Цивилизация
Интервью с членом правления, вице-президентом, директором департамента по работе с крупнейшими клиентами Сбербанка и соруководителем Sberbank CIB Александром Базаровым проходило в обновленном офисе «Тройки Диалог», недавно переименованной в Sberbank CIB.
Стены в офисе перекрашены в корпоративный цвет банка — зеленый, вывески сменили. Но на входе в бизнес-центр «Романов двор» старое название — «Тройка Диалог».
«Процесс ребрендинга еще не закончился» — признаются встречающие журналиста сотрудники компании. Базаров занят разговором с коллегой и просит показать, как «твитить» и «фейсбучить» новости, удивляясь, для чего в социальных сетях люди пишут «всякие глупости». По его мнению, это скорее отличный ресурс для бесплатной рекламы и корпоративных новостей. С этого отступления начинается разговор о New Normal («новой нормальности» — посткризисное состояние экономики. — «Газета.Ru»).
Базаров в интервью «Газете.Ru» говорит, что сейчас нет кризиса, есть лишь страх перед неизвестным: меняется мир, банки сокращают тысячи сотрудников, какой будет новая модель финансового рынка — пока непонятно. Но Сбербанк зарабатывает столько, сколько никогда еще не зарабатывал, а Базаров выглядит уверенным. Интеграцию инвестиционного банка «Тройка Диалог» и Сбербанка он считает очень успешной.
— Рынок акций и облигаций не вернулся к докризисным уровням, многие констатируют, что не видят даже признаков восстановления. Вы сохраняете оптимизм или ожидаете ухудшения ситуации?
— Вопрос в том, кого считать оптимистом, а кого пессимистом.
Очень часто встречаются оптимисты-дураки, которые, несмотря на очевидные проблемы, твердят о том, что все хорошо.
На самом деле оптимист — это человек, который, находясь на краю обрыва, говорит, что будет цепляться руками, ногами, ногтями, в общем, сделает что угодно, но не упадет. Я по жизни оптимист в любой ситуации. И хотя я оптимист, но в восстановление рынка не верю, его не будет.
New Normal, о котором сегодня часто говорят, заключается по большей части в том, что уровень волатильности многократно вырос. Смысл не в том, что уровень активности упал, и не в том, что снижаются темпы роста экономик по всему миру, за исключением некоторых очагов, а в том, что волатильность сегодня гигантская и она будет нарастать. Скорость всех процессов многократно увеличилась. Именно это стало причиной кризиса, который всех волнует и о котором говорят. Но кризис не финансовый и не материальный, он в головах.
Если сравнить жизнь 10, 20, 30, 40 или 50 лет назад, то так хорошо, как сейчас, с материальной точки зрения не было никогда. Посмотрите на то, какое количество телевизоров, телефонов, автомобилей, компьютеров появилось у людей. Материальное благополучие налицо.
Что же тогда создает ощущение тревожности и кризиса? Это страх, а страх — это размышления плюс время. «А что будет, если… Земля столкнется с гигантским метеоритом, Греция выйдет из еврозоны, случится «фискальный обрыв» в США…».
Сейчас объемы информации, которые мы получаем за день, превосходят то количество, которое люди раньше получали за всю жизнь. Гигантское количество информации и время для размышления порождают страх. Сегодня нет никакой уверенности в завтрашнем дне. Целые профессиональные пласты не знают, что с ними будет завтра. Любой выпускник технического вуза понимает, что за пять лет, которые он учился, половина его знаний устарела. Есть профессии, которые сейчас находятся под риском. UBS увольняет 10 тысяч человек, то есть почти каждого пятого. Финансовый мир перенаселен. Сейчас идет возвращение к нормальной ситуации. В ближайшем будущем финансовые рынки не просто не вернутся к показателям 2008 года, они перейдут в качественно новое состояние. Сегодня происходит не кризис, а трансформация мировой финансовой индустрии. Идет поиск новой парадигмы, поскольку та, которая существовала последние 20 лет, больше не работает.
— Какой она будет?
— Регуляторы всего мира сегодня заняты поиском этой парадигмы. Они озабочены тем, что увидели в 2008 году, когда финансовый мир находился на грани цепной реакции, которую мог спровоцировать Lehman Brothers. Ситуация с банками, являющимися too big to fail (слишком большими, чтобы рухнуть), зашла слишком далеко. J.P. Morgan — гуру по управлению финансовыми рисками — вдруг потерял миллиарды долларов из-за проблем с управлением рисками. Если ведущий игрок, на которого равняются все остальные, не в состоянии контролировать свои риски — это повод для регуляторов не спать спокойно. После 2008 года регуляторы ужесточают требования к риск-менеджменту, требуют большую подушку безопасности. В Швейцарии, например, были повышены требования к достаточности капитала до почти 20%. В итоге, чтобы соответствовать новым нормам, UBS и Credit Suisse необходимо практически удвоить свой показатель достаточности капитала. Как это можно сделать? Первый вариант — увеличить капитал. Но сегодня большинство финансовых институтов торгуется с мультипликатором меньше единицы.
