Цивилизация
– Этот год банки начали с повышения ставок по депозитам: видите ли вы в этом риск для сектора? Какой уровень ставок при текущей инфляции в Центробанке считают оптимальном и на каком уровне возможно директивные ограничения?
– Директивные ограничения невозможны ни с какого уровня, поскольку сейчас Центробанк не располагает законодательной возможностью ограничивать операции кредитных организаций исходя из уровня ставок по депозитам. Такие возможности у Банка России были в кризис, в конце 2010 года они прекратили свое действие.
Банк России такой вопрос (о возврате этого права – «Газета.Ru») ставил, предложения по внесению изменений в законодательство, возвращающих это право, есть. Если поправки будут приняты, Банк России будет снова обладать такой возможностью.
Речь идет об уровне ставки, превышающем тот, который ЦБ считает безопасным. Но предоставление прав не означает, что ЦБ будет в автоматическом режиме применять права по введению ограничений на привлечение вкладов или ограничивать уровень процентной ставки.
Просто ЦБ с определенного уровня процентной ставки по вкладам обязательно изучает ситуацию в банке: качество активов, риски, которые принимает банк и, соответственно, несут его кредиторы и вкладчики. Если ЦБ приходит к заключению, что риск высокий, то может быть введено ограничение на объем привлечения депозитов, а если ситуация совсем плохая, то полный запрет на их привлечение. При соответствующих правовых возможностях и в отсутствии больших опасностей первым решением может быть и ограничение на уровень ставки по вкладам.
Приемлемый уровень депозитной ставки, который у нас не вызывает опасений, – это средняя процентная ставка десяти крупнейших банков, на которые приходится львиная часть всех вкладов населения страны, плюс 1,5 процентных пункта. Соответственно, получается около 11%. С теми банками, у которых уровень процентной ставки значимо выше, ведется соответствующая работа по изучению ситуации, изучению качества активов.
Разумеется, такая работа ведется не только по банкам этой группы. Но по ним – обязательно. По другим банкам – по другим обстоятельствам. В зависимости от выводов, к которым мы приходим, к банку могут быть применены различные меры надзорного реагирования. И такая работа ведется безотносительно того, есть у ЦБ право на ограничение депозитных ставок или нет.
– Какие тенденции развития банковской индустрии будут, по ожиданиям ЦБ, преобладать в текущем году?
– Высокие темпы роста не прогнозируются. Где-то в районе 20% прироста кредитного портфеля. Прогноз в 25% – самый оптимистичный. Одновременно должны идти качественные изменения. Продолжат развиваться те направления банковского бизнеса, которые получили развитие в течение предшествующих лет: использование информационных технологий и комплексное обслуживание клиента. Если проводить аналогию с реальным сектором, то это что-то сродни комплексной, более глубокой переработке сырья.
Речь, разумеется, об услугах, в которых клиент действительно заинтересован. Если банк навязывает клиенту услуги, которые клиенту не нужны, то это недобросовестная практика, и это должно пресекаться.
Комплексное обслуживание клиента создает благоприятные условия и для потребителей финансовых услуг и для развития банковского бизнеса. Я считаю это направление наряду с использованием электронных технологий одним из перспективных с позиций интенсификации банковского бизнеса, поскольку в общем случае это ведет к сокращению затрат на рубль доходов. С другой стороны, в условиях конкуренции у банка сужается возможность выхватывать наиболее жирные и лакомые куски и не проявлять интереса к смежным направлениям бизнеса. Одновременно все более актуальной становится проблема повышения качества управления, в том числе управления рисками и внутреннего контроля, уровня организации бизнеса.
– Сейчас банки ориентируются на жирные куски?
– Это естественно для всех коммерческих структур, были бы жирные куски.
Сейчас этих кусков несколько меньше, чем до кризиса, но не то чтоб совсем не было. Другой вопрос, насколько это здоровая модель развития. Например, банк занимает нишу потребительского кредитования и «упирается» в скоринговую модель. То есть ориентируется на «быстрые» кредиты.
