Охлократия интернета

Кем в большей степени формировалась телевизионная картинка из «восставшей Ливии» — во всяком случае, на первоначальной стадии тамошних беспорядков? Скорее катарским телеканалом «Аль-Джазира», нежели американским CNN. Мутные сцены, снятые на мобильные телефоны, дополнялись слухами с улиц, вскриками случайных прохожих, заявлениями переметнувшихся на сторону восставших министров и политиков. Все это вместе вполне логично упаковывалось в контекст, удобный для восприятия что западным зрителем, что всяким иным: народ восстал во имя справедливости, против диктатуры и коррупции.

Что касается неарабских медийных ресурсов, то они уже давно «заточены» под именно такое – часто упрощенное – понимание процессов в практически любом государстве мира. Современная индустрия масс-медиа вообще не любит полутонов, сложностей и нюансов. Есть плохие парни — и есть хорошие. Есть репортажи и скандалы, делающие рейтинги – и есть «скучная» многоплановость реальной жизни, которую объяснять в условиях цейтнота прайм-тайма нет никакого желания, но также нет и человеческих (репортерских, аналитических) ресурсов, склонных к такой работе. Нет и массового зрителя/слушателя, утруждающего себя тем, чтобы не глотать новости не пережевывая, но вдумываться в то, что видишь, и уметь это критически осмысливать.

Пожалуй, в будущие учебники по манипуляции массовым сознанием (которая становится, по сути, самостоятельной и престижной профессией) история о том, как «арабы развели Запад на военную операцию против ненавистного им Каддафи», может войти наряду с рассуждениями о том, как развитие технологий (в данном случае информационных) способно изменить сущность массмедиа.

Разумеется, на принятие решения о начале войны в Ливии оказали влияние и многие другие факторы: скажем, свои мотивы были у Саркози, у Кэмерона, у катарских правителей. Но в целом нельзя не поразиться тому, сколь легко и непринужденно в современном мире принимается решение (обдуманное или просто навеянное «новостным контекстом»?) о начале полномасштабной войны, как будто речь идет о средневековой сваре феодалов, вздорно не поделивших между собой заливные лужки. Где же «просвещенность» и ответственность, которые вроде бы должны быть присущи постиндустриальному, информационному веку? Которому также должны быть свойственны более «демократические» ценности и нормы, над выработкой которых человечество трудилось веками? Где, наконец, хоть какие-то принципы и ценности, о которых все так многословно говорят, делая вид, что именно они (ценности) ставятся во главу угла новейшей внешней политики государств и целых блоков? Ан нету ничего этого.

Стилистика принятия решений о начале войны примерно та же, что в интернет-стрелялках, в компьютерных играх. Вроде как нажал кнопку/кликнул мышкой – и на экране что-то взорвалось. Где реальность, а где реальность виртуальная – уже трудно понять. Бомбить Каддафи «томагавками» почти то же самое (по восприятию), что «забанить» неугодного вам посетителя блога в LiveJournal.

В современном мире многие не задумываясь разделяют положение о том, что свобода слова и демократия неразрывно связаны между собой и укрепление первой неизбежно ведет к укреплению второй. Опустив в данном случае (для ясности) рассуждения о том, что нужно вообще-то разделять демократию со свободой как таковой, попробуем лишь осторожно усомниться в прежней эффективности функционирования упомянутой связки в условиях «всеобщей интернетизации».

Быть может, речь идет всего лишь о торжестве «интернет-охлократии» — не более того?

Современные массмедиа все больше подстраиваются под интернет по форме подачи информации, но также и по тематике, в оперировании весьма ограниченным количеством незатейливых мифологем, понятных поколению интернета. Хотя, с другой стороны, сюжеты в том же интернете для блогов и комментариев по большей части по-прежнему берутся из традиционных СМИ. Их берут, перерабатывают и одновременно расширяют число как бы «равноправных» участников создания новостного контента. И тотчас возникает уже новый – адаптированный – контент.

Разумеется, интернет-сообщество – всевозможные социальные сети, Facebook и Twitter – по определению вроде бы «демократичны», они антииерархичны по своей природе, то есть не признают почти никаких авторитетов, кроме тех, что рождены в онлайне. Социальные сети не обременены, как правило, не только никакой идеологией, но зачастую и сложившимся мировоззрением пользователей. Они могут вполне успешно способствовать распространению самых дремучих, националистических (вплоть до фашистских) взглядов, популяризации безграмотных, но популистских суждений. Они вообще более пригодны для популяризации простых решений и суждений, нежели сложных.

