Цивилизация
— Александр Васильевич, складывается впечатление, что все последние природные катаклизмы – ураганы в США и Европе, землетрясения и цунами в Юго-Восточной Азии – связаны с необратимыми изменениями климата Земли...
— Прежде всего, хочу подчеркнуть, что все перечисленные вами экстремальные явления объединяет только одно: это – природные явления, оказывающие опасное воздействие на общество и человека. Причины же, их вызвавшие, совершенно различны. Часть из них (ураганы, штормы, засухи) относятся к метеорологическим явлениям. Ко второй группе можно отнести явления гидрологического и гляциологического характера (паводки, наводнения, сели). К третьей группе относятся геологические явления: оползни, карстовые явления, осыпи, особенно опасные вблизи больших городов. Землетрясения – это явления геофизического характера.
— И происхождение всех этих видов природных бедствий не связано между собой?
— Конечно. К примеру, цунами является следствием сильнейших землетрясений. Их, в свою очередь, вызывает взаимодействие тектонических платформ, которые либо расходятся, либо сталкиваются друг с другом. Землетрясения сопровождаются падением уровня воды на значительных площадях. Из-за этого образуется гигантская волна, которая движется от эпицентра землетрясения со скоростью самолета – 700–800 км/час. Она покрывает гигантские расстояния. Так, цунами, вызванное землетрясением 26 декабря 2004 года, достигло даже берегов Африки, хотя его эпицентр, как известно, находился неподалеку от острова Суматра.
Затем, когда цунами подходит к берегу, скорость его движения падает, хотя и остается значительной – до 30–40 км/час. Но одновременно происходит рост высоты волны до 30 м. Конечно, такой высоты волны достигают достаточно редко, но для причинения серьезных разрушений достаточно и 5–10 м, а это происходит сплошь и рядом.
— А недавний петербургский потоп?
— В отличие от цунами разразившийся 9 января сильнейший шторм на Балтике представлял собой метеоявление. В этом случае над Атлантическим океаном, где скапливающийся воздух теплее, чем над континентом, зародился чрезвычайно интенсивный циклон, который затем понесся на Европу. Последний раз циклон такой силы обрушился на Европу в ночь на Рождество 1999 года. Тогда ветер практически полностью уничтожил Булонский лес в Париже… Последний балтийский циклон был также очень интенсивным и сопровождался осадками с наводнением. Сильнее всего он поразил Ирландию и особенно Швецию, где были человеческие жертвы.
До некоторой степени с ним было связано и наводнение в Петербурге 9 января этого года, однако все же это было скорее гидрологическое явление.
Наводнение было достаточно серьезным – уровень воды поднимался до 240 см выше ординара — и относилось к разряду особо опасных. Выше этого разряда — только катастрофические наводнения вроде описанного Пушкиным наводнения 1824 года или наводнения 1924 года. Кое-кто усматривает в этих датах некую закономерность, пророчат даже, что следующие наводнение такой силы должно произойти в 2024 году… Но я бы не стал всерьез говорить об этих предсказаниях.
— Можно ли вообще предсказать приближение природного катаклизма заранее?
— Не всегда. Например, штормы можно прогнозировать за 12–24 часа. Кстати, на Северную Европу, а значит, снова на Скандинавию, уже идет новый сильный шторм. Соответственно, можно предсказать и наводнения, и это успешно делают как у нас, так и на Западе. Между прочим, последнее наводнение в Петербурге было предсказано за сутки. Опираясь на эту информацию, администрация города приняла необходимые меры: были освобождены подвалы зданий, спасли от затопления чрезвычайно уязвимый Меньшиковский дворец, закрыли и обложили мешками некоторые станции петербургского метро. Поэтому и ущерб от наводнения был в Петербурге в этот раз минимальным. Ну и, конечно, положительную роль сыграла Петербургская дамба, которая работает даже в недостроенном виде.
— А как насчет цунами?
— Цунами предсказать невозможно, поскольку нельзя заранее спрогнозировать, где и когда произойдет вызывающее его землетрясение. Но, когда землетрясение уже произошло, есть возможность рассчитать высоту волны, а также за сколько времени волна доберется до берега. В зависимости от удаленности от земли эпицентра землетрясения это может быть от нескольких минут до нескольких часов. Существует специальная международная система предупреждения цунами, и Россия является ее участником. У нас эту деятельность координирует Росгидромет с МЧС, Министерством связи и структурами РАН.
В нашей стране действуют три центра круглосуточного слежения за цунами: в Петропавловске-Камчатском, Южносахалинске и Владивостоке. Это очень важно, поскольку ближайшая опасная зона находится там всего в 15–20 мин. добегания волны до наших берегов. В потенциально опасных районах Дальнего Востока регулярно проводятся учебные тревоги, проводится эвакуация населения. А вот в Юго-Восточной Азии такой системы нет. Поэтому после землетрясения и цунами 26 декабря 2004 года там было столько жертв. Теперь, я думаю, такая система будет создана и там.