В результате клиенты идут, получают средства на приобретение товаров в кредит, и банк на этом неплохо зарабатывает. Если банк достаточно осторожен, он закладывает высокую стоимость кредита, покрывая все возможные потери. Но развитие конкуренции приводит к тому, что либо банк «съезжает» к совсем ненадежным заемщикам и его ставка становится не конкурентной, либо ставка конкурентная, но тогда расширение бизнеса невозможно. Третий вариант – это ставка конкурентная, бизнес расширяется, но копятся непокрытые риски и банк постепенно сползает в финансовую пропасть.
В этом секторе есть один момент, который может показаться комплексным обслуживанием. Но на самом деле – это навязывание услуг.
«Заманка», потенциальная западня для заемщика, когда в договоре предусмотрена право банка без дополнительного обсуждения с клиентом выдать ему «пластик». И клиент, получив карту, почти в автоматическом режиме ее активирует.
В результате клиент – часто неожиданно для себя – обнаруживает себя неоплатным должником банка и чувствует, что попал в пожизненную кабалу. Формально это более полное обслуживание клиента, в действительности – это навязывание услуг с неблагоприятными экономическими и социальными последствиями и с ухудшением репутации не только данного конкретного банка, но и всей системы. Что, безусловно, плохо. Так что погоня банка за жирным куском в итоге выходит боком и самому банку и банковскому сообществу.
Отсюда первое правило обслуживания – это открытость банка по отношению к клиенту. Будь это вкладчик, заемщик или клиент по расчетным операциям. Банк должен не просто открыть, а, если угодно, «навязать» потенциальному клиенту всю правду о соответствующих операциях и услугах, о ценах, правах, обязанностях и ответственности клиента и банка. Если такого рода отношение между банком и клиентом существует, можно говорить о добросовестном обслуживании. И тогда возможно действительно комплексное обслуживание - при полном непротивлении сторон. Если открытости нет, можно говорить о недобросовестности услуг.
Комплексное обслуживание – это «брак по расчету» между клиентом и банком, когда клиент получает возможность брать кредиты, получать услуги по дистанционному ведению счета, услуги, связанные с мобильным банкингом, услуги по формированию различных вкладов и ведению различных счетов. Такие комплексные услуги могут предоставляться лицам с определенным уровнем доходов. Доходы населения растут. Значит, у банков появляются дополнительные возможности для развития комплексного обслуживания. Похожая ситуация и с корпоративными клиентами. В свою очередь, рост интереса к клиенту усиливает конкуренцию между банками в пользу клиентов.
– Как вы относитесь к рассылке кредитных карт по почте?
– С сомнением. Но данная практика не запрещена. Возвращаясь к разговору о главном, первое требование – это полная прозрачность услуг. Если банк при вступлению в сделку был непрозрачен, на мой взгляд, это значит, что он принимает на себя риск неблагоприятных последствий сделки и должен нести за это ответственность. Хотя это не сфера непосредственного регулирования ЦБ. Это частно-правовые отношения. Они регулируются гражданским правом. Если возникает спор между банком и клиентом и нет нормативных документов регулятора, которые банк нарушил, тогда разрешение конфликта возможно через суд. Но человеку судебные процедуры проходить крайне утомительно и неприятно, за исключением отдельных лиц, для которых это своего рода хобби. Поэтому я исхожу из того, что регулирование данной сферы отношений должно развиваться, в том числе в области потребительского кредитования, защиты интересов потребителей иных финансовых услуг. Впрочем, важен баланс. Необходимо развивать и защиту кредитора от недобросовестного «потребителя услуг». Еще одно направление - это развитие финансовой грамотности населения. Могут сыграть позитивную роль и процедуры досудебного урегулирования, например, институт медиатора, финансового омбудсмена.
Считаю, что и регулятор, в том числе Банк России имеет возможности повлиять на улучшение отношений банков и клиентов. Мы этой темой сейчас занимаемся.
И многое зависит от самих банков. Банки должны повернуться лицом к клиентам - не в смысле к деньгам, к деньгам банки по определению стоят лицом, а в смысле к людям, не отмахиваться от «заявителей» как от назойливых мух, а пытаться войти в положение - или, по крайней мере, вникнув в проблему, по-человечески объяснить, в чем и почему клиент неправ. Особенно когда клиент - это гражданин, так называемое физическое лицо, не обладающее специальными знаниями, не организованное и хотя бы в силу этого слабо защищенное.