Интернет-ресурсы, как и эсэмэски, конечно же, выполняют уникальную и весьма эффективную роль в мобилизации людей на массовые акции — прежде всего акции протестные. Если же говорить о содержательной части, то социальные сети, играющие непревзойденную роль по части массовой мобилизации, куда хуже служат в роли распространителей идей, концепций, для формирования целостного мировоззрения, систематизированных сколько-нибудь общественно-политических взглядов. Более того, «тусование» в социальных сетях, равно как и все более активное использование других современных медийных форм (включая электронную почту, чаты, sms-рассылки, твиты и прочее), по большому счету непредсказуемо, неопределенно по своему общественному и тем более политическому результату. Никто не знает, что именно он получит на выходе. Как никто, к примеру, не знает, что мы получим «на выходе» в результате арабских «революций» — то ли «демократию», то ли «Аль-Каиду» (организация запрещена в России) у власти. Даже лидеров «восстаний» — и то идентифицировать невозможно. Неясно, например, с кем вести диалог, кого поддерживает та же западная коалиция в той же Ливии, кто все эти люди, и что у них на уме.

Целеполагание в социальных сетях по своей природе иное, нежели в офлайне. Чаще всего (если речь не идет о внезапном восстании масс по призыву Facebook) попытки «политизировать» активность того или иного сегмента социальной сети оборачиваются вполне безобидным обменом политическими байками, анекдотами, карикатурами, трейлерами. Наверное, есть и такой эффект: человек, кликающий мышкой на тот или иной сайт, голосуя за тот или иной баннер, выставляющий комментарий по тому или иному поводу, ставя «смайлик», «ржунимагу» или же, напротив, «незачот», полагает, что его миссия на этом собственно и заканчивается. Он полагает, что уже присоединился к «протесту», к некоему движению за или против чего-то. Но эти внутренние ощущения от действий в виртуальном пространстве, увы, часто бывают неадекватны эффекту от них в пространстве реальном. Гражданская активность получается какая-то редуцированная. И она не только не может заменить активность в офлайне, но может быть умело использована манипуляторами общественного мнения в качестве предохранительного клапана, выпускающего излишний пар недовольства, накапливаемого в обществе. Сколь угодно массовая совокупность «протестных» блогов, «постов» и «комментов» не может привести ни к революции (если понимать под таковой не просто свержение конкретного правителя, а изменение строя), ни даже к реформам, а всего лишь к уличным беспорядкам, хаосу и бардаку.

В долгосрочном плане, наверное, да — что-то там такое рано или поздно вызреет. И, к примеру, если с настойчивой последовательностью вывешивать в YouTube снятые скрытой камерой сцены фальсификации выборов или бесконечную наглую езду «випов» с «мигалками» по встречной полосе, то, наверное, со временем у зрителя на сей счет сложится какое-то мнение, выраженное не только в виртуальном возмущении, но и побуждающее его к конкретным действиям в офлайне. Но пока буря возмущения никак не выходит за рамки виртуального стакана воды: «отпостились» — и успокоились.

К тому же виртуальное пространство предоставляет даже самым маленьким, но сплоченным группам и даже отдельным активным индивидам колоссальные возможности для влияния и манипуляций. В частности, одним из видимых результатов информационной революции, частью которой стала интеграция СМИ и интернета, обретших невообразимо большее, чем когда-либо прежде, влияние на процесс принятия решений, стала все большая склонность политиков, партий и целых государств к принятию решений скорее популистских, нежели взвешенных и просчитанных. Ведь непременным условием таких решений становится стремление продать их так называемому «общественному мнению», а по сути – интернет-охлократии. Эффективность, грамотность решений, профессионализм отходят на второй план. Такой подход, в частности, ведет к деградации, вырождению политического лидерства, к раскрутке и выдвижению на властные позиции выскочек, политиков-пустышек, людей поверхностных и безответственных, с узким горизонтом мышления. С одной стороны, вроде бы надо учесть мнение всевозможных блогеров-избирателей. С другой, наиболее эффективные и стратегически верные решения довольно часто изначально отражают мнение незначительного, но квалифицированного меньшинства, а большинством часто встречаются враждебно. Значит, они заведомо «не продаются» в условиях современной политики.

Социальные сети – это всего лишь среда, общение с которой и внутри которой не имеет заранее заданного результата. Эта среда создает определенные предпосылки – гибкость, быстрота суждений, вариативная стилистика по любому поводу, которые могут позитивно воздействовать на общество в целом, сделать его со временем более зрелым, ответственным, демократичным — и свободным. Но могут и не преуспеть в этом. И тогда та же самая технологическая основа всеобщей интернетизации, всеобщей вроде бы доступности информации может послужить отличной платформой для такого тоталитаризма, по сравнению с которым тоталитаризм советского образца покажется разгулом анархии, безграничной вольницей.