакими модернизационными проектами), то значит «сверху», а «сверху» те, кто эту систему и создал и кому она дорога в прямом и переносном смысле слова. «Сверху», то есть через чиновников — тех самых, которые спешат урвать, пока их не сняли. И все понимают, что и этим рельсам, и этим трубам, и этим электростанциям срок годности давно вышел. И что даже самый современный поезд не может бежать по старой колее, фигурально выражаясь. Это опасно для жизни. В буквальном смысле слова. И дело не добром или злом царе, чтоб они провалились: на дворе давно уже ХХI век, — а в толковых современных менеджерах, которые нанимаются, чтобы страна нормально работала, развивалась, была конкурентоспособной. Которые конкурируют между собой за право предложить и осуществить в стране современные проекты. Которые уходят, если им это не удается, и уступают дорогу другим, более способным. При этом все понимают, что ничего такого в России не предвидится. И все большее количество людей понимает, как это жизненно необходимо.

Какие у меня ощущения после полутора месяцев в Москве? Что организм опасно болен, что каждый его орган постепенно отказывает, что это грозит ему гибелью. Но мастера виртуальной реальности находятся в плену ими же созданной за последние 9 лет фантастической экранной действительности, ими же культивируемого рабского сознания и сакральности власти, ими же придуманных ложных страхов — типа «оранжевых революций», невозможности без подтасовок выиграть выборы и прочее. Им кажется, что люди задают именно те вопросы, которые завтра будут заданы Путину. Им представляется, что то, чего нет на экране, не существует. Они так и не поняли, что их время — время самодержцев — в России прошло. Точка. Другой век, другие скорости, другие мозги, другое качество управления. Другие задачи. И другие управленцы. Они, как и приличные доктора, право же, в стране есть.