Если отношение банкиров к клиентам изменится, последние при прочих равных почувствуют гораздо большее доверие к банковскому сектору, а с первых будет снято общественное проклятие и они из «жирных котов» снова превратятся в уважаемых финансистов.
Если, конечно, вдобавок обеспечат более высокий уровень устойчивости и прозрачности своих банков. Но все эти условия, на мой взгляд, связаны.
– Провоцирует ли сокращение доступной ликвидности укрупнение банковских структур? В ЦБ по-прежнему считают существующее количество банков избыточным?
– В Центробанке может быть много мнений, потому что у нас работает много профессиональных, грамотных людей. Что касается меня, то я никогда не считал, что можно оценить количество банков в любой стране как избыточное или недостаточное. На мой взгляд, количество банков в общем и целом регулирует рынок, который «поставляет» примерно то количество банков и с теми их качествами, которые необходимы для данной экономики в данный период.
Другой вопрос, что экономика не идеальна - и среди банков всякое попадается. Но это уже злоба дня. Сорную траву с поля вон. А в философском плане количество банков - одна из функций рынка. Понятно, что все течет. У нас на пике банковского бума было около 2600 банков, сейчас чуть больше 900. И это достаточное количество для условий нашей экономики, ее структуры, географии, уровня доходов.
Если бы было существенно иначе, и банков бы было существенно больше или существенно меньше. Возможно, через 5 лет потребуется большее количество банков. Возможно, будет меньше банков. Все зависит от развития экономических потребностей. Еще от того, как конкурирующие сегменты финансового рынка будут себя проявлять, куда потечет капитал, в банковский бизнес или из банковского бизнеса. Это зависит от целого ряда обстоятельств, в том числе от законодательной базы, от возможностей, которыми будут располагать банки, от жесткости регулирования в банковском секторе и конкурирующих секторах финансового рынка. Что касается текущего состояния ликвидности, то я не рассматриваю это как сколько- нибудь значимый фактор консолидации банковского сектора.
– В Центробанке больше не ориентируются на сокращение количества банков?
– А что, когда-то ориентировались? Мне, по крайней мере, о такой установке неизвестно. Такого рода рекомендации, предложения высказываются, но искусственное сокращение количества банков не в пользу качества обслуживания экономики.
Я не делю банки на слишком большие, слишком средние и слишком маленькие.
Я придерживаюсь точки зрения, что финансово здоровый банк, выполняющий требования законов должен иметь право жить, работать и обслуживать своих клиентов, пусть даже их не так много.
– От кого вы слышите рекомендации сокращать число банков?
– Из разных источников. Иногда это зарубежные эксперты. Особенно популярным этот тезис у них был в конце 90-х - начале 2000-х годов. Они предлагали консолидировать российский банковский сектор. В качестве одного из оснований приводилось то, что если сократить количество банков, за ними будет проще осуществлять надзор.
Такая забота о регуляторе трогательна, но в моем понимании – не экономика для регулятора, а регулятор для экономики. В банковской сфере - для защиты системной устойчивости и интересов кредиторов и вкладчиков. Пусть регулятор старается обеспечить решение этих задач без проведения сомнительных экспериментов со структурой сектора. Конечно, хирургия иногда показана, но лишь в отношении отдельно взятых представителей отрасли. Что касается отрасли в целом, то здесь более показана терапия.
Кстати, те же зарубежные консультанты предлагали разделить Сбербанк на четыре части. В целях развития конкуренции. Понятно, что развитие конкуренции - дело святое, но как можно для этого «четвертовать» крупнейший банк страны с не самой развитой и устойчивой банковской системой? В общем, много интересного было насоветовано.
Что касается вопроса, за какими банками надзор проще, то мой ответ, чем больше банк и сложнее его операции, тем сложнее и ответственней надзор. Причем сложность возрастает не в арифметической, а, скорее, в геометрической прогрессии. Это к вопросу о том, способна ли консолидация облегчить надзор.
И что могу сказать абсолютно точно – гораздо проще надзор за прозрачным банком. За тем банком, у которого учетные записи и отчетность содержательно верно характеризуют операции, которые он проводит. Вообще прозрачность поднадзорных - голубая мечта регулятора. А надзор за непрозрачным банком сильно затруднен. В том числе, потому что у нас в принципе содержательный подход в надзоре недостаточно развит. Над этим нужно продолжать работать. Тема была обозначена много лет назад, но продвижение здесь по разным причинам не столь значительное. Мы не достигли требуемого уровня, не дошли до нужной кондиции.
