Цивилизация
По итогам рассмотрения в суде дела Михаила Ходорковского писать о перспективах идей экономической и политической свободы в России — занятие скучное. Процесс по делу Ходорковского--Лебедева--Крайнова вместе с героической эпопеей несостоявшегося слияния «Газпрома» и «Роснефти» оставляют в лагере оптимистов лишь любителей разбираться в оттенках несвободы. Тем более странно слышать все в большей и большей степени оправдывающийся слух о том, что лето, а в крайнем случае осень 2005 года станут временем поворота государственной машины от непременного укрепления вертикали власти к идеям экономической и политической свободы, правового государства, продолжения снятия административных барьеров в экономике и прочих звучащих сейчас фантастично действий. Прогноз на такое развитие событий давали пока исключительно сторонники идеи мирового заговора против России; по их версии, ничем другим дело закончиться не могло, ибо силы зла и так уже натерпелись от фраз о могуществе России и социальном государстве и далее терпеть не в силах.
Тем временем ожидание новой зари свободы, по крайней мере в московских окологосударственных кругах, настолько сильно, что постепенно слышатся осторожные голоса, пока вполголоса, но приветствующие будущее утро.
Вот как звучат эти тихие голоса. Президент вернет из кавказской ссылки уже клеймящего северокавказских глав администраций Дмитрия Козака и даст добро на реформу судебной и правоохранительной системы, в том числе Генпрокуратуры. Президент даст по рукам зарвавшимся налоговым органам, уже никак не соотносящим реальные доходы компаний с планом налоговых сборов и собственными частными аппетитами. Президент разберется с тем, какое имя-отчество перед фамилией Иванов ему кажется более либерально звучащим, и сделает этого Иванова властителем над всеми остальными Ивановыми, а также Петровыми и Васильевыми. Наконец, президент лично займется перепрошивкой ПЗУ у обитателей Госдумы, и обновленный софт позволит депутатам заняться реальным, а не ритуальным законотворчеством. Разумеется, о назначении Гарри Каспарова министром спорта или о переводе Останкина из военного режима в режим полувоенный речи не идет — но не все же сразу.
И в предстоящие свободы, исчерпывающе описывающиеся популярным в иное время куплетом «У нас в Советском Союзе / Евреи учатся в вузе. / Вопрос еврейский решен / И даже вход в метро еврею разрешен», верится. Вернет, даст по рукам, разберется и обновит — мало того, многое из предсказываемого, насколько можно судить по отрывочным сведениям из околовластных структур, уже происходит. Причем, с моей точки зрения, Владимир Путин уже дал на прошлой неделе исчерпывающее объяснение происходящему. Напомню, выступая в Санкт-Петербурге с апологией индустриализации 20–30-х годов в СССР, президент рассуждал о применимости и неприменимости идеи плановой экономики для определенных исторических периодов развития страны. В 20–30-х годах плановая экономика была, с его точки зрения, уместна, поскольку была максимально эффективна для быстрой индустриализации преимущественно аграрной страны. В конце XX века, когда глобализация мировой экономики и переход к «инновационным формам развития» (судя по всему, противопоставляющимся индустриальным формам) были более эффективны, плановая экономика перестала отвечать запросам времени. При этом текущий момент Владимир Путин описал как не слишком годящийся для избыточного участия государства в хозяйственной форме страны.
Вкратце мысль президента, которую есть основания считать объяснением-декларацией нового будущего курса, можно выразить звучащей разумно и технологично фразой «Выбор государством форм вмешательства в экономику определяется стоящими перед государством текущими задачами в ней, а не абстрактными принципами». Политика здравого смысла, она же «управляемый либерализм», она же технократия — не того ли мы ждали еще в 1999 году?
Можно сомневаться в том, что команда Владимира Путина будет реализовывать ее лучше других, но что мы имеем против самой идеи?
А 18 июня глава Минэкономразвития Герман Греф несколько развил мысль президента в экономической области, заявив о дискуссиях в правительстве и «российских научных кругах» о выборе необходимых для решения насущных задач «оттенков экономической политики». По его словам, происходящее сейчас в этой отрасли знаний нельзя назвать «окончательным отходом от либерализма в сторону патернализма», и вектор, «генеральная линия» уже определены. «Мы будем создавать либеральную экономику, основанную на свободе российских граждан», — заявил министр.
Соединив эти послания, можно более или менее точно представить себе риторику предстоящего «либерального переворота». Цель — благосостояние граждан, основной курс — свободная экономика, средства для достижения цели и необходимые для этого маневры определяются обстоятельствами, путь неблизок, наберемся терпения и небрезгливости. Добавив к этому риторику еще одного представителя «либерального» крыла в правительстве России — главы Минфина Алексея Кудрина, можно получить полную картину. Нелиберальные способы действия — показательные процессы над особо злостными неплательщиками налогов типа ЮКОСа, государственные инвестиции с целью достижения определенных макроэкономических показателей, частно-государственные партнерства и поддержка «точек роста» (впрочем, «точками роста» это уже называться не будет, термин себя дискредитировал еще в 90-е) — могут служить либеральным целям. И черти могут возить воду на райскую мельницу, вопрос в стратегии и тактике переговоров с набольшими адскими военачальниками.