— У Сбербанка 1,3.
— Мы меньшинство. У большинства меньше единицы. До кризиса мультипликаторы были 2—2,5. При продаже на российском и украинском рынках сделки проходили с мультипликатором и 5, и 8.
Сейчас для обеспечения достаточности капитала банкам можно выпустить акции, но как их размещать с мультипликатором 0,3, 0,5 или 0,7? Кому это интересно?
Второй вариант — сокращать активы, уменьшать кредитный портфель, продавать кредиты, недвижимость и так далее. Большинство банков идет и тем и другим путем: одновременно с не очень удачными выпусками акций они распродают активы. Кредитная активность, таким образом, снижается, и роста кредитных портфелей у европейских банков пока нет.
— А как в России?
— В России ситуация лучше, чем в Европе. ВВП растет почти на 4%, инфляция, если бы не летний рост тарифов, была бы меньше 6%. А так она сейчас составляет 6,5%. Какие должны быть в этих условиях ставки?
— 10%.
— Правильно. Но таких ставок сейчас нет. Деньги дорогие. Под 14% вы возьмете кредит на развитие бизнеса при росте экономики на 4%, а инфляции 6%? Нет. Как иначе вы эти деньги будете отдавать? Это текущее положение российской экономики: ликвидности в банковской системе недостаточно, и лучшие умы думают над тем, что в этой ситуации можно сделать. Безусловно, правительство и ЦБ РФ хорошо понимают ситуацию. Да, можно напечатать деньги. Но тогда инфляция будет не 6%, а 10%.
— Европе и Америке это не очень помогло.
— Во-первых, пока не помогло, а во-вторых, там инфляция составляет 2%. И QE — это как легкий наркотик: непонятно, где черта между удовольствием и зависимостью.
— Вы ожидаете еще большего сокращения объемов операций на фондовом рынке?
— Конечно. Но прежде всего я ожидаю сокращения людей, а потом уже объемов операций. В этом году журнал The Economist опубликовал рейтинг компаний по доходности акций за последние 10 лет.
Из десяти худших инвестиций восемь — это вложения в банки и финансовые компании. Это не случайность, это тренд. В мировой финансовой индустрии происходит масштабное уничтожение стоимости.
С развалом СССР двухполярный мир превратился в однополярный. Это было толчком к бурному росту, оптимизму. Все понятно: делай как лидер, как США, и все будет хорошо. Такая модель просуществовала с 1991-го по 2001 год. Но уже тогда было понятно, что экономика перегрета, были опасения, что так продолжаться дальше не может.
Потом прозвенел звонок — 11 сентября. В 2001 году для предотвращения рецессии или депрессии регуляторы приняли решение увеличить количество денег в обращении (в то время это еще не называлось QE). На этом экономики продержались еще 7 лет — до 2008 года. Ситуация, когда долг США приближается к 100% ВВП, — это not sustainable. Так не бывает.
Рухнет это через год, через три, через десять — значения не имеет. Ситуация с Грецией так же неустойчива, как и в других европейских странах. Мировая экономика ищет новые пути развития.
Очевидно, что те механизмы и то равновесие, которые существовали раньше, сегодня не работают. Кстати, потеря ранее установившегося равновесия происходит и в политике благодаря интернету, но комментировать политику — не тема нашей сегодняшней дискуссии.
— Насколько серьезной может быть реакция инвесторов на выход Греции из зоны евро и при «фискальном обрыве» в США?
— Если это произойдет, то падением фондового рынка реакция не ограничится. Ситуация будет значительно хуже, но я уверен, что решения будут найдены. Варианты есть.
— Глобальные банки объявляют о сокращении персонала по всему миру, видите ли вы сокращения в российских «дочках»? Или и так местные команды небольшие?
— Те сокращения персонала, которые происходят по всему миру, конечно же, дойдут и до России. Но для глобальных банков наша страна не являлась основным рынком, поэтому сокращение 20 сотрудников местного офиса, в котором работают всего 200 человек, не будет заметно в мировом масштабе.
При негативном сценарии развития событий иностранные «дочки» в России будут продаваться или закрываться.
Сегодня, скорее всего, этого происходить не будет. Случится ли в следующем году? Думаю, что нет. А вот в 2014 году это более вероятно.
