Цивилизация
Ключевым событием первого дня Санкт-Петербургского экономического форума стала организованная Сбербанком панельная дискуссия между министром экономического развития Андреем Белоусовым, помощником президента Эльвирой Набиуллиной (которая через три дня вступит в полномочия председателя Центрального банка России) и первым заместителем председателя ЦБ Алексеем Улюкаевым.
Особую пикантность ситуации придавало то, что ведущий дискуссию председатель правления Сбербанка Герман Греф при каждом удобном случае отмечал, что после ухода Набиуллиной в ЦБ ее место помощника президента, судя по сообщениям СМИ, займет Белоусов, а его кресло министра — Улюкаев. В преддверии перестановок послушать споры двух бывших (Греф и Набиуллина), одного действующего (Белоусов) и одного потенциального (Улюкаев) министров экономического развития собрался весь бомонд, приехавший на форум, — от членов правительства и губернаторов до банкиров из первой десятки российских банков. Дискуссия проходила в самом большом зале «Ленэкспо», в котором завтра будет выступать президент Владимир Путин.
Первый поставленный Грефом перед спикерами вопрос о причинах замедления роста российской экономики сразу выявил полярное разделение точек зрения по двум ключевым пунктам — завышенности курса рубля и процентной ставки.
Три причины замедления экономического роста, по версии Белоусова:
1. Укрепление реального курса рубля. В 2011 он достиг с учетом инфляции докризисных показателей и к марту 2013 превзошел их на 20%.
2. Рост процентных ставок. Сейчас они составляют 11–13% при стоимости депозитов в 8%. Банковская маржа достигает 4–5 процентных пунктов.
3. Рост тарифов естественных монополий. Цены на газ для промышленности выросли в долларах к 2007 году вдвое, электроэнергия — в 1,5 раза. Издержки реального сектора растут еще и за счет роста реальной зарплаты в долларах в 1,6 раза.
Улюкаев категорически не согласился с Белоусовым прежде всего по вопросу завышенности курса рубля. Он приводил примеры быстрого экономического роста в России в нулевые годы при одновременном укреплении рубля и больших колебаний валюты в Бразилии и других странах во время кризиса, которые, по его мнению, не дали экономикам этих стран никакого эффекта.
Набиуллина сначала не вступала в дискуссию и просто спрашивала — сегодня курс рубля не управляется, он рыночный. ЦБР контролирует только волатильность (избегает слишком широких колебаний), а не сам уровень курса. Зачем возвращаться к управлению курсом? После чего возложила ответственность за экономический рост на инвестиции и на правительство.
В ответ Белоусов привел пример Японии и Китая. Знаете, заметил он, когда прекратилось японское экономическое чудо? В 1985 году, когда Япония подписала знаменитые «Плаза-соглашения» (по имени отеля, в котором они подписаны), в результате которых иена ревальвировалась (выросла) в 1,5 раза, а темп экономического роста в Японии упал с 8% до 2%. И, наверное, все помнят, как сопротивляется Китай ревальвации юаня последние годы, чтобы избежать подобного же эффекта.
Несмотря на свою вполне однозначную позицию, Белоусов ни разу в течение дискуссии не произнес слов «девальвация» или «ослабление» применительно к рублю. Только «чрезмерное укрепление», «сдерживание роста» и т. п.
Осторожность вполне понятная. Недавнее заявление министра финансов Антона Силуанова о том, что Минфин будет покупать валюту на рынке и это может привести к ослаблению курса на 1–2 рубля, уже вызвало резкую реакцию рынка — повышение спроса на иностранную валюту и падение рубля.
Никто не спорил о вреде роста тарифов естественных монополий для экономического роста. Хотя Улюкаев указал на то, что этот вопрос не совсем однозначен, низкие тарифы могут иметь и негативное значение для экономического роста, т. к. связаны с размером инвестпрограмм этих монополий: ниже тарифы — ниже доходы госкомпаний — меньше инвестиций — меньше экономический рост.
Полное несогласие среди спикеров вышло с процентной ставкой. Белоусов считает, что ее необходимо снижать. Улюкаев говорит, что она не такая высокая, как считает Белоусов: не 11–13%, а, по расчетам ЦБР, всего 10,2%. А ставка привлечения депозитов банками — до 9%. И банковская маржа, таким образом, совсем не велика.
Греф спросил у Белоусова, каким образом он хочет снизить процентную ставку, ведь она определяется рынком, а не устанавливается госорганом, как тарифы естественных монополий. Белоусов переадресовал вопрос обратно самому Грефу, как банкиру.
Греф объяснил, что банковская ставка определяется тремя факторами — стоимостью фондирования (привлечения средств), оценкой рисков и банковской маржей (разницей в процентах по выданным средствам и привлеченным). Первые два фактора полностью в руках ЦБ — именно он определяет объем ликвидности на рынке, а следовательно, стоимость фондирования, и именно по его методикам рассчитываются все банковские риски и отвлечение средств банков на обязательное резервирование.
Что же касается банковской маржи, то из-за конкуренции в банковской сфере она последние два года падает.
Но банкам нужна маржа, нужна прибыль — прежде всего, опять-таки, из-за требований ЦБР. Центробанк постоянно повышает требования к капиталу банков, и увеличить его они могут прежде всего именно за счет прибыли. Иначе недостаточность капитала просто остановит все кредитование и приведет к росту неустойчивости банковской системы.