— И все же, не связаны ли все природные катаклизмы последних лет с глобальными изменениями климата?
— Нет. Климат – это погода, условно говоря, усредненная за продолжительное время.
— За какое?
— Как правило, считается, что за 30 лет. Но климат – это не только нечто усредненное. Это еще и вероятностная величина, которая характеризуется также дисперсией или, говоря проще, размахом колебаний.
— Что это значит?
— Ну, например, когда говорят об увеличении за последнее время температуры на земном шаре на 0,6 градуса, то имеется в виду лишь средняя температура. А ведь одновременно возрастает и размах температурных колебаний, а, кроме того, изменения, происходящие в разных регионах, отличаются друг от друга. Скажем, где-то становится холоднее, а где-то – теплее. В климате происходит изменение вариаций от места к месту.
— Получается, что говорить о климате всего земного шара вообще бессмысленно?
— В известном смысле да. Есть горный климат, морской и так далее. Климат всегда локален, поскольку привязан к географии.
— В таком случае, где климат меняется сейчас сильнее всего?
— В Европе и в Арктике. Там изменений больше, чем в среднем по планете. И прежде всего в плане повышения температуры и увеличения количества выпадающих осадков.
— Это – следствие нашего «освоения Севера», которым мы так гордились?
— У нас нет данных, которые позволили бы напрямую связать человеческую деятельность с увеличением опасных метео- и гидроявлений. О влиянии человеческой деятельности на происходящие изменения много говорят, но, сказать по правде, на этот счет есть много сомнений. Сомнений много, а достоверных данных – мало. Сначала надо накопить статистику. Ну хотя бы лет за 30.
— Как нет данных? А как же многолетние наблюдения?
— Они, действительно, ведутся вторую сотню лет. Но дело в том, что заметные изменения климата начали проявляться только последние 10–15 лет, после 1990 года. Значит, статистика накоплена только за это время, а, как мы говорили, чтобы делать выводы о климате, необходимо 30 лет, т. е. еще около 20 лет.
— Есть ли все же какие-то бесспорные перемены глобального порядка, очевидные уже сейчас?
— Да, точно есть. Во-первых, становится теплее. Во-вторых, возрастает размах колебаний от региона к региону. Например, на европейской территории стало теплее на 1,5–2 градуса (в среднем по земному шару – на 0,6 градуса), в особенности – зимой и весной. Кроме того, зимой стало выпадать больше снега, чем раньше.
— Каких же данных не хватает, чтобы сделать обобщающие выводы?
— Статистики по экстремальным явлениям, если говорить о дисперсии. Скажем, в последнее время и на Европу, и на Америку, действительно, обрушивались сильные штормы. Но такие же, и даже еще более интенсивные штормы были и раньше. Чтобы иметь возможность проследить динамику, надо понаблюдать еще лет 20–30.
Утверждать, что изменения климата приводят к катастрофическим явлениям природы, я считаю, нельзя. Пока это можно лишь предполагать. Например, можно утверждать, что ураганы в США никак не связаны с изменениями климата. Однако в то же время их интенсивность все же повысилась. На самом деле природа не ухудшается. Она лишь становится другой. Например, сейчас длительные периоды жары могут сменяться периодами холода. К примеру, как мы помним, в 2002 году Европу чуть вообще не смыло, таким сильным там был паводок. А в 2003 году там стояла жуткая жара с засухой – были даже погибшие. Мы и впредь должны быть готовы к более экстремальным природным явлениям. Вот они-то, действительно, становятся все более опасными для человека, хотя и не связаны с изменениями климата.
— Нет ли в ваших словах противоречия? С одной стороны, получается, что ситуация вроде бы не ухудшается, а с другой – становится более опасной…
— На самом деле здесь нет никакого противоречия. Действительно, за последние 50 лет ежегодный ущерб от природных явлений вырос в 10 раз и достиг сегодня $60–70 млрд. Однако это происходит не потому, что так резко возросли опасности природных катаклизмов, а потому, что с развитием цивилизации выросла уязвимость общества. Ну, например, ветер силой 20 м/с в мегаполисе типа Москвы очень опасен, поскольку может сорвать рекламные щиты или завалить подъемные краны. А где-нибудь на Камчатке его просто не заметят – там это обыденное явление. Понимаете, для человека, живущего в мегаполисе, при прочих равных условиях опасность растет. У шведов, например, во время последнего шторма на Балтике перестали работать четыре энергетических блока атомной станции. Вот что создает дополнительную, повышенную опасность для общества, для человека.
— То есть человека погубит не природа, а «достижения науки и техники»?
— Не совсем так. Просто эти достижения надо использовать для развития систем прогнозирования, оповещения и эвакуации населения в случае возникновения опасных явлений. Так что науку надо развивать и вкладывать в нее средства. Но для начала мы все должны осознавать, что живем в мире, где существует риск. Например, надо развивать страховые схемы, да и вообще понимать, какие районы мира наиболее опасны для жизни человека.
