Цивилизация
В Москве, в недавно образованном Институте медиа, архитектуры и дизайна «Стрелка» — образовательной платформе, реализующей модную стратегию «фабрики мысли», началась тематическая неделя под звучным названием «Энергия». Во время этой недели студенты — архитекторы, дизайнеры, специалисты по медиа — должны сформулировать тему конкретных исследовательских проектов, в которых территория Россия рассматривается как площадка для применения инновационных подходов в энергетике. Прежде всего энергетики альтернативной, то есть основанной не на ископаемых (нефть, уголь, газ), а на возобновляемых источниках (ветер, солнце, вода, геотермальные зоны и т. д.). Главный куратор недели — Ринир де Грааф, партнер архитектора Рема Колхаса по архитектурной коллаборации OMA, известной своими радикальными теоретическими манифестами не меньше, чем архитектурными проектами.
Де Грааф прилетел в Москву с одним из таких манифестов — самой свежей и эксцентричной разработкой OMA под названием «Дорожная карта-2050» (Roadmap 2050). Цель трехтомной карты — дать европейцам точное описание маршрута из нынешней Европы, основательно подсевшей не российские нефть и газ, в Энеропу, получающую 80% своей энергии из возобновляемых источников, контролировать которые с помощью цен, труб и вентилей, как известно, невозможно в принципе.
Мы спросили Ринира де Граафа, почему вообще европейские архитекторы взялись за энергетику, означает ли это конец дизайна, каким мы его понимали до сих пор, и чему он собирается учить наших студентов в стране, где при всем богатстве выбора между ветром, солнцем и водой, другого источника модернизации, кроме дальнейшей разработки и продажа полезных горючих ископаемых, пока не предвидится.
— «Дорожная карта-2050» — европейский ответ на вызовы модернизации. Насколько адекватен этот вариант ответа для России? Насколько реально говорить о российской «Дорожной карте-2050»? Или даже 2100?
— Сразу должен оговориться, что я не являюсь авторитетным экспертом по России, но в общем и целом — да, это адекватная стратегия для вашей страны. Думать так позволяет не российская специфика, которая может быть дружественной или недружественной к подобным инициативам, а природа самой модернизации, которая тотальна и экстерриториальна.
Положение вещей таково, что не модернизация должна быть адекватна нам, а мы должны быть адекватны ей. Поясню. Если мы хотим, изменив тем или иным образом свою жизнь, попасть в будущее, нельзя привязываться к особенностям этой жизни. Ведь, возможно, именно эти особенности мы хотим изменить или даже покончить с ними! Модернизация — вещь к местным особенностям безразличная. То есть нельзя потребовать, чтобы в одной стране была своя специфичная модернизация, а в другой стране — другая. Это нонсенс.
— То есть нельзя представить себе такой дружественный многополярный мир, где одни экономики успешно развиваются на традиционных углеводородах, а другие — на возобновляемых источниках? Российским элитам такой сценарий представляется весьма ликвидным…
— Нельзя. Первый модернизационный скачок, как мы знаем, был связан с индустриализацией, черпавшей энергию из полезных ископаемых. Экономики, имевшие доступ к источникам сырья, получили и пока продолжают получать известные преимущества от такого положения. Но следующий скачок, который уже происходит, предполагает, что энергию можно черпать из возобновляемых источников: технология это позволяет, она общеизвестна, притом стоимость такой энергии постоянно падает.
Экономики, стремящиеся перейти на возобновляемые источники, неизбежно получат больший, чем нефтяные, кредит доверия, так как эти источники неограничены и неконтролируемы — даже рынком.
Таким образом, стоимость углеводородов будет неизбежно снижаться и уже не сможет стать основным источником роста ВВП. Там, где такая зависимость существует, как сейчас в российской экономике, модернизация окажется под вопросом. Модернизация, если хотите, «слепа» к нефти.