Одно из препятствий – это законодательство, которое сдерживает развитие содержательного надзора. Регулятору предоставляются инструменты и возможности, в общем и целом, ориентированные на формальный подход. От этого, понятное дело, страдает не столько самолюбие регулятора (хотя перед зарубежными коллегами и неудобно), сколько решение задач, которые сам законодатель ставит перед регулятором. Это, напомню, обеспечение системой устойчивости сектора и защита интересов кредиторов и вкладчиков.
– Многие банкиры жалуются на огосударствление сектора: на то, что госбанки доминируют и ущемляют возможности остальных банков. Есть ли такая угроза и насколько она велика?
– Угрозы того, что банки с госучастием съедят весь рынок, нет. Это циклический процесс: когда на дворе гроза, часть бизнеса перебегает на обслуживание из коммерческих банков под государственную крышу. Когда солнышко начинает светить – бизнес снова возвращается. Если не брать фазы экономического цикла, в основном решения клиентов зависят от качества услуг, от того, как к клиенту относятся. Не так важно, какой капитал у банка, государственный или частный. По мере развития банковского сектора и экономики в целом, доля государства в экономике, в том числе в капиталах банков, будет снижаться.
Я лично не сторонник приватизации всего уставного капитала банков в ближайшей перспективе. Должен быть постепенный, осторожный процесс. Некоторые из госбанков являются системно значимыми для российской экономики и для устойчивости финансовой системы. Решения, связанные с коренным изменением собственности на эти банки, на мой взгляд, предполагают иной уровень развития банковского сектора.
Мое экспертное мнение: в течение нескольких ближайших лет тотальная приватизация крупнейших банков не показана. Я бы осторожно к этому подходил. Впрочем, в Стратегии развития банковского сектора на период до 2015 года речь не идет о такой приватизации. Предусмотрен вектор на приватизацию. В принципе вектор абсолютно верный, через сколько-то лет доля государства в банках с государственным капиталом, видимо, будет существенно ниже. А где-то, может быть, сойдет на нет. Но эти годы надо прожить. А межбанковская конкуренция тем временем развивается. И банки с госкапиталом в ней не всегда смотрятся заведомыми фаворитами.
– Согласовано ли решение по наделению сотрудников Центробанка правом мотивированного суждения?
– С коллегами из Минфина –да, согласовано. С правительственным экономическим блоком тоже согласовано. Поручение подготовить такие предложения было дано премьером на одном из совещаний. Сейчас речь не идет о внесении масштабных изменений в законодательство. Пока это достаточно узкий вопрос, который касается определения степени аффилированности заемщиков банка с самим банком или с владельцем банка. Только такой сегмент для мотивированного или содержательного суждения пока имеет форму предложений по изменению законодательства.
Вообще, сфера содержательного суждения гораздо шире. Но важно сделать первый шаг, посмотреть, как работает регулятор в этих условиях. Не с точки зрения теоретических дискуссий, а с точки зрения практики: за и против. В части «против» речь идет о потенциальной коррупционной составляющей, связанной с применением мотивированного суждения.
В нашем представлении мы предусмотрели такой порядок, который, если не исключает, то точно сводит к минимуму потенциал коррупции. Мотивированное суждение – суждение не одного лица, это коллективное решение, принимаемое Комитетом банковского надзора ЦБ. До этого работа ведется на уровне территориального учреждения Банка России, в центральном аппарате, и только после этого, после тщательного изучения разными подразделениями, после столкновения позиций и обсуждения вопрос может быть вынесен на рассмотрение Комитета банковского надзора. Так что мотивированной суждение - это совсем не то, что отдельно взятое лицо посмотрит на какие-то документы, посмотрит на солнце, на звезды и примет решение о том, как оценить риски банка.
Хотя за рубежом – в Англии, США, Франции – уполномоченные сотрудники органов надзора вправе оценивать уровень риска, который принимает банк и предъявлять требования к банку по изменению рисков. Более того, орган надзора и его сотрудник, который добросовестно, то есть не предвзято оценивает ситуацию, но ошибся, законодательно защищены от судебного преследования. А ошибиться может любой человек.
