Цивилизация
— Как давно вы занимаетесь музыкой?
— С 1991 года. Это была панк-группа Zorn.
— Zorn? Как Джон Зорн?
— Да, точно. А в середине девяностых я начал играть электронную музыку при помощи драм-компьютера. Это было в начале. А потом я купил сэмплер, и понеслась.
— Когда вы основали лейбл Shit Сatapult?
— В 1997 году.
— А почему «Катапульта говна»? Почему такое название? Почему ваша панк-группа называется Crack Whore Society, «Общество шлюх на крэке», почему на официальном сайте этой группы ваша роль в группе указана как «Катапульта говна»: гитара – такой-то, Бас – такой-то, катапульта говна – Марко Хаас?
— Ну, ударная установка вообще похожа на катапульту, особенно педалью бас-бочки.
— А что такое вообще катапульта говна?
— Катапульта говна – это такая катапульта, которая мечет говно. Речь идет о легкости, с которой мы выдаем музыкальный продукт, но, может быть, просто нам нужно было громкое имя, когда мы открывали этот лейбл?
— И что, никакой задней мысли не было? И вы не сравниваете то, что вы делаете с тем, как вы это называется?
— Мы кладем то, что мы выпускаем, в катапульту и кидаем это в мир, и это нас больше не беспокоит? Может быть, так?
— А вы только этим зарабатываете себе на жизнь?
— Ну, я зарабатываю в основном музыкой – концертами и записями дисков, не лейблом.
— А чем вы еще занимаетесь? Когда не играете концерты и не записываете диски? Вы смотрите телевизор?
— Если я не работаю в студии, или не в туре, то я либо привожу в порядок дела, либо занимаюсь с сыном. Но в основном я все время занимаюсь делами. У меня точно не бывает времени на телевидение и все такое. Я думаю, что я очень много работаю.
— А как же телевизор? От вашей музыки прямо-таки пахнет телевизором, алгоритмами поп-культуры, реальными шоу и всем прочим.
— Ну, у меня бывает время на телевизор только в отелях. Но телевизор – не единственный источник поп-культуры. Не обязательно смотреть телевизор вообще. Культура – она везде, она на улице, она в воздухе.
— Что значит «Быть анти», «Be Anti», главный манифест T.Raumschiere?
— А это и значит. Держать глаза открытыми, не поддаваться на стереотипы. Это просто способ мысли.
— А за политикой вы следите? В этом смысле вы – анти?
— Я слежу за политикой, но говорить о ней я в общем не хочу. Я не должен говорить вам, что делать, за кого голосовать. Это – не мое совсем.
— Вы изменяете сознание? Вы принимаете химические вещества?
— У меня разделенное сознание, раздвоение личности. Одна сторона – бесится и поет на концертах, дергается, прыгает и бесится, а другая – холодный делец, работающий в кабинете по утрам. Этого достаточно для того, чтобы не нужно было прибегать к химии.
— Как вы будете беситься в Москве? Сколько народу будет на сцене? Что вы будете делать?
— Нас трое на сцене. Играем мы довольно громко. Все остальное вы увидите.
— Трудно продавать вашу музыку? Трудно работать с независимым крошечным лейблом? Я очень много слышал о том, как трудно работать маленьким звукозаписывающим компаниям.
— С каждым годом все труднее и труднее продавать пластинки. Но приходится находить все новые и новые способы. Мы продаем Mp3 через интернет на моем лейбле, это работает. Но пиратство лишает нас изрядной доли доходов.
— Правда? Я думал, что нелегальное копирование – в основном проблема больших лейблов?
— Ну, если вы продаете миллион дисков или полтора миллиона – это не так критично, но если вы продаете 3000 или 4000 тысячи копий – это может быть вопрос жизни и смерти. Мp3 – ужасный бич, люди покупают все меньше дисков. Нужно продавать вкладки – красивую интересную полиграфию на дисках и винилах, настоящий арт. Нужно продавать цифровые треки, Mp3. Хорошо рекламироваться, раздавать бесплатные треки. Нужно старательно много работать.
Ну и главное – нужно, чтобы публика имела совесть. Воровать музыку – очень плохо, это проявление страшного неуважения к музыканту. Это грешно.
— А есть давление со стороны больших лейблов? Вы пытаетесь продаться корпорациям?
— Речь идет о том, чтобы сохранить бизнес, для которого есть масса разнообразных опасностей. Если вы работаете ради денег, пишете вы музыку или печете хлеб – это неважно. На вас работают люди, вы снимаете офис, приходится очень много работать и много рисковать. Остальное все уже детали. Мы это не для удовольствия делаем. То есть нам нравится, но «нравится» не оплачивает наши счета.
— А трудно так жить вообще? Холодный расчетливый делец в офисе и хулиган-безумец на сцене?
— Это отличная психотерапия, отличный отдых, антитеза клубной жизни. С утра после концерта прийти в офис, делать отвратительное тупое администрирование – никто не орет, никто не светит прожектором в лицо – это страшно расслабляет.
— А вам нравится увольнять людей? Это вас расслабляет?
— «ЧТО? ОПОЗДАЛИ НА ДВЕ МИНУТЫ? Можете больше не приходить!»
— Если бы не было музыки, чем бы вы занялись?
— Я был бы водителем грузовика.
Б2, 14 июля, четверг, 21.30.
