По ком звонит рында

Мэр Москвы решил вернуться в город, прервав отпуск и «лечение спортивной травмы». Честно говоря, это воскресное сообщение было для меня неожиданным. Как?! Он в такое время не был в задыхающемся уже минимум неделю от смога городе (притом, что пожары подступали к нему весь июль)? Не руководил без лишнего суетливого пиара в духе городского телеканала срочными мерами по оказанию помощи людям, не следил непосредственно с места событий, где предельно допустимая концентрация угарного газа и прочей гадости превысила, по официальным только данным, норму в 7 раз в пятницу, за тем, как организовывают пункты экстренной помощи задыхающимся? Он не изучал оперативные сводки экологической обстановки, не проводил одно за другим совещания с руководителями производств с тем, чтобы они вообще закрылись или, по крайней мере, снизили выбросы вредных веществ в опасную для здоровья атмосферу? А разве он не проводил вдали от телекамер (чтоб не мешали) бесконечные совместные совещания со столь милыми ему подмосковными властями, дабы координировать борьбу с пожарами и помощь периодически впадающим в панику от угара и не знающим, куда им бежать, людям? А разве не под его непосредственным руководством московские власти сплотились с общественными некоммерческими и волонтерскими организациями в помощи погорельцам?

Кстати, Москва обладает при этом всевозможными силами и средствами по лечению всяческих спортивных травм, так что мэр города мог бы, наверное, продолжить свое лечение и без отрыва от производства. Сравнение, конечно, хромает, но представьте себе, скажем, тогдашнего мэра Нью-Йорка Джулиани, объявившегося с курорта или даже лечения через неделю после 11 сентября.

Слушайте, уважаемые москвичи и гости столицы, вы как-нибудь вообще в эти дни почувствовали на своей собственной потной шкуре, что власти города проявляют о вас заботу, помимо того, что они, а также санитарные службы страны постоянно путались в показаниях насчет этих злосчастных вечно отсутствующих в аптеках в те дни, когда на них возникает спрос, марлевых повязок: то говорят, что они бесполезны, то советовали надевать перед выходом на улицы, смачивая водой? Спикер Мосгордумы, в отсутствие Лужкова в эти дни в городе, отмахнулся, как от назойливой мухи, от предложения одного из думских (федеральных) политиков ввести в городе чрезвычайное положение. Тут же возникли циничные слухи – якобы во многом потому, чтобы не платить тем же медикам повышенные оклады, полагающиеся в таких случаях. Но попутно возникает легкое недоумение: если ЧП не вводится в таких случаях, то в каких же тогда оно вводится? В случаях ядерного нападения или угрозы захвата власти только?

Впрочем, отвлечемся от московских властей и поглядим вокруг, а также чуток повыше. Можно ли сказать, что в эти дни власти самого разного уровня – каждая власть на своем уровне – делали все от них зависящее по оперативной мобилизации подконтрольных сил и средств для борьбы с бедствием, а также для общения – диалога, прости, господи — с угорающим населением, которое ждало от них как можно более объективной и подробной информации, конкретных полезных советов (помимо советов пить поливитамины и сидеть дома)? Много ли было сказано, что немаловажно, искренних, а не натужных слов солидарности? Именно в таких случаях, именно в такие трудные моменты для страны те, кто поставлен руководить этой страной на вверенном ему участке, должны, по идее, выходить к подданным – поселка, города, региона, страны в целом — со словами, начинающимися с обращения примерно хоть бы и в таком духе: «Братья и сестры, к вам обращаюсь я…» Если только, конечно, речь не идет об оккупационном режиме.

Много ли вы видели в эти дни «вождей» сельских поселений, городков и поселков, пытающихся там, где надо, мобилизовать, успокоить и должным образом проинформировать людей, умеющих при этом не вельможно-снисходительно, а искренне-участливо выслушивать порой даже самые невразумительные обращения и, главное, отвечать на них адекватным делом? Много ли участковых милиционеров было отряжено властями пройтись по домам с нелишними предупреждениями об опасности небрежения огнем в эти дни? Намного ли – ну хоть на сколько-нибудь – усилился контроль разного уровня властей и правоохранительных органов за поведением наших вечно беспечных любителей пивка и водочки на жаре под тут же сбацанные шашлычки — и гори оно все огнем? Кто-нибудь обошел жителей вашего, пусть даже самого благополучного и престижного, поселка с рассказами (а надо бы – с напоминаниями) о том, что кому делать в критической ситуации, где есть пожарный пруд, кирка, песок, ведра, гидрант и огнетушитель, возможна ли эвакуация и как она будет проходить? Много ли руководителей всевозможных собесов скооперировались с теми, кто, откликнувшись на чужую беду, стал собирать вещи, деньги и продукты погорельцам?

И еще очень любопытно, где-нибудь, кроме пресловутого села в Тверской области, блогер которого через Алексея Венедиктова матерно достучался аж до самого Путина, повесили эту самую пресловутую рынду? Может, где-то это и было – было бы приятно прочесть об этом хоть бы и в «комментах».

