Новые диссиденты

Села вчера в зале № 7 Хамовнического суда рядом с Сергеем Адамовичем Ковалевым и поймала себя на том, что наблюдаю не за процессом и не за Ходорковским и Лебедевым, а за старым диссидентом. Он наклонился к моему уху и сказал:

— Все же кое-что изменилось...
— Что?
— Никаких наручников на нас не было. Нас приводили в зал суда без наручников...

Я заметила, как он скользнул быстрым взглядом по всей мизансцене возвращения Ходорковского и Лебедева в зал суда после перерыва — как они спускались по лестнице, их руки, лица...

— А еще что?
— Нас не сажали ни в аквариум, ни в клетку. Мы сидели просто на скамье подсудимых...
— Это все, что изменилось?
— А вот в зал суда пускали по спецпропускам.

Он улыбнулся. Ну хоть что-то. Сейчас на этот процесс проходишь, просто предъявив паспорт неожиданно доброжелательной даме в форме. Не прошло и 34 лет.

Я смотрела на Ковалева... Кто мог думать в 1975 году, когда он сидел на скамье подсудимых, что этот политзэк станет через 25 лет народным депутатом РСФСР, членом Верховного Совета, его президиума, председателем парламентского комитета по правам человека, будет выдвигаться на должность председателя Госдумы, возглавит комиссию по правам человека при президенте страны, станет первым уполномоченным по правам человека в России, станет членом Парламентской ассамблеи Совета Европы... А потом начнет уходить вместе с партией, которая потеряется в новых обстоятельствах суверенной путинской демократии, чтобы в конце концов занять присущее ему место внесистемного несогласного, осудив прошлогоднюю войну в Грузии.

И, пока я наблюдала за диссидентом и слушала его точные замечания по ходу заседания (почему прокуроры просто читают один документ за другим и не говорят, что каждый из этих документов доказывает, зачем он в деле и о чем он свидетельствует?), вдруг вспомнила слова председателя Конституционного суда Валерия Зорькина в его ответе на статью Михаила Ходорковского о судебной системе в России. В ответ на предложенные Ходорковским идеи создания института независимых судей и независимого правосудия, без которого не смогут нормально заработать все остальные составляющие открытой системы, Валерий Зорькин удивляется: «Так откуда же тогда взялась новая редакция старой диссидентской кухни, на которой рецептура разрабатывалась с позиций дилетантизма и отвращения к тому, в чем живут?»

Отличный вопрос! Правда, я бы, как гражданин страны, которому, не дай бог, может тоже понадобиться обратиться за чем-то в суд и который кровно заинтересован в том, чтобы беспрекословно верить судье и тому правосудию, которое он олицетворяет, предпочла бы, чтобы главный судья страны профессионально, по пунктам, разобрал предложения Ходорковского и рассказал мне, что так, что не так, что весьма желательно, что реализуемо, что не реализуемо и почему, куда мы движемся и какие у нас перспективы. Но главный судья страны задал чисто политический вопрос. Действительно, откуда взялись новые диссиденты? Вынуждена ему напомнить, что ровно оттуда же, откуда взялась и предыдущая «редакция», как он говорит, старой диссидентской кухни — изнутри несовершенной системы, выталкивающей людей, способных мыслить самостоятельно и не конъюнктурно, на кухни. А неугодных или тех, кого система считает опасными лично для системы, — в тюрьмы, лагеря, за границу и проч. варианты — см. историю собственной страны. Судя по использованному выражению, главному судье постсоветской России очень не симпатичны те, кто с отвращением относился к системе под названием СССР. И ему, очевидно, не импонируют те, кто повторяет их путь в системе, уже существующей под названием «путинская Россия». Система не подлежит обсуждению? С какой этой стати? Она столь совершенна, что любая попытка обозначить несовершенства приравнивается к «отвращению к тому, в чем живешь»? Или, наоборот, она столь несовершенна, что если заметить и заговорить о ее недостатках, а тем более предложить от них избавиться, то система рискует рухнуть, и вот это уже ужас? Или если согласиться с идеями Ходорковского и попытаться реформировать судебную систему, то этот локомотив может потянуть за собой необходимость реформирования всей путинской системы в целом, и это уже почти заявка на революцию?

