Цивилизация
Наличие алкоголя в крови погибшего под колесами Hyundai Solaris в подмосковном городе Железнодорожный шестилетнего мальчика подтвердила повторная экспертиза. Об этом в среду сообщили в подмосковном СК.
Следователи регионального СК изъяли образцы крови погибшего с установленным содержанием алкоголя, была проведена молекулярно-генетическая экспертиза в Главном управлении криминалистики СК России. В результате выяснилось, что кровь действительно принадлежит малолетнему потерпевшему. Отмечается, что следователи также обнаружили и изъяли следы крови мальчика в салоне автомобиля обвиняемой по уголовному делу о ДТП. Теперь СК намерен установить обстоятельства прижизненного употребления ребенком алкоголя.
При этом отец погибшего мальчика уверен, что при проведении экспертизы его сыну вкололи спирт непосредственно в печень. «Газета.Ru» обсудила ситуацию с врачом-наркологом Александром Ковтуном.
— Следственный комитет подтвердил, что в крови шестилетнего мальчика, погибшего в результате ДТП в Балашихе, обнаружен алкоголь. Ранее сообщалось, что это 2,7 промилле, и вряд ли сейчас этот показатель сильно отличается. На ваш взгляд, способен ли малолетний ребенок потребить такую дозу алкоголя? Будет ли способен шестилетний мальчик вообще передвигаться, говорить?
— Не так часто приходится встречать шестилетних мальчиков, которые употребляют алкоголь. Более того, я таких случаев в своей практике никогда не встречал.
Когда я несколько лет работал подростковым наркологом, бывали случаи, что у мальчиков 11 лет встречались пробы алкоголя. Но в основном это были легкие спиртные напитки. И уже во вторую очередь это была водка и все прочее. Если ребенку было шесть лет и весил он примерно 20 кг, то ему нужно было выпить от 100 до 200 мл водки, чтобы пик концентрации содержания алкоголя в какой-то момент достиг уровня 2,7 промилле. Предположить такое, на мой взгляд, невозможно. Потому что выпивший столько ребенок будет шататься или вообще даже не сможет встать. Чтобы он мог ходить, бегать, связно говорить, у ребенка должна быть сильная степень привыкания к таким концентрациям.
Плюс обстановка, в которой все это произошло, — прогулка с дедушкой... очень маловероятно, что они употребляли вместе алкоголь и потом пошли домой.
Поэтому объяснить с точки зрения современных научных познаний в области наркологии и медицинского освидетельствования на состояние опьянения такой результат не представляется возможным.
— После скандала, который получила история, судмедэксперт из города Железнодорожный Михаил Клейменов заявил, что, когда он получил самый первый результат экспертизы, которая показывала сильное опьянение у шестилетнего ребенка (в анализе крови этиловый спирт и ацетальдегид, продукт распада алкоголя), он решил провести молекулярно-генетическое исследование крови, по результатам которого было установлено, что кровь, которая находилась в анализируемых образцах, принадлежит одному и тому же лицу. И на этом решено было поставить точку. Насколько правильно он действовал, ведь есть соответствующие инструкции?
— Что касается повторных экспертиз, то я изучил ответы эксперта на вопросы. И ясности там еще меньше, чем в самих вопросах.
Он не разъяснил, что именно они исследовали повторно, где был контрольный образец, какого числа он был взят, как отправлен, кто доставлял, кто присутствовал при вскрытии и заборе образца. Эта цепь не была раскрыта.
СМИ не задают самых важных вопросов, которые могли бы пролить свет.
— Поясните, пожалуйста, что в таком случае принципиально важно для того, чтобы экспертиза прошла без нарушений и ее результатам можно было верить?
— Имеет важнейшее значение, при каких обстоятельствах была взята кровь, соблюдались ли правила взятия крови, не было ли обработки спиртом поверхности кожи при проведении реанимационных мероприятий. Может быть, кожу смазывали спиртом, а потом через прокол взята кровь. Важно, откуда была взята кровь — из вены или из артерии. У трупа спадают венозные сосуды, и кровь скапливается в определенных крупных сосудах. И куда бралась эта кровь, куда разливалась, кто опечатывал анализируемый контрольный образец, как кровь хранилась, в каких холодильниках, кто нес ответственность за хранение, кем кровь транспортировалась в бюро судебно-медицинских экспертиз МОНИКИ, когда принимал эту кровь завлаборатории или другое ответственное уполномоченное лицо.
А следил ли этот сотрудник за целостностью этих опечатывающихся материалов на пробирках, и если смотрел, то были ли они целы или же возникли какие-то вопросы?
Кроме того, со слов эксперта Клейменова было понятно, что они, когда получили такой результат из лаборатории, сами приняли меры для перепроверки. И какие были меры, в чем они заключались — непонятно. Потому что контрольный образец крови мог быть отправлен в лабораторию, и сами предпринять шаги по проверке они не могли. Получилось, что кровь из контрольного образца они сверили с кровью из анализируемого образца.
Но фактически результаты нужно было сверить с ДНК самого мальчика, не только два образца сравнить между собой, но и с ДНК. И он об этом не говорил, когда пытался разъяснить, что произошло.
