Кремль перенес оглашение приговора Михаилу Ходорковскому и Платону Лебедеву. Решили не портить праздник живодерством.
Прошло полтора года с тех пор, как по прямому указанию - или с согласия - президента Путина спецназовцы ФСБ в масках арестовали Ходорковского. Рассказывают, к президенту тогда пришел генпрокурор Устинов, и он кивнул: «Действуйте по закону». До сих пор нет полной ясности, почему. Потому ли, как рассказывает Леонид Невзлин, что Ходорковский «им залез в карман», спросив, почему государство так задорого купило «Северную нефть»? Или опасаясь его политических амбиций? Или вовлекшись в заговор окружения с целью грабежа? Или просто из личной ненависти? Или чтобы установить новый порядок?
Зато перед глазами результат. Полностью изменился политический расклад: воодушевленные популисты оккупировали парламент. Торжествуют госкапитализм, госконтроль, теории заговора и «налоговый террор» - новая практика налогооблажения, поставившая бизнес в положение заложника. Суд потерял авторитет, а само российское правосудие, как белорусское, оказалось в международной изоляции. Престиж страны рухнул, а покупка «Юганскнефтегаза» неизвестными физическими лицами и вовсе превратила Россию в посмешище. Отток капитала, снижение темпов роста. Директивой сверху пересмотрена общественная мораль: то, что было нельзя, оказалось, - можно. Прокуроры молятся, подменив декоративной духовностью профессиональные стандарты. Никчемность теперь капитал, а успех приравнен к неудаче.
Полтора года мы живем в другой стране. Дело ЮКОСа стало полноценным дефолтом - национальным и Владимира Путина.
Дефолтом с его основным эффектом - кризисом доверия. Когда слова президента, как мыльные пузыри, ничего не стоят. Вообще-то обычно это не так: слова президента - это его работа. Например, послание парламенту, конституционная речь, определяющая политику страны. Не будь дела ЮКОСа, послание бы служило руководством к действию. А так - газетный кроссворд, музейный документ эпохи. Объявили, допустим, амнистию капиталов. Кто готов рискнуть?
Но, может быть, главное - это приговор и срок. Ведь в чем весь ужас момента, будто при вас избивают случайного прохожего? Русская тюрьма не просто тюрьма. Наказание русской тюрьмой заведомо несоразмерно. Она как бы не для всех. Оттуда не выходят, там исчезают. Вы же не можете хоть на секунду себе представить, что окажетесь в тюрьме - не на час или два в обезьяннике, а на несколько лет в зоне? Русская тюрьма сродни современной армии. Такой особый социальный институт, налог на людей, оплачиваемый не вами. Если вы из нормальной семьи и не преступник, вы туда не попадете. Кто-нибудь - всякое может быть, - но не вы.
Дело Ходорковского опровергает эту жизненную аксиому. Оно расширило пространство зоны, довело его, можно сказать, до вас лично. Оказалось, вас могут взять ни за что - за то, что вы не в том месте переходили улицу. Скорее всего, вас не заметят и вы не сядете. Потому, что таких, как вы, много. Собственно, это и есть знакомый запах репрессивного государства. Тут уж повезло - не повезло, а свобода - как тринадцатая зарплата. И какая она тогда свобода? Вы - злоумышленник. То есть жертва.
Может ли Владимир Путин восстановить капитал, накопленный в начале первой четырехлетки, и выйти из дела ЮКОСа?
Время вернуть нельзя, но, в принципе, время лечит. Кремль если не преодолел, то в значительной мере сжился с провалами прошлой осени. Либеральные сигналы чуть сглаживают атмосферу. Но дело не в этом. Россия - большая и мощная страна, в которой с крушения СССР уже довольно много успели сделать. Интеллектуальный и кадровый багаж, европейский выбор. См. послание. Ведь можно жить, и не так, будто каждый день - последний. Все можно поправить, как-то между собой осмыслить новый курс.
Увы. Укоренив тюремный террор как норму жизни, приговор Ходорковскому поставит в этом разговоре точку. В жизни есть неписанные правила. По ним показательный 10-летний срок без состава преступления и хоть сколько-нибудь убедительного обвинения автоматически превращает его организаторов в опричников.