Цивилизация
— Ваш прогноз по росту российской экономики на этот год?
— 2,9% ВВП.
— Значит, если смотреть из Лондона, то российская ситуация выглядит лучше. Официальный прогноз Минэкономразвития не превышает 2,4% ВВП…
— Мой прогноз был еще оптимистичнее – 3,4%. Я пересмотрела его в апреле. После выхода статистики за первый квартал по экспорту – и оценки платежного баланса ЦБ. Экспорт снизился на 5%, в частности, за счет снижения спроса и ослабления монопольного статуса «Газпрома» в Европе. Приток валюты в страну уменьшился, а импорт при этом продолжал расти, что не могло не отразиться на качестве платежного баланса.
Второй фактор, сыгравший на понижение прогноза, — сокращение инвестиционных программ компаний, в том числе и госкомпаний, таких как тот же «Газпром» или «Роснефть». Инвестиции госсектора составляют около 30% от общего объема инвестиций в основной капитал, и когда они снижаются, то это невозможно не учитывать.
— Вы снизили свой прогноз на полпроцента, тем не менее, он остался выше официального на те же полпроцента. На чем основан оптимизм?
— На том, что пока еще жив российский потребитель. Я сравниваю ситуацию с другими развивающимися рынками, например, со странами Восточной Европы (Чехия, Венгрия, Польша) и вижу, что у них исчерпан потенциал потребительского роста. В этих странах раньше, чем в России, началось развитие кредитования, в том числе ипотечного, и сейчас домохозяйства там закредитованы. Многие брали кредиты в евро, получая зарплату в национальной валюте. У них велика доля расходов на обслуживание кредитов… Ожидать, что они больше будут потреблять, не приходится. Им бы по долгам суметь расплатиться...
— А в России?
— Здесь общий долг домохозяйств – 13% ВВП. Вместе с долгами компаний общий долг частного сектора экономики составляет менее 50% ВВП. Это небольшая цифра. В развитых экономиках – частный долг составляет в основном от 100 до 200% ВВП. Так что в России есть резервы для роста потребления.
— Что сдерживает потребление?
— Дороговизна кредитов, отсутствие конкуренции в банковском секторе и, как следствие, высокая маржа, которую закладывают банки. Доля потребления домохозяйств в структуре российского ВВП составляет порядка 53%.
— Нуждается ли потребительский спрос в России в стимулировании?
— Нет. Его уже простимулировали, повысив на 30% в прошлом году зарплату военным и учителям. Также никто не отменял задачу сделать зарплату бюджетников на уровне средней по региону. Эта средняя зарплата учитывает и зарплату этих самых врачей и учителей. Средняя зарплата по району растет, и приходится вновь повышать зарплату врачам и учителям. Вы ее опять повышаете... Это запуск маховика инфляции. Государство не должно раскручивать этот маховик. Тем более что в России и без того продолжается бум потребительского кредитования. Банки обеспечивают этот бум, а государство не должно его стимулировать.
— Ничего сложного. Сейчас зарплаты повышают, потом на два-три года перестанут их индексировать.
— Речь идет уже не о том, чтобы повышать, а чтобы резать! Если цены на нефть упадут, придется резать. А они уже падают. Значит, если цены на нефть стабилизируются на более низком уровне, для соблюдения бюджетного правила (которое устанавливает максимальный размер бюджетного дефицита в 1% ВВП) придется сокращать расходы. Должна быть такая возможность. Это нормальная бюджетная политика.
— Это рецепт не для России. Здесь нищета.
— А я вам скажу, почему здесь нищета. Надо повышать производительность труда. У нас смешнейшая производительность труда. В разы ниже, чем в странах Западной Европы. Я против принципа, что сначала надо потратить на человека, а потом повышать его производительность труда.
— Какая зарплата, такая и производительность…
— Реальные зарплаты растут, например, в апреле работники в среднем получали а реальном выражении на 4% больше, чем в апреле прошлого года. А в номинальном – на 12%.
— Растут, потому что ниже некуда уже. Россиянин ничем не хуже немца. Может трудиться не хуже, если ему платить хорошо, как немцу. Опять замкнутый круг.
— Нет замкнутого круга. Есть способы повышать производительность. Заменять устаревшее оборудование, перестроить систему образования под реальные нужды экономики и т. п.
— В России уже много лет действуют налоговые льготы для компаний, обновляющих оборудование. Но эффекта нет. Льгота низкая?
— Нормальная льгота. Просто налоговый режим – это лишь часть общего инвестклимата.