Я очень благодарна Ходорковскому за то, что он вынудил «раздеться» человека, чей авторитет в стране по определению очень высок. Пытаясь, в сущности, защитить систему, только что сделавшую даже его, председателя Конституционно суда, полностью зависимым от власти, которая отныне будет и этого судью назначать, споря с Ходорковским (а не с предложенными им идеями), который как раз выступает против назначения судей властью, Зорькин — случайно или нет — прямым тестом пишет: «Вы лично проиграли нечто за счет того, что суды оказались в определенный момент в резонансе с не выгодной для вас сиюминутной политической конъюнктурой». Оп-па! То есть все-таки суды оказались?! То есть Зорькин признает политический характер дела Ходорковского!

Смотрим дальше: «Но ваши собратья по классу на этом выиграли! И в каждой конкретной ситуации будут те, кто захочет использовать конъюнктуру, а не отказаться от нее. Эти желающие использовать конъюнктуру окажутся и в большинстве, и в более консолидированном состоянии. Так чего стоят призывы к независимости судов? В каком соотношении они окажутся с реальностью?»

Неплохо, да? То есть не надо пытаться ничего менять, потому что все равно кто-то всегда будет «в резонансе» с судом — будь то бизнесмен, власть или иной заинтересованный. Сначала власть усиленно объясняла, что российское общество не готово к демократии, поэтому даже видимость выборов — уже невероятный прогресс. Теперь председатель Конституционного суда объясняет, что судебная система не реформируема, потому что для этого нет общественного ресурса или запроса: «Как вы хотите обеспечить независимость судов? На какие силы в нынешнем российском обществе вы для этого хотите опереться? Какой профессиональный и социальный актив задействовать? Как вы будете противодействовать тем, кто хочет не независимости судов, а обратного?»

То есть вот буквально все мы сейчас и здесь будем жить в той системе коррумпированного (ведь это имеет в виду Зорькин, когда пишет о бизнесменах, использующих суд в своих интересах), политически конъюнктурного и зависимого (что он признает, хотя явно не собирался этого делать) суда, потому что другого суда у господина Зорькина для нас нет. И это есть та объективная реальность, которая для господина Зорькина непререкаема и против которой могут возражать только разные диссидентствующие недоумки или, как написал Зорькин (даю теперь цитату до конца), »...новая редакция старой диссидентской кухни, на которой рецептура разрабатывалась с позиций дилетантизма и отвращения к тому, в чем живут? Старая редакция породила нынешнее состояние дел. Новая может лишь усугубить это состояние».

Из чего я делаю вывод, что председатель Конституционного суда предлагает всем нам — и тем кто уже столкнулся с существующей судебной системой, и тем, кто может столкнуться с ней в любой момент, — перекреститься и молить Бога, чтобы ничего не менялось, потому что вот это вот привычное нам, пусть далекое от совершенства, правосудие (правда, не очень понимаю, каким образом «старое издание диссидентской кухни породило нынешнее состояние вещей»?) все же лучше неведомого, пусть даже с надеждой на лучшее, будущего, ради которого написал свой текст Ходорковский. Допускаю, что господина Зорькина будущее вообще не волнует. Наверное, его волнует ближайшее время, когда власть определится, оставаться ли ему во главе Конституционного суда. Подозреваю, что председатель Конституционного суда, когда писал свой ответ Ходорковскому, сам находился «в резонансе с сиюминутной политической конъюнктурой». И должна признать, что с точки зрения истории, а не этой самой сиюминутности председатель Конституционного суда кажется мне большим дилетантом, чем зэк и «диссидент в новой редакции» Ходорковский, которого он упрекает в отсутствии должного юридического образования. Кстати, с учетом обстоятельств, в которых Ходорковский осваивает право, российских тюремных реалий, где год минимально засчитывается за два, и способностей «студента» стоит признать, что этот зэк уже закончил юрфак, защитил кандидатскую, а до конца второго процесса защитит и докторскую.

Сергей Адамович явно не понимает, почему я улыбаюсь, глядя на него. И не спрашивает. А я просто думаю о «старой и новой редакции диссидентской кухни» в одном судебном зале, где 77-летний Ковалев теперь сидит на скамье для публики и смотрит на тех, кто сидит в стеклянной клетке для подсудимых и которым столько же лет, сколько было ему, когда он сидел на их месте. И не я их объединила этим очень уважительным для меня лично и еще для очень многих людей словом «диссиденты». Но председатель Конституционного суда, за что ему спасибо.