— Вы сравниваете «Дорожную карту» с «Лунной программой», принятой по инициативе Кеннеди в 1961-м году. Тогда при отсутствии требуемой технологии была проявлена политическая воля, запустившая очередной скачок американской экономики. Сейчас, по вашим словам, ситуация обратная: развитие «зеленых» технологий удручающе не соответствует политической решимости, необходимой для их претворения в жизнь. Но вам не кажется, что отсутствие решимости вызвано тем, что безуглеродная энергетика на утопическую национальную суперидею просто не тянет? Особенно после того, как поставлена под вопрос глобальная угроза CO2 и провален климатический форум в Копенгагене?
— Это хороший вопрос, но вы незаметно подменили мои параметры сравнения. Я не сравниваю «Лунную программу» и «Дорожную карту» как таковые. Я сравниваю условия их реализации. Ирония в том, что практическая насущность лунного проекта была неочевидна и при этом он был осуществлен с нуля волевым решением элиты. Сейчас практическая насущность «зеленой» энергетики очевидна, как никогда, и есть мощная технологическая база для ее реализации, но политическая воля парализована.
Вы, и я слышу в вас русского, говорите о великой утопической идее, но цель «Дорожной карты» намного более утопична, чем «Лунная программа», которая была запущена из соображений национального тщеславия и была мотивирована гонкой вооружений. Скажите, что существенного изменилось в мире после полетов на Луну? Цель «Дорожной карты» намного более революционна — изменить мотивационную составляющую модернизации, изъяв из нее конкуренцию за энергетические ресурсы.
Это изменит мир намного глубже, чем фотография астронавта на Луне.
— Презентацию «Дорожной карты» вы завершаете слайдом, изображающим улицу обычного еврогородка в 2050 году, и комментарием, что в мире, основанном на альтернативной энергетике, ничего не изменится: те же машины, улицы, одежда, здания и т. д. Изменится лишь источник энергии, приводящей все это в движение. Вы сами называете такой прогноз шокирующим в своей банальности. Странно слышать от архитектора, что образы будущего могут остаться теми же и это нормально…
— Да, это так, если рассуждать об эффективности стратегий преобразования мира в применении к прошлому столетию. Модернизационные скачки в ХХ веке были действительно весьма шумными мероприятиями, поражавшими воображение современников.
— ...и поражающими до сих пор.
— Пожалуй. Хотя те эмоции, которые вызвал у молодой русской аудитории старый советский фильм «Покорение Оби», показанный в рамках нашей программы на «Стрелке», я приписал скорее ироничной ностальгии по энтузиазму великих советских строек. Стратегия модернизма рассматривала будущее как нескончаемое изменение формы. Сейчас эта стратегия исчерпана. Если энергетические ресурсы исчерпаемы физически, а именно так обстоит дело с углеводородной экономикой, модернизация как таковая уже невозможна. Это факт. И, если дальше продолжать в том же духе, результаты окажутся прямо противоположными: мы будем иметь дело с нарастающей дезорганизацией, ростом дискомфорта и тотальным обеднением населения и ресурсов.
Поэтому, чтобы хотя бы сохранить тот уровень комфорта, который уже достигнут западными странами, а он более чем достаточный, и тем более сделать этот комфорт достоянием других, что уже происходит в Китае, притом пугающими темпами, необходимо перейти на другие ресурсные источники.
Главное шоу «Дорожной карты» — не сами вещи, а то, что стоит за этими вещами. Эпоху модернизации, которая апеллирует к видимым, вещественным изменениям, можно считать законченной.
— Очень интересное заявление. В таком случае наследует ли архитектурное агентство ОМА, основанное Ремом Колхасом, и его теоретическая платформа АМО, которую вы представляете, манифесту «form follows function» («форма следует функции»), сформулированному сто лет назад? Если да, то зачем ОМА, известному на весь мир как архитектурное бюро, наследующее если не букве, то духу модернизма, безуглеродная энергетика, если это функция, которая не меняет формы?