Две причины замедления экономического роста, по версии Улюкаева и Набиуллиной:
1. Стагнация глобального спроса (Улюкаев). Нет роста экспортных доходов (Набиуллина), что, по сути, то же самое.
2. Исчерпание возможностей восстановительного роста после провала 90-х годов и кризисного спада 2008–2009 годов.
Белоусов не только «отсиживался» в защите, он резко критиковал трактовку причин замедления экономики со стороны Улюкаева и Набиуллиной. Я не понимаю, говорил он, что такое «прекращение восстановительного роста экономики». И откуда мнение о том, что российская промышленность вышла на предел использования производственных мощностей, за которым рост возможен только за счет существенных инвестиций. Использование мощностей у нас ниже, чем в Европе, и посмотрите опросы предприятий: на первом месте у них не недостаток мощностей, а ограничения спроса на продукцию.
Ближе к концу дали слово еще одному участнику дискуссии — Юй Юндину, старшему научному сотруднику Академии общественных наук КНР (CASS). «У вас низкая инфляция, слабый юань и рост 7–8% в год, — сказал Греф. — Расскажите, что у вас в Китае такого, чего мы в России никак сделать не можем?»
Юндин только удивлялся. У нас в Китае, говорил он, рост 8%, а инфляция — 1%. Когда замедляется рост — мы ослабляем денежную политику и ускоряем его. Когда из-за этого растет инфляция — мы ужесточаем денежную политику и сдерживаем ее. Из-за чего снова рост падает. А потом все это еще раз. А у вас рост 1–2%, а инфляция — 7%. Все наоборот. И что тут делать — трудно сказать.
У вас высокая процентная ставка — значит, должен быть приток капиталов. Но у вас отток, что тоже непонятно. Сочувствую ЦБ, он мало что может сделать в такой ситуации.
И все же России надо ориентироваться на снижение ставки, решил Юндин, вряд ли это сильно увеличит отток капитала. Правительству надо заниматься инвестициями, прежде всего в инфраструктурные проекты. И главным приоритетом для России должен быть рост внутреннего спроса.
При подведении итогов дискуссии первой взяла слово Набиуллина и все-таки сформулировала свою позицию по обсуждаемым вопросам. Это, пожалуй, было первое достаточно определенное высказывание по принципиальным экономическим вопросам будущей главы российского Центробанка.
Набиуллина против понижения курса рубля.
Выиграет от этого только узкий круг экспортеров, а расплачиваться пришлось бы российским гражданам — ведь импорт составляет до 50% потребительского рынка, и он подорожает в случае ослабления рубля. Надо снижать процентную ставку для стимулирования инвестиций. Но делать это административно нельзя. Для этого нужно снижать издержки и риски банков путем серьезных институциональных реформ. Надо расширять рефинансирование и увеличивать ликвидность в экономике, но постольку, поскольку это не приведет к росту инфляции и оттоку капитала.
Базовое условие для снижения процентных ставок — инфляция. Разгонять ее для получения краткосрочного эффекта «нельзя ни в коем случае».
В общем, на каждое «за» у Набиуллиной нашлось свое «но». В результате определенности в будущей политике российского ЦБ добавилось совсем немного. Позиция против ослабления рубля прозвучала достаточно ясно, однако только после часовой дискуссии, в течение которой Набиуллина только внимательно слушала собеседников. Что не добавляет в ее позицию жесткости.
Белоусов был краток. «Я уверен, что сегодня ключи от экономического роста находятся в руках Эльвиры Сахипзадовны (последовала реплика Набиуллиной: «Я с вами не согласна!») и ваших», — сказал он, обращаясь к Грефу.
Улюкаев был еще более кратким: заключать тут нечего. Бог любит тех, кто вкалывает. Так давайте работать...
После окончания дискуссии «Газете.Ru» дала комментарий начальник экспертного управления президента Ксения Юдаева, которая, согласно прогнозам СМИ, может занять место Улюкаева (если тот уйдет в МЭР). На вопрос, не стоит ли ослабить рубль, она ответила: «Я, честно говоря, не понимаю как. Если речь идет о реальном курсе рубля (т. е. с учетом инфляции. — «Газета.Ru»), то, в общем-то, на него нелегко повлиять какими-то номинальными способами. Можно, конечно, опять попытаться вернуться к политике закупки резерва со стороны Центрального банка, то понятно, что это выльется в увеличение инфляции, а реальный курс останется на том же месте. Поэтому мне в общем весь этот разговор кажется немножко абстрактным, потому что до конца не понимаю, как можно реализовать это намерение».
А на вопрос о возможности покупки валюты Минфином Юдаева сказала: «Идея состоит в том, чтобы это была стерилизованная операция, чтобы она не влияла на денежный рынок и на самом-то деле не влияла на валютный курс. Как происходит сейчас: в тот момент, когда вы изымаете ликвидность, идет повышательное давление на рубль. Чтобы его назад скомпенсировать, нужно провести стерилизацию. В принципе, если два конца соединить, то эта политика будет по отношению к курсу нейтральной».
Это подтвердило позицию, которую обозначил недавно в Госдуме уходящий глава ЦБР Сергей Игнатьев.
