Цивилизация
Дворцовая площадь густо пахнет конским навозом. Особенно это заметно, если сидеть на асфальте. Питерская публика сдержанна и спокойна. Она оказала большую честь исполнителю, придя на его концерт, он должен быть счастлив, выкладываться изо всех сил и радоваться ее жидким аплодисментам. Они действительно очень рады и чуть не плачут от счастья, просто со стороны это не очень заметно.
Петербургская милиция не склонна к истерике, вежлива и некомпетентна.
Пол Маккартни — бронзовый моложавый красавец с доверчивыми синими глазами и в майке «Хватит противопехотных мин». Он готовится к последней главной мечте жизни.
После пляски на могилах советских вождей и торжественного осквернения Красной площади концерт перед Александрийским столпом — плевое дело. Впереди самая большая площадь мира — Тяньаньмынь, от одного конца которой не видно другого.
А Маккартни, он ведь как «Макдональдс» — во всех городах одинаковый, но в некоторых четверть фунта чизбургера называется «Руаяль-о-шез».
Маленькие различия начинались вне сцены. Возьмем, к примеру, пиво. Вегетарианец Маккартни, сторонник чистоты организма, запретил курение и алкоголь на своем концерте. В Москве бы спиртное, включая пиво, не продавали бы в радиусе двух километров. А на Невском винно-водочные магазины работали внутри первого периметра оцепления.
Непосредственно на Дворцовой площади в крошечном скверике между Эрмитажем и Адмиралтейством спряталась «Зеленая карета» — секретный ларечек, который сделал за день годовой план. В какой-то момент концерт был под угрозой: публика перестала орать и требовать Маккартни на сцену, а выстроилась в очередь за пивом. Подоспевшая милиция прекратила безобразие, но не раньше, чем жаждущие были напоены.
Еще одним маленьким отличием были премьеры.
В прошлом году Маккартни впервые спел на живом концерте «When I'm 64». Теперь он ее больше не поет — срок-то приближается, зато он исполнил вживую один один из ранних каверов, древний рок-н- ролл «Let me roll it». Это, правда, была только российская премьера. Если учесть, что по официальной версии, Маккартни в нашей стране всего второй раз, слова «российсская премьера» звучат издевательски.
В отличие от прошлого года Маккартни гораздо больше говорил по-русски, по бумажке, разумеется. В его мировом туре Summer04 десятки стран, и если он каждый язык будет учить наизусть, даже его радикально очищенный брюссельской капустой мозг может не выдержать.
Особенно трогательно прозвучала фраза, которую Маккартни произнес, когда прогнал всех музыкантов со сцены, оставшись наедине с публикой и гитарой: «Nakonets-to my odni».
Звезду, разумеется, не было видно, приходилось полностью полагаться на операторов. Рекламщики соврали: экраны не вращались. Зато их было много: два стояли за линией задержки для галерки и еще двенадцать или четырнадцать висели на сцене. Четыре экрана показывали то, что происходило там, остальные — всякую чушь: «кислотные» разводы, старинные автомобили, Ринго Старра и Джорджа Харрисона, клипы и отрывки из фильмов о «Битлз». Надо сказать, что режиссер трансляции в Питере был гораздо лучше московского: в первопрестольной постоянно показывали либо одного только Маккартни, несколько обрезая ему макушку, либо его огромного лысого барабанщика, а в Питере демонстрировали и сцену целиком, и Маккартни в нимбе бубна, и ошалевающую от счастья тысячедолларовую публику в партере.
Зато шоу перед началом концерта, с танцорами, акробатами и гербами вымышленных городов-государств, было гораздо короче московского, только один актер был на ходулях, а гвоздем программы была немолодая акробатка с косичками. Битломаны все равно возмущались: «Мы на концерт пришли, а не в цирк-шапито». Все остальное было как полагается: ровесники Пола Маккартни обнимались, целовались, скандировали «Хей, Джуд» и трясли сединами.
Сорокалетний крупный мужчина рыдал в мобильный телефон, прислонившись к туалетной кабинке, и говорил: «С пятнадцати лет я ждал этого концерта. Мечты сбываются, сестра, понимаешь, сбываются».
Дети пытались выяснить у родителей, что именно они забыли на этом залитом конской мочой асфальте. «You are Beutiful Crowd», — сообщил Пол Маккартни.
«Никакой мы не крауд», — поправила его гордая петербургская студентка. На самом деле, всех было жалко. Было жалко фанатов, которые мокли под дождем, но все равно прыгали и вопили от счастья, зомбированные творчеством главной поп-группы мира и ее самого успешного осколка. Жалко было музыкантов сопроводительной группы Маккартни: они были великолепны, каждый из них мог бы сколотить собственную группу и выражать самость доступными способами, они же предпочли отказаться от стейков и кожаных пиджаков, чтобы стать рабами поп-музыкального диетического эталона.
Жалко было Маккартни, который периодически пел в один микрофон с гитаристом, едва ли не касаясь его губами – и это был не старинный друг, партнер и соперник Джон Л., а наемный профессионал.
Жалко было всю рок-музыку — лучшие образцы были написаны сорок лет назад, а самый лучший и самый богатый современный музыкант — кокетливый старичок.
И себя было жалко тоже: все те, кого лично я хотел бы увидеть на этой сцене, во главе с Элвисом и Джеймсом Дугласом Моррисоном, давно умерли.