— А реально будет продать банк в ухудшившихся условиях, будет ли спрос?
— Да, будет. Спрос есть всегда, это вопрос цены.
— Как вы оцениваете последние размещения российских компаний?
— На рынке всегда есть место для хороших эмитентов. SPO Сбербанка вообще стало знаковым событием 2012 года. Размещение прошло очень успешно, фактически мы собрали книгу за 12 часов. По сути, это оценка инвесторов той работы, которую проделала команда банка за прошлые несколько лет. Результаты SPO свидетельствуют о том, что инвесторы сегодня воспринимают бренд Сбербанка как знак качества, причем как в отношении клиентов, так и акционеров.
28 ноября разместился «Мегафон». IPO прошло очень успешно, став крупнейшим первичным размещением в России с 2010 года и номером два в регионе EMEA в 2012 году. У компании прекрасный менеджмент. Я знаю ребят, они очень хорошие профессионалы. У компании сильные акционеры. Когда я общаюсь с такими людьми, то испытываю два чувства: с одной стороны, острое чувство неудовлетворенности собой, поскольку понимаю, насколько они знают больше, чем я, с другой стороны, естественно, получаю гигантское удовлетворение от того, что общаюсь с такими профессионалами, что у меня есть возможность у них учиться.
— Снова деньги привлекались в Лондоне, почему?
— Речь идет о сделках в несколько миллиардов долларов, и размещение в Лондоне, одном из мировых финансовых центров, важно для максимизации оценки и последующей ликвидности. Уровень этих показателей зависит от размера рынка капитала и его глубины. Уменьшая участие инвесторов из Великобритании и США, этому как раз не способствуешь.
— Сбербанк привлек деньги в Лондоне, потому что там инвесторы были готовы платить больше, а здесь привлечение могло бы пройти с дисконтом?
— Нет, в ходе размещения Сбербанка были привлечены деньги и в России, и за ее пределами, включая Великобританию, США, страны континентальной Европы, Азии. При этом многие международные инвесторы приобретали акции, а не депозитарные расписки. Тем не менее отрезать какие-либо регионы и инструменты было рискованно с точки зрения спроса и цены: мы должны были сделать размещение максимально успешным.
— 3% от общего объема размещения, который пришелся на российский рынок, были легко получены?
— Здесь необходимо уточнить: 3% от объема размещения пришло не через букраннеров, эту долю собрала Московская биржа. Еще примерно 30% объема размещения прошло в форме локальных акций через букраннеров. Получается, что около трети объема прошло в форме акций, которые теперь торгуются в Москве. Весь спрос был получен достаточно быстро, но после большой предварительной работы по подготовке размещения и выбору правильного момента.
— Вы удовлетворили весь российский спрос?
— Российский спрос был по разным ценам. В целом же использовался достаточно стандартный подход к удовлетворению спроса, так что российские инвесторы по сравнению с иностранными ущемлены не были.
— Если бы к вам пришел менеджер госкомпании, участвующей в программе приватизации, и попросил бы организовать размещение, из которого 40% нужно реализовать на Московской бирже, вы бы взялись?
— Нужно смотреть по ситуации, реально это сделать или нет. Миллиардные размещения на российском рынке очень сложно осуществить, так как нет достаточного объема платежеспособного спроса. А спрос, не обеспеченный деньгами, спросом не является.
— Каковы перспективы проекта «Рублево-архангельское»: ориентируется ли Сбербанк на строительство инфраструктуры МФЦ?
— Это очень большой, сложный, масштабный и в то же время перспективный проект. По своей сути беспрецедентный. Его объемы сопоставимы со строительством нового города. Последний раз такое масштабное строительство велось при советской власти. Я считаю, что все связанное с «Рублево-Архангельским» может быть успешно. Равно как и все, что связано с МФЦ.
— И строительство рассматривается как инфраструктура для МФЦ?
— Как вариант.
— Ваши корпоративные клиенты — компании с выручкой свыше 15 млрд рублей, в России их насчитывается свыше 3500, и еще 500 — за рубежом (банк оперирует сейчас в 20 странах). Планируете ли изменение порога входа для клиентов и экспансию в страны, в которых еще не представлены?
— Пока нет. Время не разбрасывать камни, а собирать. Нужно завершить интеграцию, оценить эффективность того, что мы делаем в других странах, ведь международная экспансия у нас проходит очень активно. Вот говорят, что рынок никакой, перспектив нет. А я говорю: дай нам бог сил реализовать все то, что у нас уже запланировано. Несмотря на ситуацию на рынках, перспективы у нас очень радужные. Текущей работы много, зарабатываем сейчас столько, сколько не зарабатывали никогда.