— Не думаю, что к моменту основания ОМА программа «form follows function» была особенно актуальной для Рема Колхаса, который и в дальнейшем всегда ставил ее под вопрос. Понимание работы архитектора через форму и функцию дефектна, потому что не объясняет, почему форма должна следовать той или иной функции именно таким, а не другим образом. Здесь упускается что-то очень важное. Естественно поэтому, что такая вещь, как альтернативная энергетика, которая способна реально изменять жизнь, не меняя форм вещей, нас очень заинтересовала.
— Не означает ли это конец дизайна?
— Да, возможно, это конец дизайна. Но я бы сказал иначе: это конец дизайна, как мы его понимали и по инерции продолжаем понимать. Скорее, это конец нашей интерпретации дизайна как визуально-функциональной практики, что, впрочем, нисколько не противоречит классическим определениям дизайна в английских словарях, где формальный аспект приводится как всего лишь одна из составляющих дизайна. Другими словами, аспект формы перестал быть главным.
— Недавний запуск в строй промышленных ветряных энергоферм в Великобритании выявил большое число проблем, озвученных в докладе Джима Освальда (опубликован в журнале Energy Policy — «Газета.Ru»), чьи выводы звучат пессимистично: ветряная энергетика не эффективна, не стабильна, и она дорогая. Более того: по его расчетам выходит, что единственный эффективный сценарий работы ветряной станции мощностью в 25 гигаватт — это совмещение чистого ветрогенератора с грязным газотурбинным. Отличается ли и насколько заявленная в «Карте» стоимость ветряной энергетики для евробюджета от реальных сумм, уже потраченных англичанами и возвращаемых за счет резкого повышения цен на электричество?
— Я знаком с этими проблемами. Они подтверждают главный тезис «Дорожной карты», что построение Энеропы — комплексное мероприятие, предполагающее взаимодействие альтернативных генераторов энергии в масштабе всего континента. Нельзя судить об эффективности части здания или части городской инфраструктуры отдельно от остальных частей. Также нельзя делать вывод, что ветряная энергетика не эффективна в масштабе одной локальной солнечной или ветряной энергофермы — это обычная ошибка критиков альтернативной энергетики. Была ли включена британская ветряная ферма в международную электросеть, компенсирующую перепады мощности, свойственные такому типу генерации — сейчас сила ветра оптимальна, завтра — нет, послезавтра — вообще безветренная погода, хотя в это же время нагрузка солнечных генераторов на юге Европы или ветряных в Германии и Франции может быть полной? Не была. Хотя у скандинавов есть эффективные примеры сетевого взаимодействия датских ветряных ферм и норвежских гидростанций. Англичане осознали эту проблему на практике, и это хороший урок для нас. Это ошибка планирования, дизайна, но не дизайна формы и функции — британские ветряные фермы выглядят очень эффектно, а дизайна взаимодействия, скрытого, но ключевого компонента всей архитектуры Энеропы.
— Освальд также критикует эффективность энергосетей, компенсирующих перепады мощности в альтернативной генерации энергии. По его мнению, нестабильность в масштабах такой сети не позволит поддерживать ее мощность на приемлемом уровне в приемлемые промежутки времени.
— У нас есть конкретные расчеты, показывающие, что такая сеть будет стабильной. Отказались бы американцы от полета на Луну после неудачного испытания одной ракеты? Нет, конечно. Британский опыт демонстрирует, насколько архитектурный замысел целого важнее отдельной части. Нельзя модернизировать только свою энергетику без модернизации евроэнергетики в целом.
К миру это тоже относится. Я бы сказал так. Да, альтернативная энергетика — это пока что узкое окно, но через это окно вы уже можете смотреть на весь мир, думая, как его можно изменить полностью. Русских студентов я буду обучать смотреть через это окно, а как и что нужно изменить, они должны решать сами.