Какую льготу ни дай, но если бизнес не уверен, что завтра не придут от прокурора или от бандитов и не отберут твой цементный заводик, то никто не будет вкладываться в обновление оборудования. Нужно менять бизнес-климат, а это означает, что нужна независимость суда, подотчетность власти избирателю, то есть политические реформы. Все упирается в это. И без изменений в политической сфере бизнес-среда не станет лучше.
— Хорошо. Обсудим тему стимулирования роста с другой стороны. Если государство заставит госбанки снизить маржу по кредитам, а за госбанками будут вынуждены последовать и коммерческие банки… Это нормальный механизм госрегулирования?
— Вполне, в наших условиях. Если по ипотеке снизятся кредиты, то строительный сектор, сильно пострадавший в кризис, оживет.
— В Европе какая маржа у банков?
— Минимальная разница между ставкой Центрального банка и ставкой, например, по ипотеке – 2–3%. Сюда входит и оценка риска и прибыль. Конкуренция в банковской сфере придавливает маржу. Я понимаю, чем рискует банк, выдавая ипотечный кредит – банк получает права на квартиру в качестве обеспечения. Если заемщик не справился к обслуживанием кредита, банк забирает квартиру. Есть коллекторы, в конце концов. Поэтому банк не должен оправдываться тем, что сильно рискует. Боитесь рисковать – не выдавайте необеспеченных кредитов.
— А когда власти Испании выделяют миллиарды евро на то, чтобы банки, на балансе которых скопилась залоговая недвижимость обанкротившихся граждан, смогли продать эту недвижимость ниже рынка – это что?
— Это не стимулирование спроса. Это поддержка банковского сектора. Если в стране рецессия, а еще и банковский сектор разваливается, то оказываешься в ситуации Греции. Из двух зол государство выбирает меньшее.
— При составлении макроэкономического прогноза вы учитываете политические ограничения на экономический рост в России? Насколько они существенны?
— Политический фактор, его влияние на экономику огромно, но насколько – это невозможно посчитать в цифрах. Но понятно, что политический фактор напрямую влияет на инвестклимат. Он плох, если постоянно меняются законы, правила игры, налоговый режим. В России такой налоговый режим, который не всегда понятен западному бизнесу. Одни компании пользуются привилегиями, другие такие же в той же самой отрасли почему-то нет, все непрозрачно.
— Но в Китае – тоже политические ограничения. Похожая ситуация. Но рост троекратно больший, чем в России...
— Нет, не похожая. Российская и китайская экономики очень разные. Дело даже не в масштабе, а в структуре. Только один пример. В Китае в последние 20 лет произошла массовая миграция сельского населения в города. Жителей деревень нанимали за копейки на фабрики, обучали. За счет этого во многом происходит рост китайской экономики. Это был неиспользуемый ресурс, подпитавший экономику. Всего в Китае в настоящий момент около 230 млн работников, мигрировавших в город из деревни, и их число продолжает расти. В России на рынке труда иная ситуация. У нас массовая миграция в города произошла в 30-е годы прошлого века, была индустриализация, и за последующие несколько десятилетий этот ресурс был абсолютно исчерпан. Деревни обезлюдели. У нас проблема, как вернуть людей на село.
— Что важнее сейчас: сдерживание инфляции или стимулирование роста?
— Давайте сначала разберемся, с кем себя сравнивать, какая в России экономика?
— Хочется сравнивать Россию с США, с Германией, с другими развитыми экономиками… Российские чиновники так и делают.
— Хорошо, можно и так. Но там темпы роста не впечатляют.
Либо ты имеешь одновременно высокие темпы роста и высокую инфляцию и называешься развивающейся страной, либо имеешь низкую инфляцию и приглушенные темпы роста, как в развитых экономиках.
— И кто же мы? Кремлевские мечтатели? Хотим высокие темы роста и одновременно низкую инфляцию?
— Хороший вопрос. В России принято критиковать Центробанк за то, что он проводит сдерживающую денежно-кредитную политику и тем самым сбивает экономический рост. Но зато инфляция снижается. И тогда, может быть, стоит примириться с более низкими темпами роста?
— Но получилось-то «как всегда». Темпы роста не сильно впечатляют, не намного отличаются от европейских, а инфляция в разы выше.
— Пока так. И получилось это из-за того, что в Европе вес продуктов питания, продовольствия в инфляции в развитых странах еврозоны, например, в Германии, — это 14%, в восточно-европейских около 20%, а в России – 37%.