— Что приносит основной доход?
— То же, что и всегда. Если посмотреть на совокупный доход по направлению IBGM, то 80—90% формирует Global Markets. Большая часть — продукты с фиксированной доходностью.
— Объем кредитного портфеля ДКК на 1 сентября составил 4 трлн рублей, или 19% всего рынка корпоративного кредитования. За счет чего вам удалось взять такую большую долю рынка?
— Доля Сбербанка составляет более трети рынка корпоративного кредитования России. Доля ДКК — более половины корпоративного портфеля Сбербанка. За счет чего? Спим мало. Много работаем.
— Среди ваших клиентов есть производственные предприятия, не считаете ли вы их рисковыми заемщиками? Насколько высока доля кредитов под госгарантии?
— По сравнению с другими банками у нас самый низкий уровень кредитов, которые не обслуживаются. Мы умеем оценивать риски, понимаем, что несем ответственность за деньги более чем 100 миллионов вкладчиков. Поэтому у нас очень жесткие и консервативные требования к риск-менеджменту, и все, что связано с управлением рисками, для нас является приоритетом. Сегодня мы имеем одну из наиболее продвинутых на рынке служб риска, которую возглавляет самый талантливый риск-менеджер в России. И это не только мое мнение, это мнение большинства коллег. Слово «гений» по отношению к нему — очень скромное слово. Госгарантии как инструмент уменьшения рисков мы также используем, но доля таких кредитов невысока.
— Сколько в процентах?
— Менее 1% корпоративного кредитного портфеля. Если говорить про абсолютные величины, то портфель кредитов, выданных Сбербанком под госгарантии, составляет около 50 млрд рублей. К слову, с 2009 года он сократился в три раза.
— Приоритетные проекты?
— Одно из приоритетных направлений на следующий год — инфраструктурное финансирование. Оно пользуется пристальным вниманием со стороны правительства. Для развития инфраструктуры нужно вложить $1 трлн до конца 2020 года. Опыт с саммитом АТЭС показал, что все это сделать можно — и дороги, и мосты, и гостиницы, и университеты. Это абсолютно правильное направление. Обустраивать Россию — это то, чем мы совместно с государством будем заниматься.
— Государство будет выступать гарантом возврата кредита?
— Возможно и частно-государственное партнерство.
— Вы будете входить в доли строящихся объектов?
— Тут возможны любые варианты. Мы будем кредиторами, возможно, войдем в капитал. Государство будет присутствовать, по крайней мере, в роли частичного гаранта или же гарантируя загрузку.
— В департаменте по работе с крупнейшими клиентами работают 350 человек, планируется ли дальнейшее увеличение штата?
—А в структуре Sberbank CIB, в которую входит департамент, работают более 1500 человек. Предварительно могу сказать, что мы продолжим нанимать сотрудников на развивающиеся направления. Сейчас завершается работа над бизнес-планом на 2013 год, предполагающим полную интеграцию с «Тройкой Диалог». После его утверждения будут более точно понятны наши потребности в персонале. К слову, уже успешно завершился этап интеграции ряда бизнес-подразделений: на сегодня объединены команды по направлениям Global Markets, Investment Banking, Merchant Banking. Интеграция проходит таким образом, чтобы избежать появления дублирующих функций. Подозреваю, что сокращений вообще не будет, а если и будут, то недраматичные.
— Как сотрудники «Тройки Диалог» отреагировали на объединение, многие написали заявление на увольнение?
— Я считаю, что объединение прошло неплохо. Консультанты со стороны говорят, что все идет уникально хорошо и быстро, сравнительно безболезненно, в том числе с точки зрения интеграции персонала. У нас объединенный деск, новое название, бизнес, что называется, более взаимоопыляемый, активно растет и развивается, пересечений функций не случилось. В отношении кадров мы изначально заняли открытую позицию, строили интеграцию на понятных принципах. В частности, руководствовались принципом меритократии и приглашали на ключевые посты самых достойных сотрудников. Конечно, были и те, кто решил покинуть компанию. Это как в спорте: всегда кто-то уходит, кто-то приходит. Но есть одна яркая деталь: из ушедших топ-менеджеров практически никто не перешел на работу к конкурентам. Все стали заниматься своими личными проектами.
— У вас тяжелый график работы?
— У меня отличный график. Альберт Эйнштейн как-то сказал: «Я счастливый человек, потому что мне платят за то, чем я готов заниматься бесплатно». И я счастливый человек: я получаю удовольствие от того, что делаю.
Для нас очень важно, чтобы жизнь не превращалась в работу.
Работа должна доставлять удовольствие, а если это не так, нужно что-то менять.