У нас ситуация противоположная. Даже те, кто поддерживает идею качественного суждения, говорят, что надо повысить ответственность сотрудников. И следует намек на возможность преследования, вплоть до уголовного. Сразу возникает не очень благоприятная перспектива. Поскольку, хоть и нет оснований сомневаться в добросовестности оценки степени добросовестности надзорного органа, но сама процедура внешней оценки - это и время, и нервы. Может быть и другая версия.
Соответственно, сотрудники, которые будут заниматься этими оценками, несколько раз подумают, прежде чем выносить суждение: может, ну его, это суждение, ограничимся формальным подходом. Пока формально подходим, к оценке никто не придерется: АхB=АB. А то, что А не А, а B не B и вообще все наоборот - так это из отчетности не следует. И гори оно все синим пламенем, пусть этот банк жизнь накажет. Если все будет совсем плохо, лицензию отберем. С точки зрения мер надзорного реагирования пока так и живем.
По моему убеждению, это не тот уровень надзора, не то качество, скорость и эффективность надзорных решений. Когда мы говорим об эффективности и качестве надзора, я это связываю в том числе и с применением метода мотивированного суждения. Я, разумеется не высказываюсь против повышения ответственности. Ответственность сотрудников надзора нужно повышать. Так же, как ответственность банкиров.
Но я исхожу из того, что повышение ответственности сотрудников надзора должно идти по линии четкого определения обязанностей и действий, которые сотрудник должен предпринять в соответствующих ситуациях. Какие вещи должен обязательно анализировать, на что должен обратить внимание. Требуются четкие процедуры и алгоритмы работы. Несоблюдение алгоритма – это основание для наказания тех, кто не соблюдает. Повышение дисциплины нужно, повышение ответственности тоже нужно. Но не той ответственности, о которой говорят или думают некоторые оппоненты – уволить, посадить. Впрочем, уволить нерадивого работника я тоже не против, тем более того, который принимает недобросовестные решения, но в рамках законодательства и внутренних документов Банка России.
– Мотивированные суждения в отношении аффилированных с банком лиц поменяют надзорную практику?
– Давайте на примере. Есть банк с заемщиками, и все они офшоры. Туда идут кредиты банка, и потом куда-то уходят. Куда - проследить сложно – это офшор и информацию не получишь.
По имеющемуся опыту работы с неблагополучными банками у нас есть основания полагать, что эти кредиты идут офшорам не просто так. И координирует это владелец или узкая группа владельцев банка. Идут эти средства , возможно, на некие инвестиционные проекты. По получении дополнительной информации мы можем это с высокой степенью вероятности предполагать. Но доказать не можем.
Возникает вопрос, связанный с тем, что де факто у банка очень высока концентрация рисков на собственников. Значит, если что-то приключилось с собственником и/или его бизнесом, то концов не найдешь. Будет банк и будут офшоры с пальмами и без денег.
А с другой стороны – вкладчики и государство, которое выплачивает каждому вкладчику до 700 тысяч рублей.
Что мы можем сделать сейчас на основании мотивированного суждения? Проводить с банками и их собственниками душеспасительные беседы. Убеждать снизить уровень концентрации рисков, диверсифицировать банковский бизнес, обеспечить улучшение качества активов введением реального обеспечения. Чтобы потом банк или временная администрация имели возможность восполнить потери кредиторов и вкладчиков.
Мы сейчас убеждением занимаемся. Хотят собственники, делают это быстрее, не хотят – делают медленнее. Иногда только делают вид, что делают. Это ситуация на сегодняшний день.
А вот ситуация, которая нам представляется наиболее правильной. Опять же, на основании изучения информации, но не имея 100% доказательств, мы приходим к заключению о том, что существуют повышенные риски на собственника.
Мы говорим: уровень риска, который несет ваш банк на собственника, составляет 100% от капитала, при том, что норматив позволяет не более чем 25% от капитала. У вас концентрация риска в 4 раза перекрывает установленную норму. Давайте совместно определим разумный срок, и извольте поправить ситуацию. И доказать нам, что вы ее поправили. Вы ее исправляете и доказываете, что исправили – мир, дружба – работайте дальше. Не справляетесь, извините: мы не можем допустить, чтобы банк нес такой уровень риска. Рано или поздно, эти риски, как старые снаряды в земле, взрываются. Со всеми вытекающими последствиями.
