Цивилизация
«Мальчик родился в малообеспеченной семье, родители рано умерли, воспитывался он дедом да бабкою». Хорошее начало для карьерной биографии в прежние времена, особенно если еще и классовое происхождение не подкачало. То есть малообеспеченная семья не должна была быть из опустившихся дворян и прочих эксплуататоров.
Наш мальчик родился уже в наши дни недалеко от Москвы, в одном из ее городов-спутников, многие жители которых проводят большую часть своей жизни в электричках – по пути на работу и с работы в большом городе, наблюдая окрест медленно проносящуюся неустроенность прижелезнодорожной жизни. Впрочем, и по месту прописки они по большей части видят то же. Недостаточно убого и безнадежно, чтобы стремиться во что бы то ни стало вырваться из всего этого. Недостаточно далеко от сытой Москвы, чтобы не потерять окончательно надежду, что ты хоть как-то к этой сытости еще сможешь прислониться.
Наш герой, впрочем, всегда хотел большего, чем тащиться по колее. Он хотел делать себя сам, насколько это позволяли обстоятельства. Личные качества всегда можно подстроить под обстоятельства — этот постсоветский урок усвоили миллионы и миллионы. Он был из тех, кто его тоже усвоил.
На юрфак МГУ поступил сам, без блата и даже без денег. Ни того, ни другого у него не было по определению. Может, повезло, что попал в «демографическую яму» (она заметно снизила конкурс в тот год), но, скорее всего, он просто очень хотел, старался, зубрил и грыз зубами то, что нужно грызть для поступления. На фоне расслабленных по большей части москвичей, у которых мотивация чего-то добиваться в жизни падает в обратной пропорции к беспечности детства и отрочества благодаря неустанной заботе «партии и правительства» в лице становящихся в конце концов надоедливыми предков, такие целеустремленные люди способны подкупить своим блеском в глазах любую приемную комиссию. Мол, надо же, кому-то еще все это интересно, кто-то еще чего-то хочет в жизни добиться.
Почему юрфак? А в каком юноше, зададимся вопросом на вопрос, не живет хотя бы в глубине души стремление к справедливости и желание самому в установлении этой справедливости как-то поучаствовать? Вот и он тоже хотел. Учиться старался. Жил бедно и расчетливо: ходил в одном и том же, на студенческих тусовках экономил, хотя и не был, как это сейчас называется, «задротом». Один мой знакомый, отпрыск которого учился на том же юрфаке, помогал ему. Но так, чтобы не сильно оскорбить молодое самолюбие, – не деньгами. То еды ненавязчиво подбросят, то еще чего.
Теперь сын моего приятеля учится во Франции. Его, что называется, дрючили на манер тех английских детишек, что играют в мороз в футбол в трусах и майке, спят в ненатопленном каменном доме и едят на утро пресную овсянку. Это было, конечно, вопреки сложившейся тогда в нашем обществе норме. Мой знакомый мог себе это позволить, зарабатывал он хорошо, на преподавателей тратился тоже очень хорошо. А за французскую магистратуру ему теперь даже и платить особо не надо: его отпрыск, вытолкнутый за границу, там сам всего уже добился. Он среди лидеров своего тамошнего класса по успеваемости.
А что же наш герой, что родом из подмосковного города? Он окончил юрфак вполне успешно. Сейчас пристроен. В прокуратуру. Вернее, куда-то там в следственные органы. Зарплата маленькая, в сущности, для Москвы ничтожная. Но через полгода работы он уже купил себе довольно приличную тачку. Стал нормально одеваться. Даже очень прилично. Он больше совсем не голодает.
Сын моего знакомого с ним как-то встретился, приехав на побывку из своей французской магистратуры. Но общего разговора уже не получилось. Услышал лишь про то, как надо того прессануть да на этого нажать. Но не для того, как вы догадались, чтобы наконец начать воплощать в жизнь мечты и идеалы юности, не за ради установления справедливости. Системе потребовались считанные недели, чтобы трансформировать эти мечты в конвейер по выколачиванию бабок. Трансформация прошла быстро и успешно – так что даже и следов терзаний на молодом лице не оставила. Теперь он с горящими глазами говорит примерно так: «Я порву любого, кто меня остановит». И порвет. Цена вопроса возрастает стремительно, как, судя по всему, стремительна будет и его карьера. Скольких он посадит безвинно, сколько уголовных дел заведет по заказу и сколько закроет за деньги?
Наверное, ему были бы очень смешны все эти наивные рассуждения о том, как, мол, надо менять такую систему – внедрять ли в нее кристально честных людей, подыскивая их по всей стране штучно; разогнать ли вообще все подобные «органы» к чертовой матери, создав на их месте нечто совершенно новое; пересуды о том, как стимулировать честных или карать нечестных. Все эти разговоры, он уверен, не имеют к системе, в которую он моментально встроился, никакого отношения. Он уверен: она выживет. И он в ней такой, какая она есть на сегодня, выживет тоже. И преуспеет.
Испорченный, в свою очередь, французской магистратурой отпрыск обратился с недоуменным вопросом к отцу, тем паче что тот в былые времена оказался как-то и сам вхож в круг тех, кого называют «принимающими решения». Мол, как же так, папа? Неужто среди «следаков», «ментов» и «прокурорских» нынче вообще нет приличных людей, тех, что не воруют, не выполняют грязные заказы, в том числе своего непосредственного начальства? Ты, мол, посмотри хотя бы на автопарк вокруг любого такого учреждения – на чем люди ездят, при своей-то скромной зарплате. Не знаю, что он тогда ответил своему отпрыску, а мне лишь рассказал байку. Про то, что,
мол, знаком с одним заслуженным бывшим сотрудником, который, уходя на пенсию, купил сыну, пришедшему работать в органы, самую дорогую машину, какую только смог. С одним напутствием – ты только, сынок, не воруй и взяток не бери. Он очень хотел, чтобы его сын работал в органах честно.
Сам же мой знакомый сегодня бесконечно рад, что его наследник, колебавшийся до самого последнего времени и все порывавшийся было возвращаться, теперь резко и окончательно переменил свое мнение. Он не вернется в Россию. Он будет цепляться за «остаться там» до последнего.
Кто и чем сумеет и захочет доказать ему, что он при этом ошибается?