По большей же части складывается впечатление, что в огне пожаров угорают порознь и каждая по-своему две совершено разные страны. Одна — полунищая, мечущаяся с лопатами и березовыми ветками один на один в борьбе с огнем, подступающим к жалкой хибаре, ждущая помощи или хотя бы слова доброго, толкового совета, ободрения, технической поддержки, толковой организации, координации сверху раньше, чем понадобятся так чудно разрекламированные постпожарные компенсации от самого премьера. Другая – официальная и виртуальная одновременно, всегда спокойная, вельможная, надменно-снисходительная и уверенная в себе и собственной вечной правоте, старающаяся никогда не огорчать «недоумка-обывателя» публичными непопулярными, хотя бы и нужными стране решениями, никогда не опускающаяся до откровенного и искреннего диалога с этим обывателем, с народом, не знающая, как он на самом деле живет, чего боится и чего себе думает. Эта по-настоящему другая Россия боится вечно непознанного нашего среднего человека, боится его информировать (сиречь расстраивать, «очернять» его и без того убогую жизнь), призывать его на помощь, призывать к деятельному конструктивному и равноправному соучастию в государственных и общественных делах (вдруг он выйдет из-под контроля и начнет интересоваться, как мы до такого убожества докатились и кто спер деньги), боится вести с ним искренний, честный диалог. Для этой другой России обыватель – это всегда не более чем некий бессловесный и недалекий умом незримый «поглядывающий» за ходульно поставленными разговорами в программе «Время» между двумя или более высокими чинами, сидящими друг напротив друга через приставной столик и с невозмутимыми выражениями произносящими как бы друг другу, а на самом деле закланным на промывание мозгов телезрителям, не несущие никакой смысловой нагрузки банальности вроде «проследите, пожалуйста, чтобы власти на местах позаботились о людях. – Да, конечно, мы уже сделали все возможное, чтобы забота о людях дошла до каждого». Ну и так далее.

Федеральные СМИ, как видно по хорошо срежиссированной картинке и вылизанным, на всех каналах одинаковым формулировкам, со своей «мобилизацией» справились преотлично: ни одного лишнего, да и не лишнего слова, минимум репортажной, по определению тревожной информации, только успокаивающие тона, еще лучше — побольше с примесью победности реляций. И непременно в конце всякого сюжета о пожарах – подробный рассказ о том, как в сгоревшей дотла деревне в Выксинском районе Нижегородской области под прицелом нескольких веб-камер уже строят новые дома – лучше прежних – для погорельцев.

Явно отрабатывалось лишь одно задание: не сеять панику. Сюжет о пожарах шел хоть и главной или заглавной новостью, но подавался и продолжает подаваться весьма лаконично, в одном интонационном ряду с другими событиями по всей планете – наводнениями в Европе и Пакистане, референдумом в Кении, чем-то забавным из мировых зоопарков или из Книги рекордов Гиннесса, типа отправления в кругосветку 16-летней голландской мореплавательницы. Другого задания – вести в эти трудные дни диалог со своим народом — люди, управляющие СМИ и руководящие страной, видимо, не ставили. Мол, не пастыри мы вам. Наверное, нет, не пастыри.

Кстати, и о пастырях: даже от патриарха не было в эти дни лишнего слова сказано – хотя бы обращения к тем безмозглым радостным ужравшимся кретинам, которые продолжают и в эти дни жечь костры, засирать родную страну в местах так называемого «массового отдыха граждан», а также во всех прочих местах, — страну, и так уже засранную до предела и загоревшуюся то ли действительно от аномальной жары, то ли уже просто оттого, что она не могла наконец не загореться – от бесконечного бардака и разрухи (причем в основном – в головах, все остальное вторично). Так, бывает, периодически горят сами по себе дурными смрадными пожарами нищие, населенные гопотой и тунеядцами трущобы и фавеллы, представляющие собой одну сплошную помойку, даже в самых в остальном благополучных странах.

Столь тщательно вроде бы выстроенная вертикаль власти в дни большой опасности на поверку раскочегаривалась, как скрипучая телега. Судя даже по той скудной официальной информации, которую выдавали в прессу, полномасштабная борьба с огнем – в круглосуточном режиме (с подсветкой – какое достижение для 21-го века!), с подключением армии (наконец-то, после двух- или трехнедельных полномасштабных пожаров в Поволжье и центре), трубопроводных инженерных частей, с переброской соответствующих частей и подразделений из других регионов страны и т. д. – произошла не ранее, чем через месяц после начала техногенной катастрофы. Именно техногенной, а не природной, потому как к этому своему пожароопасному состоянию леса России были «удачно» подготовлены, в том числе пару лет назад принятым новым Лесным кодексом, разрушившим прежнюю систему лесоохраны. Если это – максимально быстрая мобилизация, на которую способна наша страна с таким управлением, то страшно подумать, что случится, если враг или катастрофа окажутся более быстрыми, мощными, разрушительными, чем просто лесной или торфяной пожар. По ком тогда будет звонить та рында?