– Планируется ли введение персональной ответственности бенефициаров банка в случае выявления факта, например, преднамеренного банкротства? Если да, то по какой юридической схеме?
– Такого рода предложения внесены. И Банк России исходит из того, что это целесообразно: чтобы в законодательстве, в том числе в уголовном, были предусмотрены соответствующие специальные составы. Есть другое мнение, которое состоит в том, что и так составов в уголовном кодексе достаточно: есть мошенничество и доведение до банкротства. Тем не менее, хотелось бы видеть состав, связанный с предоставлением недостоверной отчетности. В этом случае ситуация в банке изображается не так, как она сложилась на самом деле. Она изображается формально: дал кредит компаниям-однодневкам - и деньги как тараканы разбежались. Если банк показывает в отчетности, что у него уровень риска на акционера 2%, а на самом деле 200%, очевидно, что это обман. Причем злонамеренный обман – ведь банк- то об этом знает. И собственник его об этом прекрасно знает. Это крупный риск. Рано или поздно этот риск может сыграть и превратится для банка в катастрофу.
Пока банк жив – это потенциальная катастрофа. В рамках этой ситуации мы можем и должны, если у нас есть соответствующие права, предпринимать действия для того, чтобы скорректировать работу банка.
Но если в этой ситуации произошла катастрофа, то я исхожу из того, что по соответствующей статье, владелец или владельцы – те, кто завязан в этой схеме: кто этот обман лелеял, кормил, взращивал, холил, должны понести заслуженное наказание.
Это уровень личной ответственности тех людей, которые виноваты в неустойчивости банка, при том, что неустойчивость связана не с какими-то системными явлениями, не небо упало на землю, а с тем, что мы называем недобросовестной деятельностью, плохой организацией бизнеса. Если называть жестко – это мошенничество. И за это люди должны отвечать. Не обязательно тюрьма и ссылка, деньги пусть вернут, имуществом расплатятся. Чтоб другие не страдали.
– Когда может появиться соответствующая норма закона?
– Дебаты продолжаются: нужна специальная норма или не нужна. Я свое мнение высказал. В моем понимании целесообразно, чтобы была такая норма. Надеюсь, что она все-таки появится. Банк России ведет работу в этом направлении.
– Готова ли концепция документа, ограничивающего кредитование связанных лиц и структур, аффилированных с бенефициарами банка?
– Речь идет о законопроекте «О консолидированном надзоре». Он включает целый ряд компонентов, один из которых – это ограничение рисков на бенефициара и на бизнес собственника. Там есть концепция соответствующего норматива, который должен ограничивать совокупный объем этих рисков. Речь идет об ограничении на уровне 20% от капитала. Разница между 25% - на одного заемщика и 20% - на бизнес собственника, не существенна. Но в данном случае важно обозначить эту тему в качестве самостоятельной. Это особый риск – риск на бизнес собственника. И все причастные должны это знать.
– Когда закон может быть принят?
– Проект прошел первое чтение в Думе, должен обсуждаться в рамках подготовки ко второму чтению в весеннюю сессию. Я исхожу из того, что обсуждение будет не легким. Потому что помимо сторонников, есть оппоненты этого законопроекта и тех регулятивных подходов, которые в этом законопроекте представлены. Тоже характерная деталь: если сопоставить те подходы, которые представлены в этом проекте в сравнении с международными подходами, то у нас они гораздо более мягкие.
Мы шаг в этом направлении делаем, но не достигаем зарубежного уровня законодательного регулирования в отношении оценки консолидированных рисков. А с точки зрения ряда отечественных участников обсуждения, законодательные предложения, которые там содержатся, слишком жесткие. И их надо довольно сильно смягчить и укоротить. Так что дискуссия предстоит серьезная.
Зарубежные коллеги тоже следят за этим законопроектом, в частности потому, что это одна из наиболее острых тем в рамках оценки соблюдения Россией рекомендаций Базельского комитета по эффективному банковскому надзору. Зарубежные эксперты следят за тем, как этот законопроект проходит, интересуются текстом. Когда они последний раз смотрели, это было в прошлом году, их позиция была следующая: движение в верном направлении, но далеко от того, что нужно. На это им приходится возражать: шаг вперед - это уже что-то. Это лучше, чем топтание на месте.
