Цивилизация
После пятничного выступления первого вице-премьера Игоря Шувалова и его коллег по правительству в Госдуме разговоры о возможности падения кабинета Владимира Путина под грузом экономического кризиса, вероятно, прекратятся.
Зачем менять правительство, если оно способно поменяться само и уже поменялось на новое?
Шувалов свободно, как говорят чистую правду, сообщил парламентариям, что «кризис будет длиться три года». Депутаты не предали вице-премьера анафеме, хотя ранее слышали от него лишь про временные сложности в не испытывающей фундаментальных проблем экономике России, вызванные мировым финансовым кризисом, вызванным безответственной политикой властей США, вызванной отказом от многополярной модели геополитического развития, вызванным то ли глупостью, то ли злокозненностью, а скорее, отсутствием благодати, — так вот, все это закончится в конце 2009 года новым ростом, процветанием и погибелью врагов.
Теперь же, как выясняется, врагам России и непредвиденным обстоятельствам дано не менее трех лет на козни. И правительство России именно это, полагаю, и приводит в радостное расположение духа.
Мало того, я полностью солидарен с правительством своей страны, и по тем же мотивам, что и его министры. Я не знаю, где именно глава Белого дома произнес или просто утвердительно кивнул на произнесенное осторожно-полуутвердительное «кризис продлится три-четыре года…». Но это решило множество проблем и, смею надеяться, уже поменяло правительство России на новое без отставок и политического кризиса в придачу к экономическому.
Все очень просто. Горизонт планирования в российской экономике в период пика нефтяных цен в июле 2008 года в среднем не превышал двух с половиной лет. С августа 2008 года он сократился до полугода. Именно это позволяло бизнесу видеть позитив в заявлениях Минэкономики о возобновлении роста ВВП в конце 2009 года: это не свет в конце тоннеля, но намек на то, что свет дадут.
То, что кризис продлится три года, — радость иного рода: в прошлую пятницу Игорь Шувалов заявил, что у экономического кризиса нет и не будет конца в обозримом будущем. А это определенность, важнее которой в экономике не бывает ничего.
Идущие знамо куда приветствуют тебя, Цезарь. Три года кризиса — это политическая бесконечность. Правительство под давлением обстоятельств нашло в себе силы признать, что не в состоянии не только нейтрализовать последствия кризиса, но и эффективно вмешиваться в ход событий. Не стоит, коллеги, цитировать в блогах Мизеса, Хоппе или Бем-Баверка. Владимир Путин с трибуны Давоса сам клеймит протекционизм в мировой торговле. Его первый заместитель почти напрямую поясняет «Единой России», что правительство отводит себе роль «ночного сторожа» в кризисном саморегулировании экономики и посему готово поддерживать на плаву неэффективные предприятия, имея в виду лишь возможность социальных потрясений при их банкротстве. А просто заместитель без экивоков говорит о возможности дальнейшей девальвации и об ограниченности резервов суверенных фондов — как будто уже устроился на работу в Standard&Poors. На этом фоне глава ЦБ Сергей Игнатьев, спокойно рассуждающий о возможности дальнейшего повышения ставок для борьбы с атакой на рубль, выглядит записным социал-демократом. В самом деле, что горя в том, что промышленность не спешит кредитоваться в госбанках, предпочитая пересидеть острую фазу валютного кризиса за пределами рублевой зоны и отвергая идею займа под 25% годовых в рублях? В запасе еще три года ограниченных возможностей и неопределенных задач. То есть вечность.
Перелом в экономической политике Кремля и Белого дома пока не зафиксирован документально, тем не менее стихийное либертарианство правительства Владимира Путина все более очевидно.
Уже ни для кого, например, не секрет, что единственным препятствием для массовой национализации как банковской системы, так и целых отраслей промышленности, в частности металлургии — цветной и черной, со смежными угольно-транспортными угодьями, является не сопротивление олигархов власти, а, наоборот, сопротивление власти олигархам. Последние буквально впихивают активы в руки Белому дому в обмен на защиту от кредиторов, в том числе госбанков. Воистину стоило пережить август, сентябрь, ноябрь, декабрь и январь, чтобы к февралю 2009 года задаться вопросом: ну хорошо, национализация. Но есть ли у государства достаточное количество желающих порулить национализированными активами? Ведь одно дело — управлять «Норильским никелем» на росте цен на никель и медь, а другое дело — руководить промышленной группой размером в 2–3% ВВП Российской Федерации, которая чрезвычайно похожа на «Титаник» через 20 минут после свидания с айсбергом.