Потому что времени на генетический анализ нужно очень много. Я знаю, какие лаборатории это делают. Бюро судебно-медицинских экспертиз, наверно, тоже это делают. Но делалось ли, и если да, то где протоколы можно посмотреть? И если они проводили эту проверку, то они делали это сами, вне каких-либо процессуальных решений о перепроверках. Поэтому этих результатов нет, все только на словах.
— Но сейчас СК по Мособласти сообщил, что следователи изъяли образцы крови погибшего с установленным содержанием алкоголя, была проведена молекулярно-генетическая экспертиза в Главном управлении криминалистики СК России, согласно которой кровь принадлежит малолетнему потерпевшему. Разве это не то же самое?
— Откуда изъяли и где она хранилась? Их тезисы не подкреплены документами. Непонятно, где хранился этот контрольный образец, как проводилась эта экспертиза.
Ведь мальчик захоронен, эксгумации еще не было. Соответственно, откуда был взят генетический материал мальчика, чтобы сравнить, ему ли вообще принадлежит эта кровь или нет? Пока можно сравнить только контрольную кровь с анализируемым образцом. А ДНК мальчика? Может быть, они отобрали какие-то другие части, которые где-то хранятся?
— Получается, что без эксгумации тела не обойтись?
— Сейчас это неизвестно, потому что, может быть, какие-то ткани были отобраны, и они где-то хранятся. Данных гистологического обследования, при котором устанавливались причины смерти, нет.
Наверняка какие-то ткани отобрали, и, возможно, эксгумация для того, чтобы сравнить ДНК мальчика и ДНК крови, не понадобится.
Сейчас нам должно быть четко заявлено, что данная кровь, которая находилась в контрольных анализируемых образцах, принадлежит мальчику. И второе — что контрольно-анализируемые образцы совпадают по содержанию в самой крови и ДНК. Нам должны сказать эти два предложения, но они не произносятся. В СК называют вид экспертизы. Название правильное, но какие вопросы перед экспертами были поставлены и какие даны были ответы, никакой четкости нет.
— Родители мальчика пока продолжают настаивать на эксгумации, поскольку предполагают, что тело ребенка могли специально накачать алкоголем, например сделать укол со спиртом в печень. Возможно ли провести подобные манипуляции, чтобы получить результат об опьянении ребенка?
— Мне непонятно, был ли умысел или нет и зачем вообще так делать, зачем нужен результат об опьянении мальчика.
Но я допускаю, что если взять шприц со спиртным, например с водкой, и вколоть содержимое в любой орган, будь то печень, сердце, легкие, в сосуды это попадет и это будет обнаружено.
— Если все-таки родители будут настаивать на эксгумации, сможет ли эта крайняя мера расставить все на места? Ведь прошло уже два месяца — есть ли смысл в этом?
— Нужно видеть материалы, понять, какие задачи хотят поставить родители и какие вопросы были уже разрешены. Но в целом, спустя два месяца, я думаю, что продукты распада, следы алкоголя, если он был, найти можно. Какие-то косвенные продукты можно найти — этилглюкуролид, ацетальдегид в какой-то степени. То есть это можно поискать, но это уже ничего не докажет и не опровергнет.
— Ацетальдегид — продукт распада алкоголя, и эксперт, который проводил анализ, говорил, что его изначально и обнаружили в крови мальчика. Но ведь, как говорили другие эксперты, обычно его не ищут при проведении подобных анализов — кому придет идея искать алкоголь у ребенка?
— Дело в том, что вещество найдено, значит, его искали. Очевидно, что раз они искали ацетальдегид, то хотели установить (степень опьянения. — «Газета.Ru»).
Поэтому они не просто этанол искали и хотели понять, как он попал в организм, а именно ацетальдегид. Раз он найден, то это подтверждает прижизненное попадание алкоголя в организм. То есть он не образуется потом. Но я не смогу поверить или утверждать, что он был найден, пока не увижу документов и того, при каких обстоятельствах его стали искать. При первом анализе или при повторном. Тут очень много вопросов.
— Складывается такое впечатление, что к этой системе и экспертизе очень много вопросов в целом. Столько всего может произойти — вопросы с анализами, транспортировкой, ответственными лицами и контролем. При этом эти анализы зачастую решают будущее людей. Насколько защищена вся эта цепочка и насколько независимы могут быть эти экспертизы от вмешательства?
— Проведение этих исследований, экспертиз — проблемное место нашего общества. Оценка этих экспертиз. Вопросы к ним всегда существовали, просто в лучшую сторону все двигается не так быстро. Хотя уже появились пробирки, опечатывающиеся контейнеры для мочи с возможностью первого вскрытия, после чего нарушается пломба. Все есть для того, чтобы их использовать надлежащим образом.
Но если выйти и проконтролировать качество проведения судебно-медицинских экспертиз, то нарушений всегда много. Потому что еще и приказы пишутся таким образом, что они сложны для понимания и трудноисполнимы. Потому что те, кто их пишет, не имеют прямого отношения к проведению исследования. Либо уже находятся на уровне контролеров, когда им важно при любой проверке находить нарушения и оправдывать свое существование. В итоге такой клубок проблем, что бывает проще разрушить систему и создавать новую, чем совершенствовать уже имеющуюся.