– Целесообразно ли повышение требований к устойчивости сектора, в частности, по достаточности капитала? Применимы ли нормы Базеля III к российской финансовой индустрии?
– Рекомендации Базеля III вполне применимы. Россия на высшем политическом уровне присоединилась в этим рекомендациям. Мы их будем реализовывать по графику, установленному в документе Базельского комитета – с 2012 года по 2018 год включительно.
Там даже есть норма, которая идет и за 2018 год, – это исключение из капитала в течение 10 лет определенных позиций, которые сейчас включаются в капитал. Гораздо более сложный вопрос – можно было без этого обойтись или нельзя? Очевидно, это повышает устойчивость банковского сектора. Чем выше достаточность капитала, тем при прочих равных выше устойчивость банка. Примерно как толщина подушки безопасности повышает вероятность того, что дорожный инцидент не будет приводить к фатальным последствиям.
Но опыт показывает, что от кризиса пострадало считанное число банков, и они «пострадали» по собственной вине. Будет правильнее сказать – по вине собственников или плохого менеджмента. Он могло быть плохим в силу непрофессионализма. Но более важная и реально актуальная причина для отечественных «погорельцев» – это слепое выполнение требований собственника. А требования собственника были ориентированы не на обеспечение устойчивости банка, не на зарабатывание прибыли в стратегической перспективе, а на обеспечение себя любимого и своего благосостояния здесь и сейчас. То же и в мире.
Банки в общем случае губит чрезмерная жадность и коммерческая агрессия собственников и /или менеджеров.
А банки, которые выдерживали пусть несовершенные требования закона и регулятора, и по сей день живы, достаточно здоровы и вполне преуспевают. Так что быть здоровым - это не просто, но это вполне возможно. Еще раз к последнему кризису. С каких банков начался кризис субстандартной ипотеки? Чем они занимались? Они заманивали население. Проводили чрезмерно агрессивную политику. Да, была секьюритизация, которая помогала распылять риски по финансовой системе. Но это все имеет предел. Это так же, как с отходами человеческой деятельности. Как ни велик мировой океан, выясняется, что испачкать его можно. Как ни велика финансовая сфера, как она не казалась бы бесконечной, она расширяется, но в каждый момент конечна. Кто пострадал? Те, кто думал только о себе, проводил рискованную политику и закрывал глаза на возможные последствия.
Можно было бы обойтись без повышения требований к достаточности капитала? Если бы более рационально, более осторожно работали банкиры, собственники и регуляторы, можно было бы, наверное, обойтись без этого. Но так не получилось. Не могли или не хотели работать более осторожно. Значит, придется работать в более жестких условиях и добросовестным трудом и примерным поведением зарабатывать право на лучшую жизнь.
Обеспечить более рациональную работу банковского бизнеса можно за счет повышения ответственности за долгосрочные результаты работы собственников и менеджмента. Конечно, риски неизбежны, возможны системные проблемы. Даже тот, кто добросовестно соблюдает все требования по содержанию, а не только по форме, может утратить устойчивость.
Ответ на угрозу системного кризиса должен носить системный характер – это создание страхового фонда, который формируется взносами самих участников процесса на финансовом рынке. Уровень платежей в фонд – тарифов – должен отражать уровень рисков, принимаемых банками и уровень управления этими рисками.
А в качестве индикатора риска, можно было бы принимать степень прозрачности банка. Чем менее прозрачен финансовый институт, тем больший риск он несет. Если говорить о критерии определения величины тарифа, я брал бы уровень прозрачности. Конечно, могут возразить – а как его оценить? Для своих целей мы оцениваем : какой банк и насколько прозрачен. Но это непубличная информация. Можно было бы оценивать это на публичной основе, например, усилиями независимых экспертов.
– То есть взносы банков в такой фонд будут различаться в зависимости от рисков?
– В Европе такой фонд есть. Мне не известно о том, что там есть такая дифференциация. Как только возникают критерии, банки стараются под них подстроиться. Пытаются соблюдать критерий, пусть и искусственно. Сейчас у нас проектов, аналогичных европейскому фонду, нет. Тем более речь не идет о деталях. Но думаю, что через какое -то время настанет черед реализации этого подхода и в России.