В текущей ситуации каких-либо проблем с отъемом частной собственности у правительства проблем нет. В банковской системе, где происхождение капитала и текущих активов банка более значимо, чем распределение долей акционеров, это, собственно, уже произошло. Экстренные запросы государственных Сбербанка и ВТБ к Банку России о субординированных кредитах на сотни миллиардов рублей показывают, что при выраженном намерении Сергея Игнатьева банковская система России станет на 95% государственной через 10–12 часов после соответствующего объявления о новом значении трех-четырех нормативов ЦБ. Но этого, уверяю, не будет; господин Игнатьев вряд ли желает себе мучительной смерти в роли последнего банкира Российской Федерации, в течение последующих 10–12 часов он будет линчеван, как несостоятельный кредитор последней инстанции. Не желает этого и ни один член путинского правительства.
Да и сам Путин, похоже, в январе 2009 года признал очевидное: полностью контролировать ход событий правительство России не может, почему и не желает больше играть в коллективного экономического Бога.
Это решение — признаться самим себе — не далось кабинету министров легко. Оно формировалось на десятках ежедневных совещаний, заседаний и коллегий по всей Москве и иногда за ее пределами. Совещания дали весьма ограниченный прямой эффект и неожиданный побочный. Выяснилось, что в сутках всего 24 часа, международные резервы РФ велики, но конечны, экономика в России несколько больше, нежели это представлялось в отчетах Минэкономразвития, и сложнее, чем самые замысловатые схемы плана-2020, а кризис не спешит укладываться в рамки, отведенные для него прогнозами Эльвиры Набиуллиной. Мало того, кризис мало чем отличается от украинского кризиса — равно как и от гонконгского, австралийского, датского: августовская ложь о том, что кризис в России является не внутриэкономическим, а мировым, в январе оказалась истиной.
А значит, можно с облегчением вздохнуть.
В кои-то веки мы действуем правильно — ровно так же, как Саркози, Обама и Браун. У нас не хуже, чем у соседей. У нас так же.
Детали реакции национальных правительств на экономический обвал 2008 года действительно незначительны. Но то, что правительство Владимира Путина стало одним из первых в мире, официально снявшим с себя политическую ответственность за состояние экономики, продолжительность будущих потрясений и конечную точку, в которую хозяйственная система придет по ее итогам, дает повод для очень умеренного, но уже оптимизма. Ведь пока, по правительственным прогнозам, пройдено не более 15% кризисной траектории, и уже можно признавать несовершенство правительства, хотя еще нет оснований сомневаться в его предусмотрительности. Что же мы услышим на 55% кризиса?
Один мир, один кризис, один черт — ничего путного не выйдет. Что же, и такой ответ стоит дороже любого антикризисного плана. Во-первых, он более честен, чем прогнозы, которые сейчас действительно малоосновательны. Во-вторых, что бы ни говорили экономисты-этатисты, пока нет ни одного свидетельства гибели или даже долгосрочного ущерба какой-либо экономике от ограничения государственной активности в ее работе.
Однако деятельность государства в России, несмотря на экономоцентричность века сего, не ограничивается чисто экономическими вопросами, а затрагивает и социальную, и политическую сферы.
В Минздравсоцразвития уже осторожно отмечают оздоровляющее действие повысившегося уровня безработицы на перегретый рынок труда.
На официозных митингах в эти выходные представители «Единой России» на местах уже признавали, что «АвтоВАЗ» действительно выпускает плохие автомобили, хотя еще не до конца разделяют мысль о безнравственности госзащиты доходов «Рособоронэкспорта» от этой недушеполезной деятельности. А коллеги с центрального телевидения уже смеют утверждать в частных разговорах: никогда за последние восемь лет им не работалось так свободно, как в ноябре — декабре 2008 года.
Так зачем же останавливаться на достигнутом?