Конечно, само по себе признание идей экономической свободы как самых актуальных для текущего политического момента не может не радовать: принцип, по крайней мере, не отрицается. Конечно, злые языки объясняют вероятные будущие перемены более цинично. По их версии, промежуточные итоги передела собственности, реализуемого силовыми бизнесменами у власти, сейчас удовлетворяют все стороны, и «либеральный переворот» призван дать настоящую, действенную защиту приобретенного в ходе передела имущества. А окончательные итоги требуют продолжения приватизации в 2006–2007 годах — прежде всего, «Газпрома», разбогатевшей «Роснефти», «Связьинвеста», Внешторгбанка и Внешэкономбанка, ряда предприятий ВПК. Кроме того, фиксацию прибылей можно осуществлять лишь в условиях относительной политической стабильности, ее как раз и может дать «управляемый либерализм», он же «технократия». Какая разница — получить свободу из рук автора журнала «Молодой коммунист» или из рук полковника ФСБ? Свобода не пахнет.
О возможных масштабах расширения экономических и политических свобод, которые могут обеспечивать цели власти, можно спорить, однако не о том речь.
«Управляемый либерализм» как новый курс является для страны соблазном едва ли не более опасным, нежели выбор между авторитаризмом и демократией. Поскольку этот выбор реален, а не виртуален: его можно сделать, и его можно поддержать.
Против такого выбора, выглядящего естественным, тем не менее, есть возражения. В известном смысле выбор в сторону «управляемого либерализма» уже произведен в России в период залоговых аукционов в 1994–1997 годов, и именно этому выбору, произведенному и в силу недостаточной принципиальности, и в силу коррумпированности «реформаторов», мы обязаны происходящим в стране в 2005 году. Если в 1994 году залоговые аукционы подавались как стратегический маневр в целях создания нового класса крупных собственников, то возражения против аналогичных действий «питерских силовиков», с десятилетним опозданием стремящихся пополнить собой этот класс, циничны и необоснованны: маневры продолжаются, суть не меняется. Однако удивительным образом именно эти новые представители класса собственников являются сейчас главной опорой генерального прокурора Владимира Устинова, уже успевшего договориться до «генетической составляющей духовности сотрудника прокуратуры». Может, стоит остановиться с новыми собственниками? Если уж так необходимо «ограничить олигархов», то нужно ли делать это, позволяя создавать новые олигархические структуры? Тем более что в отличие от олигархов прежних времен новые приверженности идеям свободы как таковой не демонстрируют.
И это важно. Идея экономической свободы прежде всего завязана на идее гражданских и политических свобод, примата интересов частной жизни над интересами общества и государства и с ними не разделима. «Управляемый либерализм» может быть неплохим в сравнении с социализмом советского типа муляжом реальной свободы, но не более:
рано или поздно, как это произошло в России в 2001–2003 годах, найдется группа товарищей, у которой достанет сил реализовать «тактический маневр» в деле построения либеральной экономики и мотивировать это «создавшимся историческим моментом».
Это, по сути, и происходит с государственным финансированием технопарков, со свободными экономическим зонами. А ожидаемый либеральный прорыв между тем по времени будет совпадать с ожидаемой осенней дискуссией о направлении нефтяных сверхсверхдоходов из золотовалютных резервов ЦБ и Стабфонда в инфраструктурные проекты. И, скорее всего, определенные послабления госрегулирования экономики будут легко разменяны либералами на Панаму «опережающих госинвестиций в перспективные госпроекты». Либерализация — это прекрасно. Но нельзя ли тратить налоговые средства, отбираемые у налогоплательщиков под угрозой реального насилия, на какие-либо цели, отличные от воровства? Кажется, нам нечем финансировать судебную реформу? У нас миллион сирот? Так зачем же тратить их на новых олигархов?
Как ни странно, тут придется примкнуть к хору сторонников Российской империи — СССР как царства высокоморального. Можно рассматривать идеи экономической свободы исключительно как средство для достижения большего благосостояния граждан России. Многочисленные корреляции экономических свобод и процветания в мировой истории не могут не наводить на мысль о том, что эти вещи связаны. Однако это предполагает, что, найдись способ достичь благосостояния граждан, отличный от экономических свобод, эти средства надо использовать. В условиях политической несвободы нет ограничения на безумные и грабительские решения власти. В Германии в 1940 году было сытно и весело. Но я не хотел бы быть немцем в 1946 году.
Водораздел между технократией и свободой, по всей видимости, проходит там, где свобода признается только средством обогащения, а не моральной ценностью.
И в этом отношении жаждущий социальной справедливости сторонник восстановления СССР понятен куда больше, чем последователь идей аполитичной технократии. У него есть ошибочные принципы, но это принципы, а не целесообразность без границ. Разумеется, «управляемый либерализм» лучше диктатуры пролетариата. Но мы не настолько бедны, глупы и безнравственны, чтобы снова, как в 1917 году, провозглашать во всеуслышание: «Цель оправдывает средства». Тем более, как показывает практика, любая страна, провозгласившая этот принцип, рано или поздно вновь возвращалась к бедности.