- Как ЦБ может ограничивать альтернативные способы привлечения средств населения в банки? Например, случай с Мособлбанком, где вкладчики становятся миноритарными акционерами.
- Это тоже схема. Мы на это отреагировали. Теперь в наших предписаниях мы будем оговаривать нижний порог возможности привлечения вкладов от акционеров банка значимой долей акций. Это может быть разная доля акций. И 1%, и в каких-то ситуациях 0,1% от уставного капитала. Если это значимые суммы. Если акционер вложил в банк миллионы рублей, вряд ли он будет неосознанно делать вклады. Он информацией владеет, или, по крайней мере, чувствует свою ответственность за банк.
Хотя до этого печального опыта у нас была уверенность, что тот банк, которому дано предписание, понимает, о чем идет речь. Предоставление возможности акционерам делать вклады подразумевает, что акционер демонстрирует свою готовность помочь банку, он рискует своим личным имуществом в интересах банка. Тем не менее, век живи, век учись. Получили еще один урок, прививку от наивности.
– Проводит ли Центробанк проверку возможных связей сотрудников ЦБ с банками и фирмами-контрагентами самого ЦБ по аналогии с госкомпаниями?
– Проводит. У нас есть соответствующая служба, которая этим занимается.
– Формат раскрытия информации о банковских проверках на сайте Центробанка носит формальный характер: планируется ли публикация более подробных данных и результатов проверок?
– Мы не предполагаем расширения такой информации. Это вошло бы в противоречие с нашими обязанностями с точки зрения действующего законодательства о ЦБ, банках и банковской деятельности. Потому что эта информация является конфиденциальной. Для надзора получаем и для надзора должны использовать. В моем понимании расширять эту информацию было бы до некоей степени опасно с точки зрения достижения целей обеспечения устойчивости банковского сектора и защиты интересов кредиторов и вкладчиков.
У меня есть определенные сомнения по поводу того, что информация о результатах проверки может рассматриваться как инсайдерская. Результаты проверки – это еще не надзорное решение и даже не достаточная информация для надзорного решения. Это этап подготовки надзорного решения, получения информации для надзорного решения.
Видение проверяющих - это не финальная оценка ситуации. Оценка дается с учетом всей совокупности сведений и обстоятельств, в том числе с учетом регулятивных норм и информации, имеющейся у дистанционного надзора.
Информация, которая будет дана на дату завершения проверки, может не полностью отражать реальную картину, которая будет через месяц. Но на основании этой информации, если ее раскрыть, кто-то будет делать оценки ситуации в банке. Тут возможен целый комплекс ошибок.
И вместо позитивной корректировки рынка мы можем провоцировать неправильные решения.
Во всем мире практики информирования публики о надзорных действиях, проверочных действиях или об оценках в рамках дистанционного надзора, нет. Потому что целью надзора является повышение устойчивости системы и защиты интересов кредиторов и вкладчиков. Это как информация, которая поступает врачу. В США, насколько я знаю, публичными являются санкции, примененные к банкам меры надзорного реагирования. Но это другая категория информации - и целесообразность такого подхода тоже неоднозначна, хотя с позиций инсайда знание о примененной мере – это в гораздо большей степени инсайд, чем мнение инспекционной группы.
– Считаете ли вы предложения Минфина по законодательному ограничению оборота наличных средств эффективной мерой в борьбе с теневым сектором финансовой системы? На каком этапе проработки находится данная инициатива?
– Речь, видимо, идет о запрете оплачивать наличными деньгами покупки на сумму, превышающую некий уровень. Например, запретить за наличные покупать машины, оплачивать квартиры. Мне понятнее создание условий для развития безналичных платежей. Именно создание условий: правовых, организационных.
Запреты, насколько я знаю из отечественной и зарубежной практики, редко дают ожидаемый эффект.
Поэтому безналичный оборот вне всякого сомнения нужно развивать, но, боюсь, запрет на платежи наличными – не лучшее средство для его развития. Что касается борьбы с криминалом и обслуживающим его денежным оборотом, то это комплексный вопрос и простого решения я не вижу. Впрочем, это мое экспертное суждение.
