Цивилизация
Московский Дом фотографии открыл сезон двумя выставками – обзором японской светописи конца XIX – начала ХХ века, а также персоналкой классика советского репортажа Эммануила Евзерихина. Никакая софистика не поможет отыскать связь между двумя экспозициями, ее попросту нет. С момента возникновения МДФ исповедует принцип жесткого коллажа: если требуется вбить в общее пространство три-пять-восемь выставок, никак между собой не сопрягаемых, то они будут вбиты.
И не будем вдаваться в разглагольствования, почему на сей раз старинные японские фотки совпали с кадрами из российской хроники. Так надо.
Начнем с третьего этажа, где поместились образчики антикварного фотоискусства из Страны, как говорится, Восходящего Солнца. Их утро встречало прохладой: не было ничего притягательнее для тогдашних тружеников, чем заснять в рассветной дымке двух девушек с соломенными зонтиками, где-нибудь под цветущей сакурой на фоне синтоистского храма. То, что у нас сегодня именуется ласковым словом «японщина», нашло свое отображение в подкрашенных альбуминовых отпечатках больше сотни лет назад. Опоэтизированные традицией гейши с характерными прическами и потупленными взглядами, борцы сумо с внушительными складками жира во всех местах и глазами, налитыми кровью. Покорные рикши, странствующие актеры, экстатические сборщики раковин, отрешенные от суеты завсегдатаи чайных церемоний. И снова пейзажи – скалы, леса, водопады, сады камней. До того похоже на чужеземную сказку, что впору заподозрить рекламные намерения.
Именно так и было.
Как Монголия шагнула из феодализма в социализм, так японская фотография, едва возникнув, сразу же обратилась к паблисити, пропустив этап примитивного наслаждения «живыми картинами».
Едва европейцы принесли технологию на острова, как дело было поставлено на государственный учет. Уже в 1887 году тамошнее МВД ввело лицензирование рекламной и туристической фотографии, требуя регистрации негативов и вводя квоты на съемку определенных сюжетов. Мир тогда со жгучим любопытством приглядывался к Японии, только-только открывшейся для иностранцев, так что местная экзотика эксплуатировалась на всю катушку.
Первым из европейцев основал здесь свою фотографическую школу Феличе Беато. Подборка в МДФ – как раз их рук дело, маэстро и учеников, чаще всего безымянных. Любопытно, что заезжий корифей не стал навязывать островитянам западные клише, а выработал другие, подходящие к ситуации. Всюду проглядывает желание попасть в эстетику традиционной японской гравюры укиё-э. Чтобы утонченные гейши получались в точности как у легендарного Утамаро, а удаленные виды Фудзи – как у великого Хокусая. В результате японцы до того вошли во вкус, что фотография стала родом национального помешательства – вспомните хотя бы знаменитую книжку «Сожженная карта» Абэ Кобо, повсеместные календарики с красотками в бикини, не говоря уж о пресловутых туристах, которые без фотокамеры даже по нужде не отлучаются. А начиналось все с таких вот рекламных карточек, иногда сопровождаемых надписью: «На память о Японии».
Эммануил Евзерихин, чья персоналка заняла весь первый этаж МДФ, не ставил на своих работах клейма «На память об СССР», но сегодня они выполняют похожую функцию. Этот знаменитый репортер составил своего рода визуальную энциклопедию советской эпохи, и теперь уже трудно, почти невозможно смотреть на то время иначе, чем через прицел его объектива.
Здесь что ни кадр, то страница летописи и кусок хрестоматии: физкультпарады на Красной площади, учения химической защиты, «Девушка с веслом» в ЦПКиО, проходчики Метростроя, турбины и газгольдеры, новорожденные и ветераны. Кажется, не существовало такой местности и такой социальной группы, которых бы не воспел неутомимый фотокор.
Само собой, на всем этом лежит непременная печать оптимизма. Даже в заголовках время от времени фигурирует какая-нибудь затасканная мораль: «Все для человека» или «Трудящиеся осуществляют свое право на отдых». Но, странное дело, даже с учетом всех обличительных фактов из отечественной истории евзерихинские хроники не теряют обаяния. Мастерство не только не пропьешь, но и не продашь до конца, с потрохами. Все равно останется что-то неуловимо притягательное, даже в самом наиказеннейшем репортаже. Тут уж регистрируй – не регистрируй негативы, а всех коннотаций не учтешь. Кажется, такую оскомину набили фотовыставки про советскую жизнь, но походишь по залам Евзерихина – и снова интересно. Неужели вечные ценности?