Это катастрофа для российского ЦБ. Получается, что он должен управлять инфляцией в рамках инфляционного тартегирования, но больше трети компонентов инфляции не подвластны ЦБ. Он не может влиять на урожай. Кроме того, ЦБ не регулирует тарифы естественных монополий. А они привносят в инфляцию еще 6–7%. Вроде, немного, но ситуация с тарифами здорово влияет на инфляционные ожидания россиян, на поведение участников рынка.
Среднестатистический россиянин видит, что тарифы на электричество растут, на газ, на бензин растут, платежка по квартире растет… Россиянин боится тратить и выбирает стратегию сбережения.
--Давайте тогда сосчитаем немонетарную составляющую инфляции: продовольственная инфляция, тарифы госкомпаний, цены на бензин плюс инфляционные ожидания, вторичные эффекты. Итого?
— Итого примерно 70% инфляции — это немонетарная часть. Так что ЦБ может влиять напрямую только на 30% инфляции. Остальная ее часть не сильно зависит от ЦБ. Поэтому и результат усилий ЦБ скромный. Сейчас правительство обсуждает планы по привязке ежегодного повышения тарифов к уровню инфляции. Если это будет сделано, вслед за этим снизятся и инфляционные ожидания. Если инфляция станет предсказуемой и продолжит снижение, это существенно улучшит инвестиционный климат. Западные компании, желающие инвестировать в российский рынок, смогут просчитать свои перспективы.
— И как быстро можно достичь стимулирующего эффекта от предсказуемой картины инфляции? Сколько лет ждать?
— Мой прогноз показывает, что если в этом году будет нормальный урожай, не будет внешних шоков, то инфляция уже в середине следующего года может упасть до 4,5%. А к концу – до 4%. ЦБ не зря выступил с инициативой установить на 2014 год целевой ориентир на ближайшие три года — среднее значение инфляции в 4,5% и понизить коридор до 1,5%. Верхний диапазон – те же 6%, как и в этом году.
— То есть ЦБ облегчил себе жизнь, расширив допустимый коридор по инфляции…
— Но в этом есть смысл. С мая 2008 года продолжаются скачки инфляции, в основном за счет продовольственной ее части. И ЦБ никак не попадал в этот коридор со своими целевыми ориентирами. Теперь может попасть. Это будет реалистичный коридор. И это добавит предсказуемости бизнес-среде в России.
— То есть инфляция по итогам 2012 года может снизиться до рекордного значения в 4%? Это предел? И есть шанс догнать европейский уровень инфляции в 1,5–2%?
— Уйти ниже 4% будет сложнее. Опять же из-за того, что велика доля продовольствия в структуре инфляции. В Польше доля продовольственной составляющей в инфляционной корзине — 24%, в Чехии --15%, в Венгрии – 20%. Соответственно, и уровень инфляции там ниже (в Польше – 0,8%, в Чехии – 1,7% в апреле, в России – 7,2%). Там нет такого расслоения общества, такого низкого уровня доходов, как в России.
Чтобы инфляция еще двигалась вниз, нужно, чтобы средний класс составлял больший процент населения. В западных странах он составляет примерно 70% населения. По России нет точных данных, но доля среднего класса, похоже, не превышает 20%. В Германии, где нет такой пропасти между доходами бедных и богатых, процент продовольствия в корзине — менее 14%, соответственно, нет таких скачков инфляции, когда продовольствие дорожает.
Резюмируя, скажу: в России не занимались в последние годы стимулированием экономического роста, а сосредоточились на борьбе с инфляцией. И это правильно, я считаю. Но инфляция, конечно же, лишь часть инвестклимата, нужна внятная налоговая политика. Нужна прозрачная и непредвзятая судебная система.
— Стоило бы в условиях надвигающейся рецессии снизить планку отчислений (например, до 2–3%) в суверенные фонды и потратить нефтедоллары на стимулирующие меры?
— Я против распечатывания Резервного фонда или снижения отчислений. Ведь вопрос в том, на что потратить? На очередных «белых слонов»?
— ?
— «Белый слон» на бизнес-сленге — это что-то большое, красивое и бессмысленное. Например, строительство к саммиту моста на остров Русский, на котором ничего нет. Это и есть «белый слон». А вложили в него миллиард долларов. Другие инфраструктурные проекты, которые сейчас на слуху, тоже вызывают большие сомнения. Да, кратковременный эффект от них может быть, но потом с ними неизвестно что делать. Это касается и олимпийской стройки в Сочи, и строительства высокоскоростных магистралей… Ну, откройте скоростное сообщение Москва--Казань. Что изменится в экономике этого региона?
— Возрастет качество жизни местного населения и командированных чиновников.
— Вот именно. Тут надо хорошенько подумать. В Англии сейчас тоже много спорят, надо ли открывать скоростное сообщение между Лондоном и западной частью страны. Цена вопроса – несколько миллиардов фунтов… Сторонники говорят: это подтолкнет деловую жизнь, если можно будет доехать из столицы за полтора часа до западной окраины. Противники строительства ветки разводят руками: ну и что, что за полтора часа? Будут ли фирмы, у которых сейчас офис в Лондоне, открывать свои филиалы в конечной точке скоростной ветки? Не факт. Во всем мире напряженка с оценкой эффективности такого рода проектов.
Хотя есть примеры, где все просто и ясно. Казахстан хотел поставлять газ в Китай, а трубы не было. Надо строить. Они строят на деньги китайских инвесторов.
— Но вернемся в Россию… Надо ли сидеть и копить нефтедоллары, если даже власти признают, что осенью возможна рецессия? А прогнозы независимых экспертов еще жестче. Как же без стимулирования точек роста?
— Все-таки актуальнее для России – это создание финансовых буферов, а не стимулирование роста. Ведь не решена до сих пор проблема дефицита Пенсионного фонда, и в отсутствие масштабной пенсионной реформы без Фонда национального благосостояния не обойтись.
— Толчки для роста могут дать средства Резервного фонда.
— Его тоже нельзя трогать. Зависимость российской экономики от цены на нефть не снизилась, а даже выросла в последние годы. Отчасти это произошло из-за того, что кризис убил часть малого и среднего бизнеса. Так что резерв нужен. На случай форс-мажора, чтобы экономика не сорвалась в пике. Пока мы остаемся нефтезависимыми, нужен буфер для защиты бюджета от резких колебаний на нефтяном рынке.
— Вы говорите прямо как чиновник…
— Страны, в которых экономика диверсифицирована, в которых экспорт не состоит на 90% из сырья, экспортные потоки разнообразны, и если какое-то направление рухнет, остальные будут нормально функционировать, могут себе позволить не иметь подушку безопасности. Россия – нет. Россия положила все яйца в одну корзину.
— Замкнутый круг? Мы не можем потратить на развитие экономики и не можем ее не развивать…
— Можем. Можем заимствовать. Как ни странно это звучит. Россия может себе это позволить и с помощью заимствованных денег расшивать узкие места.
— Правильно ли во время кризиса рассматривать в качестве стратегических такие задачи, от которых не будет быстрой отдачи для экономики: инновации, энергоэффективность, инвестиции в человеческий капитал (образование, здравоохранение), в инфраструктуру? Не лучше ли сосредоточиться на проектах, дающих эффект в ближайшей перспективе?
— Если говорить об инвестициях в образование и науку, то 20 лет уже упущено.
Надо сейчас вкладываться и в инновации, и в энергоэффективность. Иначе это не произойдет никогда. Нужно думать в горизонте 20 лет. А не 12 месяцев. Это медленно, но с другой стороны… Откуда взяться экономическому росту? На чем расти? Ослабить денежную политику и наводнить экономику деньгами? Эффект будет, но краткосрочный.
--На инновациях расти? На вложениях в образование? Кто получит хорошее образование, свалит на запад. Вот и весь экономический эффект….
— Не все уедут. Не все решают деньги. Надо вкладывать в человека, чтобы он знал, что его ценят, чтобы он хотел жить здесь. Надо переключаться с кризисного планирования на долгосрочные горизонты.
— Какой вопрос о состоянии экономики России вы бы задали себе?
— Когда в России повысят пенсионный возраст?
— Российские экономисты уверяют, что большой отдачи от повышения пенсионной планки не будет. Ваш ответ?
— Смотря на сколько повышать? Тема политическая, но… Пенсионная реформа в России так и не произошла. Почему я так считаю? Потому что населению не объяснили, что нельзя надеяться на государство. Из-за нашей демографии, сокращения населения дефицит бюджета Пенсионного фонда будет расти и расти. Система не уравновешена. Сейчас – страусиная политика. В ближайшие два-три года не прорвет, и ладно.
— Президент Путин не хочет обидеть пенсионеров и неоднократно высказывался против повышения пенсионного возраста…
— Значит, придется обидеть тех, кто будет пенсионером в будущем.
